Лэнд-арт в Монголии
Британец Льюис Биггс (Lewis Biggs) о современном монгольском искусстве.
В международном аэропорту “Чингисхан” меня ждали водитель и механик. Мы забрались в старый "Ниссан" и отправились в небольшое поселение, находящееся в 600 километрах от Улан-Батора на юго-востоке Монголии. Выехав из города, мы вскоре проехали мимо гигантской конной статуи на каменном подиуме: Чингисхан.
Мы прервали наше путешествие в полночь, чтобы поесть в придорожном кафе, стены которого из искусственного мрамора напоминали павильон Mies van der Rohe’s на Всемирной выставке 1929 г. в Барселоне. Я должен был принять участие в четвертом биенале (проходящим 1 раз в 2 года фестивале) Лэнд-Арт Монголия, ставшим одновременно и своего рода местом жительства, и производственным цехом для 9 художников из Монголии и 9 художников из других стран мира. Кемпинг, как нам сказали, находится рядом с Алтан-Овоо, являющимся местом паломничества как для шаманистов, так и для буддистов. Художники и организаторы прибыли туда на десять дней раньше. Дорога была хорошая, пока около 4 часов утра не кончился асфальт.
Большую часть дальнейшего пути мы передвигались по грунтовым дорогам. И частенько сбивались с пути. Всякий раз, когда мы видели кого-нибудь из местных, мы направлялись к ним, узнавали направление и снова трогались в путь. Снова теряли ориентир – снова спрашивали.
Там, куда мы направлялись, как оказалось, раньше был Советский молодежный лагерь на берегу маленького озера вблизи вулкана. Мне показали семейную юрту - гэр, 14 футов в диаметре, целый дворец для одного гостя, в котором пол "елочкой" был уложен сразу на траву.
Еда была приготовлена. Козел был освежеван и разделан, копыта удалены; череп, ноги, ребра и куски мяса были спрятаны обратно в шкуру, туда же положили несколько черных камней размером с кулак, а затем принялись это запекать.
Когда всё было готово и начали это блюдо разрезать, фонтан сока брызнул вверх, а все присутствующие терпеливо дожидались своей порции мяса и костей. Горячие камни передавались из рук в руки. Женщины натирали жиром шеи и предплечья, используя его как средство от морщин.
18 произведений искусства были распределены по территории и находились в различных стадиях создания или ликвидации.
Несколько из них были созданы из костей животных, а сжигание помета было общей чертой. Я беспокоился, что это слишком экспрессивно, но вскоре понял, что в монгольских степях древесина в большом дефиците (монголы также могут посчитать слишком экспрессивными деревянные скульптуры).
Было несколько примечательных событий. Швейцарский художник назначил огромного воздушного змея носить Алтан-Овоо церемониальный "подарок" – корзину с едой и выпивкой.
Команда из шести человек подняла его в воздух, и хотя змей летал нормально, до горы он не добрался.
Позже, сидя у костра, Дашдондог Бадам, художница – шаманка, выкрикивала сутры и впала в транс, наверное в честь горы, чей силуэт был виден на фоне звездного неба. Она раздавала всем сушеные травы и водку, чтобы бросить их в огонь как воздаяние; довольно много водки было выпито гостями. Бадам сказала мне позже, что ее прабабушка была шаманкой, и что ее семья – у нее 10 братьев и сестер – буддисты. Буддизм, кажется, предполагает восходящую социальную мобильность, в то время как шаманизму больше свойственен упор на корни. Я думаю, Бадам, успешная художница, - синкретист, нашедший баланс между буддизмом и шаманизмом.
Мне не спалось после 5 утра, и я бродил вокруг лагеря в темноте в ожидании восхода солнца, когда началось “выступление” Мунгэнцэцэг Лхагвасурэн, одной из членов монгольской девятки. Она взяла приготовленный заранее конский волос, сплела его в нить, из которой затем сплела большую сеть. Она установила высокий шест недалеко от лагеря, на него повесила сеть, которая свисала, как неисправный флюгер, а затем отправилась вниз, к озеру, находившемуся метрах в 500.
Лоскутки красивых ярких тканей были вплетены в сеть; кто-то поджег кизяк, который давал тонкую струйку белого дыма. Мунгэнцэцэг вышла из озера и стала принимать ритуальные позы и совершать ритуальные движения возле этого шеста, кружась вокруг него и пытаясь обернуться сеткой.
На следующий день было запланировано упаковать и загрузить новоиспеченные произведения в автобус, чтобы показать их вместе с фотографиями мероприятия в галерее монгольского Союза художников в Улан-Баторе. Но процесс упаковывания и погрузки затянулся: художники решали, что брать, а что нет. Сеть Мунгэнцэцэг подошла бы, но шест был слишком большой; подаренный воздушный змей был оставлен, а веревка от него была пожертвована жене руководителя лагеря, которая собиралась приспособить его для хозяйственных нужд. Шаманский комплект Бадам – барабан, маски и все остальное – было легко упаковывать. Инсталляция Гамбат Энхжаргал из сухого дерева и овечьей шерсти была оставлена. Эдгар Эндресс, художник и ученый из Чили, забрал деревянные части своей большой лестницеподобной скульптуры, оставив подпорки из металла и проволоки. В Улан-Баторе он заплатил художнику и попросил украсить ее традиционными монгольскими узорами.
Вернувшись в отель “Чингисхан”, я прочитал, что монгольская империя была крупнейшей империей в истории (она простиралась на 24 миллиона квадратных километров, уступая по площади лишь британской империи) и занимала второе место по численности населения в мире (24%).
Спустя 750 лет Монголия владеет территорией площадью 1,5 миллиона квадратных километров, численность ее граждан - около трех миллионов, значительная их часть живет и работает за пределами страны, многие - в Южной Корее, некоторые предпочитают Россию или Китай.
Даже если бы все три миллиона проживали на территории Монголии, плотность населения страны составляла бы лишь 1,9 человек на квадратный километр (плотность начеления в Великобритании - 269 человек на 1 кв. км). Так что нам крупно повезло, что заблудившись в степи, мы встретили на своем пути юрты и смогли узнать дорогу у местных жителей.
В Улан-Баторе у меня был разговор с Гамбат Энхжаргал, которая создала инсталляцию из сухого дерева. Она выросла в Монголии, завершила свое образование в Юте, и стала художником после своего возвращения на родину. Она - не "традиционный" монгольский художник, как Бадам, в чьих картинах присутствуют буддийские формы, например композиции в виде мандал; и не социалистический реалист, хотя ряд успешных художников и скульпторов смогли пережить коммунистическую эпоху.
Как традиционный, так и реалистический жанр преподают в художественной школе, которая сейчас стала частью университета в Улан-Баторе, так почему же она – лэнд-художник? Возможно, потому, что все, что воспринимается чисто как ‘ремесленная традиция’, в галереях и на рынках за пределами Монголии будет сталкиваться с ограничениями при приеме работ, в отличие от международных лэнд-работ. В 1980-х годах художники за пределами G7 поняли, что они менее заметны, если не говорят и не пишут по-английски, но в конце этого десятилетия Magiciens de la terre (Волшебники земли) возглавили художественные учебные заведения наиболее богатых стран, чтобы показать, что ‘современный’ лэнд-арт и искусство (хоть и редко, но в том числе живопись или скульптура) являются с древних времен тесно связанными во многих культурах.
Буддийская ступа на вершине горы или рисунок в Перуанской пустыне теперь может рассматриваться как одна из форм лэнд-арта, а шаманский транс – как Йозеф Бойс признал в начале своей карьеры – тоже своего рода искусство.
Гамбат чувствовала, что она должна стать художником, чтобы защищать свою культуру. Лэнд-арт как нельзя лучше подходил, гораздо более соответствовал, был более актуальным, эффективным для того, чтобы выразить свою озабоченность. Гамбат не только как художник рассуждает о значении первого ленд-арт фестиваля, прошедшего в Монголии в 2010 году.
Она переживает, что уже тридцать лет, как ее страна не существует. Она не имеет в виду само государство, его территорию или даже пейзаж. Ее беспокоят темпы разрушения традиционного монгольского образа жизни, которого все, кого я встречал, старались яростно придерживаться.
(Благодаря ее словам, я начал видеть смысл того спектакля с сеткой и шестом: художница связывала себя с хрупкой культурой, объявив о своей принадлежности к ней.) Гамбат говорит, что и она, и другие монголы, учившиеся за границей, чувствуют себя как туристы, оказавшись в собственной культуре. Позже мы отправились на поиски еды в Улан-Баторе. Беседу мы закончили в Гранд Хаан - ирландском пабе.
Собираясь отправиться в галерею Союза художников, я нашел такси со счетчиком. Водитель хотел назвать более высокую цену, но счетчик уже заработал. У счетчика есть светодиодный дисплей с энергичной маленькой лошадкой. Лошадь поскакала, когда автомобиль двинулся с места и остановилась, когда мы попали в пробку.
В галерее недавно состоялась выставка работ художников из Японии, Южной Кореи и Монголии.
Монгольские произведения искусства очевидны даже для неопытного глаза: на них всегда есть лошадь.
Менеджер галереи собиралась убрать выставку, чтобы освободить место для экспонатов фестиваля лэнд-арта. Пять лет проработав в Испании акробатом цирка в Барселоне, она свободно говорит по-испански. По ее словам, «все крупные цирки Америки и Европы охотно берут монголок, потому что монгольские женщины очень гибкие».
В тот день, во время подведения итогов фестиваля в галерее, в присутствии СМИ и небольшой аудитории, художники-не монголы признались, что их понимание кочевой культуры изменилось.
Текучесть, а не мобильность, теперь стала для них центральной точкой. Они нашли способ, как воплотить свой опыт в смешении дисциплин и пересечении границ. Я вижу, как они могут это сделать: степь пуста и нет никаких границ, нет ориентиров, только стада животных, которые появляются и исчезают в считанные минуты; в этом пространстве мысли и противоречия быстро сливаются в какой-то нечеткий, хорошо ощущаемый шар.
Позже с высотного здания в центре города мы смотрели на огромную голову Чингисхана, будто нарисованную мелом среди травы на склоне холма на краю города: монументальное произведение лэнд-арта, и никакой мобильности, никакой текучести.