Инвестбитвы на Дальнем Востоке. Что происходит с китайскими и другими инвестициями в регионе

Дальний Восток с его растянувшейся на четыре тысячи километров границей с Китаем в теории должен быть главным бенефициаром стратегического партнерства Москвы и Пекина. У региона вроде бы есть все, что нужно, чтобы привлечь китайские инвестиции: географическая близость, накопленный опыт сотрудничества, различия в экономическом развитии. Однако пока практика опровергает теорию. Увеличить китайские инвестиции не помогают ни специально созданные для этого бюрократические структуры, ни благоприятный внешнеполитический фон.

Статистика бессильна

Официальную статистику по иностранным инвестициям в России публикует Центральный банк. По его данным, масштабы проникновения китайского капитала в экономику Дальнего Востока на удивление ничтожны. На июль 2019 года доля Китая в общем объеме накопленных иностранных инвестиций в регионе составляла 0,8% ($530 млн). Для сравнения: инвестиции Кипра в Дальний Восток – $4,1 млрд.

Такой результат объясняется методологией расчетов ЦБ, которая не учитывает инвестиции малого бизнеса и неформальную деловую активность. Кроме того, по данным ЦБ не видно конечных инвесторов в офшорных схемах, на долю которых приходится до 95% зарубежных капиталовложений в Дальний Восток. В результате многие предприятия, которые всей отрасли известны как китайские, в официальных данных фигурируют как российские или, например, багамские.

Данные Минвостокразвития сильно отличаются. По ним, на конец 2019 года доля КНР в общем объеме прямых иностранных инвестиций в регион составила 63% (45 проектов на сумму $2,6 млрд). В 2017 году министерство называло и более крупные суммы – $4 млрд.

Откуда такая разница? Судя по всему, министерство просто суммирует заявленные сметы проектов, не разбираясь, сколько средств реально попало в регион.

Иначе говоря, сколько на Дальнем Востоке китайских инвестиций, равно как и китайцев, никто точно не знает. Любая статистика лишь доказывает, что опираться на нее нет особого смысла. Очевидно лишь то, что реальные цифры больше официальных, но меньше тех, о которых публично заявляют китайские и российские чиновники.

Например, по словам бывшего посла Китая в России (а ныне спецпредставителя Госсовета КНР по евразийским делам) Ли Хуэя (李辉), компании из КНР инвестируют в Дальний Восток более $30 млрд.

По статистике одного только города Муданьцзяна (牡丹江市) провинции Хэйлунцзян (黑龙江省), к концу 2018 года на территории Еврейской автономной области, в Хабаровском и Приморском краях китайские компании создали 13 неких «зон торгово-экономического сотрудничества», куда было вложено 6,07 млрд юаней (около $918 млн). На практике эти зоны никому не известны, но это не мешает китайским посредникам регулярно отчитываться о своих успехах перед чиновниками и получать финансирование в льготном режиме.

Подыгрывают чиновникам и потенциальные инвесторы. Так, в конце 2018 года в районе имени Лазо (Хабаровский край) российская компания заявила о намерении привлечь китайский капитал, чтобы взять в аренду аж 100 тысяч га болотистых земель и выращивать там сою (притом что в районе всего обрабатывается 85 тысяч га). В прессе привычно заговорили о том, что на территории Хабаровского края возник настоящий чайна-таун. Но проект так и не преодолел нулевую стадию, а китайская госкорпорация КОФКО (中粮集团), которую называли инвестором, вообще не знала о его существовании.

Другой пример: китайская компания «Чжундин» (中鼎牧业), которая пять последних лет заключает с различными российскими структурами меморандумы о намерении построить в Приморье крупный животноводческий комплекс. Впервые о планах вложить в экономику края 1,5 млрд юаней руководство компании заявило в 2015 году.

На Восточном экономическом форуме 2019 года «Чжундин» заключила соглашение с АФК «Система». Они планировали перевозить сырое молоко из российского приграничья на завод компании «Мэнню» (蒙牛) под Муданьцзяном для последующей переработки. На вопрос автора, какова экономическая целесообразность такой схемы, представители компании не ответили. В муниципальном районе, где должна создаваться животноводческая ферма, о компании «Чжундин» и ее планах попросту не знали.

Подобная имитация бурной деятельности приводит не только к завышенным ожиданиям российской стороны, но и к алармистским настроениям в обществе. Люди не доверяют ни официальным цифрам, ни экспертным заявлениям. Многие считают, что чиновники хотят продать Сибирь и Дальний Восток китайцам, а все программы по развитию дотационных периферийных регионов – это не что иное, как «предпродажная подготовка».

К сожалению, такие настроения часто блокируют выполнение реальных инвестпроектов китайской стороны. Можно вспомнить историю 2015 года с передачей 150 тысяч га сельхозземли в Забайкальском крае китайской компании «Чжунцзе» (中捷资源) или эпопею 2019 года с запретом строительства завода по бутилированию байкальской воды в поселке Култук Иркутской области.

Что реально есть

О том, что китайской экспансии на Дальнем Востоке нет, позволяют говорить другие данные – кропотливое сопоставление публичных заявлений с результатами, которые дают исследования действительности на земле, полевые поездки и общение с самими инвесторами.

Капитал из КНР сконцентрирован лишь в отдельных регионах юга Дальнего Востока (Приморский край, Амурская область, Еврейская автономная область) и определенных отраслях: сельское и лесное хозяйство, строительство, добыча полезных ископаемых, сфера услуг и производство морепродуктов. Как правило, это малые и средние компании. Инвестиции в перерабатывающие отрасли (производство обуви, одежды, деревообработка) относительно невелики. Проекты по созданию нефтеперерабатывающих или целлюлозных заводов пока проваливаются.

Среди всех регионов Дальнего Востока критическая ситуация с зависимостью от китайского капитала и рабочих ресурсов существует только в Еврейской автономной области. Здесь, с учетом распространения практики неформальной субаренды, китайский бизнес обрабатывает до 80% посевных земель. Сельскохозяйственное производство развивается почти исключительно на китайские деньги и под требования китайского рынка. Правила севооборота не соблюдаются, все мощности отданы под производство сои. Если цены на сою резко упадут или Китай изменит политику по ее закупке, то российские производители останутся без рынка сбыта, с истощенными землями и без средств на их рекультивацию.

Однако Еврейская автономная область самая маленькая в регионе, а ситуация в целом не выглядит такой тревожной. В Амурской области, где уже несколько лет почти до нуля сокращены квоты на привлечение иностранцев в сельское хозяйство, китайцы присутствуют лишь как скупщики российской сельхозпродукции. Такая же ситуация, очевидно, вскоре будет наблюдаться и в Приморье, где решение обнулить квоты на привлечение иностранных рабочих в сельское и лесное хозяйство было принято еще до введения запретов, связанных с эпидемией коронавируса.

Вероятно, в ближайшей перспективе это приведет к разорению небольших хозяйств в деревнях с нехваткой местной рабочей силы. Или хозяйств, производящих тепличные овощи, так как этой  трудоемкой работой традиционно занимались китайцы. В остальном же отказ от китайских сельхозрабочих вряд ли станет фатальным для региона. После падения рубля в 2014 году поток китайцев, желающих выехать в Россию на работу, и сам по себе упал до минимума.

Между тем, ставка на собственные трудовые ресурсы – конкурентное преимущество и одновременно уязвимое место китайского бизнеса на Дальнем Востоке.

И дело тут не в трудолюбии и дисциплинированности китайских работников, как может показаться. Китайские сезонные рабочие, приезжающие на поле или строительный объект на несколько месяцев, без семей и с целью заработать – это минимум издержек на социальные нужды. Такие рабочие обычно готовы жить в самых скромных условиях и работать без выходных.

Когда китайское приграничье исправно поставляло на Дальний Восток дешевую и мобильную рабочую силу, россияне были востребованы только на «менеджерских должностях» (юристы, бухгалтеры) и в качестве поденных работников. После того как в пересчете на юани зарплаты в России упали, а местные власти ввели ограничительные меры, нанимать китайских рабочих стало намного труднее. По этой причине, к примеру, компания КОФКО не планирует заниматься обработкой земли и, соответственно, приглашать на работу китайских фермеров; вместо этого она закупает сою и кукурузу российского производства и планирует строить складскую и перерабатывающую инфраструктуру (до последнего, впрочем, дело пока не дошло).

В сферу лесозаготовок капитал и рабочая сила из КНР и до коронавируса, как правило, не допускалась. Однако именно китайские предприниматели закупали древесину, занимались ее примитивным распилом, а также контролировали качество до отправки в КНР. По словам людей из отрасли, продать лес в Китай без китайских посредников нереально. В то же время именно продажа кругляка дает наибольшую прибыль, даже с учетом доли посредников, поэтому стимулов развивать глубокую переработку древесины фактически нет.

К тому же Китаю неинтересно закупать переработанную продукцию, поскольку в его приграничных провинциях в избытке предприятий по лесопереработке импортируемого из России кругляка. Введение заградительных пошлин на экспорт круглого леса в краткосрочной перспективе скорее приведет к разорению небольших предприятий, чем к развитию российской деревообрабатывающей индустрии.

Впрочем, в отрасли видны робкие признаки изменения ситуации. Так, некоторые бизнесмены начали вкладываться в обработку, пусть пока и в ущерб собственной прибыли. Кроме того, стремясь уйти от зависимости от китайского покупателя, бизнес ищет новые рынки сбыта и находит их в Японии и Южной Корее.

Китайские предприятия в сфере строительства, как правило, не используют китайские инвестиции и привлекают средства дольщиков из числа россиян. Сейчас они работают только в крупных городах Дальнего Востока, контролируя там 5–10% рынка. Но их активность будет снижаться. Во-первых, бизнесу придется тяжело без китайских строителей. Во-вторых, новые правила долевого строительства требуют держать деньги на депозите в российских банках и соблюдать более жесткие юридические и финансовые процедуры. К этому китайские строительные компании, как правило, не готовы.

Сельское хозяйство, лес и стройка – три кита, на которых стоит китайский капитал на Дальнем Востоке. Всем остальным в общем обзоре можно пренебречь. Китайских заводов и фабрик в регионе нет, а попытки их создать представляют больший интерес для правоохранительных органов, чем для исследователя.

Ситуация должна была измениться после того, как в 2015 году появились режимы территорий опережающего развития (ТОР) и свободного порта Владивосток. Однако, как показывают исследования, их резидентами, как правило, стали те компании, которые и так работали на Дальнем Востоке, но решили воспользоваться государственными льготами. Новых инвесторов из Китая мало, но прецеденты есть – например, в одну из компаний ТОР Михайловская инвестирует крупный сельскохозяйственный холдинг «Бэйдахуан» (北大荒集团) со штаб-квартирой в Харбине (哈尔滨).

На начало 2020 года на территориях опережающего развития и в свободном порту было зарегистрировано соответственно 42 и 11 китайских компаний (4% и 2% от общего числа резидентов). По бумагам китайские инвесторы ТОР вложат в экономику региона $3,5 млрд, но из заявленных проектов введено только три на общую сумму $19 млн. Резиденты свободного порта обещают вложить чуть больше $1 млрд, но на данный момент запущено лишь четыре проекта с объемом капиталовложений $30 млн.

Почти все резиденты свободного порта и ТОР с китайским капиталом – это микропредприятия, бизнес из приграничных уездов провинций Хэйлунцзян и Цзилинь (吉林省). Инвестиции восточных и южных регионов Китая формально отсутствуют, но возможно также и то, что они заходят через посредников из приграничья. Практика показывает, что китайские бизнесмены по вопросам о возможностях бизнеса на Дальнем Востоке предпочитают обращаться к соотечественникам, а не в официальную российскую структуру по привлечению инвестиций.

Не назло китайцам 

Разница между помпезными заявлениями и достаточно скромными результатами провоцирует вопрос «А в чем проблема?». Однако никакой проблемы тут нет. Нельзя сказать, что кто-то мешает привлекать инвестиции или недостаточно для этого старается. Хотя для российских чиновников действительно характерен парадоксальный симбиоз прагматичных и конспирологических представлений о Китае, отчего их действия зачастую непоследовательны и непредсказуемы.

Китайских инвестиций на Дальнем Востоке ровно столько, сколько и должно быть при текущем уровне развития региона – состоянии местного рынка, трудовых ресурсов, транспортно-производственной инфраструктуры, включая погранпереходы. Большая часть Дальнего Востока, за исключением немногочисленных центров предпринимательства типа Владивостока или Уссурийска, скорее ориентирована на привлечение дотаций из Москвы, чем иностранных инвестиций.

Отсутствие инвестиций из Китая здесь воспринимается не как отрицательный, а как положительный результат. Да и для крупных китайских инвесторов свет не сошелся клином на Дальнем Востоке – они могут вкладывать по всему миру и ориентируются на простые вещи: стоимость рабочей силы и транспортные издержки, доступ к рынкам сбыта и предсказуемость (контролируемость) местных бюрократий. Соотношение таких показателей чаще всего оказывается не в пользу Дальнего Востока.

Более того, в ближайшие годы масштаб деятельности китайских компаний на Дальнем Востоке не только не увеличится, но и сократится. Привлекать китайскую рабочую силу стало труднее, государство стало усиленно выводить бизнес из тени, компании жестче конкурируют за земельные ресурсы, которые только кажутся безграничными. К тому же в регион пришли крупные российские корпорации и начали повсеместно вытеснять местечковые китайские фирмы. Позиции китайского бизнеса столь хрупки, что эпидемия коронавируса и связанные с этим ограничения могут попросту добить его.

Это создает хорошие возможности для увеличения потока инвестиций из Японии и Южной Кореи. Эти страны – союзники США в последние годы занимали противоречивую позицию: с одной стороны, они хотят противодействовать усилению Китая и ищут способы закрепиться в экономике Восточной России; с другой стороны, после 2014 года инвестсделки с российскими партнерами блокируются санкциями Вашингтона. Торговая война США и КНР заново расставила акценты в списке американских недругов – теперь задача ослабить Китай наверняка воспринимается как более насущная, чем противодействие развитию российского Дальнего Востока.

Между тем пока у японцев и корейцев слова до дела доходят даже меньше, чем у китайцев, по двум причинам. Во-первых, высокие стандарты анализа рисков. Корейцы и особенно японцы готовы просчитывать риски десятилетиями, не решаясь протестировать намерения на практике.

Во-вторых, опыт неформальных связей с российскими контрагентами. Китайские инвесторы или посредники десятилетиями вели бизнес со своими русскими коллегами: в 1990-х везли через границу ширпотреб, сейчас создают совместные компании с резидентами свободного порта Владивосток. Многие дружат семьями, посылают детей учиться друг к другу. В результате сложился крепкий фундамент, на котором и построена большая часть приграничных инвестиционных сделок – бонус, отсутствующий у южнокорейского и японского бизнеса.

Зато у инвесторов из этих стран есть другое конкурентное преимущество: вложения в экономику Дальнего Востока не будут сталкиваться с протестами местных паникеров. Японское и южнокорейское производство имеет в России положительную репутацию; российское общество не настроено к бизнесу из этих стран конспирологически – в отличие от китайцев, в поведении которых мы всегда почему-то видим некий коварный, рассчитанный на тысячелетие план.

Начать можно было бы с малого: во Владивостоке и других крупных городах региона не хватает хороших гостиниц; в сельском хозяйстве возникла ниша, связанная с производством тепличных овощей и фруктов; есть перспективы в марикультуре.

Системных ограничений для инвестиций из Японии и Южной Кореи нет. Зато есть административная поддержка, визовые послабления, заинтересованность в капитале и технологиях. Но работать на Дальнем Востоке нужно не назло Китаю (иначе дальше слов дело не зайдет, поскольку и китайские инвестиции далеки от масштабных), а ради новых возможностей – пусть и не таких радужных, как живописует нам пропаганда, но вполне реальных и пока до конца не испробованных.