Чингисхан: второе пришествие
Благодаря буму добычи полезных ископаемых Монголия демонстрирует головокружительный экономический рост. А вместе с доходами растут и геополитические амбиции. И вот уже слышны разговоры о том, что родина великого полководца, мол, скоро скупит чуть ли не весь Китай... Самое время проехаться по стремительно меняющейся стране. Вместе с местным миллионером, разбогатевшем на этих самых ископаемых.
Вокруг не степь, а цветущая долина всего в паре километров от Улан-Батора. Да и живет 40‑летний господин Энхсайхан тоже не в юрте. Его дом больше похож на сказочный дворец. Даже на фоне других местных экстравагантных вилл он выделяется своим темно-зеленым цветом, фронтонами, колоннами и вычурными орнаментами. Здесь, в коттеджном поселке среди лугов с белыми эдельвейсами и ярко-синей горечавкой, на плато высотой почти 1500 метров над уровнем моря обосновалась новая элита Монголии.
Богачей так много, что виллы строить уже негде. Это не случайно, ведь Монголия — одна из самых быстроразвивающихся экономик мира. В 2011 году рост составил 17,5 процента, в 2012-м — 12,3.
Секрет экономического взлета — в сырьевом буме, который начался десять лет назад. Золото, медь, уголь, железная руда — в монгольских недрах таится чуть ли не вся таблица Менделеева. И горнодобывающие компании постепенно пробираются в наиболее отдаленные уголки страны.
«Кто не разбогател, сам виноват», — говорит господин Энхсайхан.
Он-то не упустил свой шанс. Отставной военный без гроша за душой, Энхсайхан за несколько лет стал миллионером. Сегодня этот человек — генеральный директор горнодобывающей компании. И хозяин железорудных шахт на юге страны в пустыне Гоби, недалеко от границы с Китаем, где находятся его основные заказчики.
Во-первых, говорит директор шахты, последние четыреста лет его страна находилась в спячке, зажатая между двумя гигантами — Россией и Китаем, каждый из которых пытался подчинить ее себе. «Но теперь с этим покончено! —повышает голос Энхсайхан. — Мы снова великая держава. Может, скоро мы сами скупим всю Россию и Китай».
Во-вторых, современные монголы — прямые потомки великого Чингисхана, который в XIII веке покорил полмира от Японии и Кореи до Багдада, Чехии и Венгрии. Монгольская империя была величайшим централизованным государством в истории. И очень скоро «золотой век» монголов повторится!
«Наши ресурсы нужны всем! — уверен Энхсайхан. — И китайцам, и индийцам». По его словам, как ни крути, а в ближайшие два десятка лет Монголии суждено стать одной из ведущих мировых держав.
Господин Энхсайхан с довольным видом замолкает и делает глоток минералки из бутылки «Перье».
В Монголии самая низкая плотность населения в мире. Стоит выехать из столицы, как оказываешься посреди безлюдных просторов и абсолютной тишины. Кругом — только голая степь. Менее чем в двухстах километрах от столицы асфальт заканчивается. И начинается грунтовая дорога.
Джип трясет на ухабах, из-под колес летят камни и пыль. Но спустя семь часов езды по голой степи воспоминания о цивилизации, кирпичных домах, асфальтированных шоссе и толпах людей выветриваются. У подножия Хангайских гор посреди равнины виднеется горстка юрт и домишек. И городская стена с воротами и буддийскими ступами.
Это Каракорум, древняя столица Монгольской империи (в 1220–1260 годах). Когда-то здесь был центр мира. И, как говорит господин Энхсайхан, скоро будет снова. Это не шутка: правительство Монголии всерьез обсуждает планы переноса столицы страны из Улан-Батора.
Если повезет, можно оказаться здесь во время проведения традиционного монгольского троеборья Надом. Большой летний праздник посреди степи — любимое зрелище монголов.
С утра на окраине современного городка Хархорин с населением менее десяти тысяч человек — столпотворение. В программе состязаний — монгольская борьба, скачки на лошадях и стрельба из лука.
В небе кружатся соколы. Гости съезжаются со всех концов степи: на лошадях, мопедах, джипах. Здесь и силачи, и наездники, и победительницы конкурсов красоты в серебряных коронах с крупными жемчужинами. И, конечно, «старейшины» в шелковых накидках, увешанные орденами, в шапках с золотыми шпилями, похожими на купола буддийских пагод.
На арене появляются борцы. В коротких узких шортах, сапогах с загнутыми носками и жилетках с открытой грудью, они расхаживают взад-вперед, мерно размахивая руками.
Потом начинается схватка. Борцы кружат, держа руки наготове и выжидая подходящий момент для атаки. Долгое изучение противника перемежается внезапными бросками и захватами. Минуты кажутся целой вечностью. И вдруг один валит другого на землю. Аплодисменты. Следующий тур. Потом еще один. И еще... И так до тех пор, пока не останется единственный победитель. К нему устремляются толпы зрителей. Каждый хочет прикоснуться к его коже и смочить пальцы его потом. Считается, что это гарантирует удачу на целый год.
На горизонте появляется облако пыли. В тридцати километрах от арены, на максимальном расстоянии, которое может преодолеть галопом лошадь, стартовали скачки. Встретить наездников у финиша собрались старейшины, дамы с зонтиками от солнца и молодые удальцы.
Наверное, вот так же выглядели когда-то давно набеги грозной монгольской конницы, которая налетала внезапно, как ураган, и исчезала за горизонтом, чтобы вновь появится там, где ее не ждут. Например, под Легницей в Силезии, где в апреле 1241 года монголы наголову разбили немцев и поляков. В шести тысячах километров от этой монгольской равнины. И всего лишь в 238 километрах от Берлина.
Наконец кавалькада достигает арены. Только сейчас сквозь пыль проступают лоснящиеся крупы коней и силуэты всадников... Да это же дети! Они скачут без седел, стегая длинными плетеными нагайками направо и налево. Осторожно, не то можно попасть под горячую руку, предупреждает переводчик: «Это они нарочно. Как-никак это — лучшие. Лучшие монголы».
Потому что быть монголом — значит, оставаться смелым, решительным и сильным с первого до последнего вздоха, говорит переводчик.
Здесь, в бывшей столице империи Чингисхана, это звучит вполне органично.
За Каракорумом дорога теряется окончательно. Впереди только колея из гравия и песка. Путь преграждают валуны и реки. Из-под колес летят булыжники. На стеклах растекаются брызги.
Вокруг — ни души. Только пасутся лошади, овцы и козы. В горах к ним присоединяются косматые яки. А в пустыне — двугорбые верблюды. Периодически мы натыкаемся на стоянки кочевников. Возле юрт женщины, укутанные в халаты, в вымазанных навозом сапогах, доят скот.
«Каким выдалось лето?» — спрашивает у них переводчик. Так здесь положено. «На славу, — отвечают ему. — Кумыса не хотите?»
И вот мы уже сидим в юрте и пытаемся сделать пару глотков перебродившего кобыльего молока, которое настаивают в бурдюках из козьих шкур. Безобидный, казалось бы, вопрос: «Сколько у вас лошадей?» — считается неприличным. «Домашний скот — главное богатство кочевника, — объясняет переводчик. — Не станете же вы спрашивать незнакомца, сколько у него денег».
Спустя несколько часов, в другой юрте, мы участвуем в церемонии первой стрижки трехлетнего ребенка. В Монголии это что-то вроде крещения. Вся родня в сборе. Мать малыша угощает гостей сладостями, мясом и козьим салом. Застолье с кумысом и кисловатой водкой, которую гонят из молока. И, конечно, с песнями. О родной природе.
И предках.
Кем станет ребенок? «Он будет учиться», — говорит его мать.
А жить где будет, когда вырастет? «Надеюсь, что в городе», — отвечает женщина.
По вечерам мы ищем стоянку кочевников для ночевки. «Главное, чтобы мужчины еще не успели напиться», — говорит переводчик. Потом черпаем суп из одного котелка с тремя-четырьмя скотоводами и их детьми. И наслаждаемся знаменитым монгольским гостеприимством.
Говорят, Монголия скоро станет такой же богатой страной, как Кувейт. Что об этом думаете? «А что тут думать-то?»
Ну, может, это изменит вашу жизнь? «Может».
А как? «Без понятия. Может, тогда нам всем телефон проведут? Давайте-ка лучше спать».
Мы пытаемся устроится поудобнее среди кастрюль с молоком, выложенного на просушку сыра и только что освежеванных козьих туш. И с трудом засыпаем, дрожа от пронизывающего холода. В Монголии резко континентальный климат — днем воздух может прогреваться чуть ли не до плюс сорока градусов, а ночью остывать до нуля.
Следующий день начинается с безуспешных попыток покататься верхом на яке. Отец семейства гоняет на мопеде, посадив перед собой младшую дочь, и для потехи распугивает гудками клаксона скот. Старшая декламирует стихотворение собственного сочинения: «Хочу цветам я песнь хвалебную сложить, что наши горы украшают. Хочу прославить я учителей, что новый чудный мир нам открывают».
Девочка тоже мечтает перебраться в город.
Городки, где кирпичных домов — раз-два и обчелся, попадаются на пути, как миражи, примерно каждую пару дней. Чаще всего это построенные еще в советские времена областные центры с облсоветом, медпунктом, школой, лавками без окон и запыленными бензоколонками.
Но город Цогтцэций на юге пустыни Гоби, недалеко от монголо-китайской границы, — место перспективное. Два года назад Мунгунцэцэг Энктур, по прозвищу Мунгуул, посадил свою 24-летнюю жену в «Тойоту» и привез из Улан-Батора сюда — делать бизнес.
Сегодня у нее своя гостиница с супермаркетом на первом этаже. Бывшая студентка факультета международных отношений одолжила у родственников денег и инвестировала в отель. «А куда же еще!» — говорит она.
Масштабное строительство в этой глуши началось всего семь-восемь лет назад. И теперь посреди пустыни рассыпаны новые, еще недостроенные здания, филиалы банков с голыми кирпичными стенами, домики с кровлей из листовой стали и жилые вагончики. Окрестности с ревом рассекают «хаммеры» с горящими фарами на крыше. А когда по пустыне проносится колонна тяжелых грузовиков, город задыхается от поднятых облаков пыли.
По ночам здесь царят кромешная тьма и «поножовщина», предостерегает переводчик. У него и здесь родня.
Совсем недавно, в 1990‑е годы, во всем округе проживало около двух тысяч жителей. Сегодня их уже в десять раз больше. А к 2020-му численность населения должна будет удвоиться, говорит мэр: «Здесь, на юге пустыни Гоби, есть полезные ископаемые. А значит, есть и деньги».
Всего в нескольких километрах от города — карьер Таван-Толгой, одно из крупнейших в мире месторождений каменного угля. А к востоку — Оюу-Толгой, одно из самых крупных месторождений золота и меди. Дальше на запад — шахты по добыче железной руды и цинка, принадлежащие тому самому господину Энхсайхану из Улан-Батора.
Все сырье продается напрямую в Китай. Специально для его транспортировки построена дорога через пустыню, по которой громыхают 30-тонные грузовики.
Сейчас тут все богачи, говорит жена Мунгуула, хозяйка отеля и супермаркета. И им нужен сервис.
Заполняемость отеля пока оставляет желать лучшего. Зато с супермаркетом все отлично, за продуктами съезжаются со всей округи. Магазин работает без выходных, с девяти утра до полуночи.
Секрет успеха — хороший сервис, лучший ассортимент во всей округе и морозильный отдел. Холодильные камеры хозяйка лично покупала в Китае. А еще здесь продаются йогурты и молоко из Улан-Батора. Разные сорта виски, десяток марок пива, селедка из Германии, американские соусы для салатов, корейская капуста кимчи, польские маринованные огурцы. Все что душе угодно. Хорошая еда важна в степи, где не так много других развлечений.
Бывшая студентка быстро разбогатела. Она расплачивается в кафе золотой кредитной картой. Уже заказала себе внедорожник. И копит деньги на новый дом для матери в Улан-Баторе.
До границы с Китаем отсюда всего пара сотен километров.
В пограничном монгольском городе Замын-Уудэ надо менять транспорт. Через китайскую границу разрешено проезжать исключительно на уазиках — во избежание нелегальной торговли новыми внедорожниками. Какой китаец польстится на такую машину?
Ехать здесь от Монголии до
Китая два-три километра. На КПП — пограничники с каменными лицами. Штамп в паспорт — и Замын-Уудэ с его унылыми панельными домами остается позади.
С китайской стороны грани-цы — шестиполосная автострада. По сторонам сверкают неоном торговые центры. Здесь продается все, что «сделано в Китае»: игрушки, тракторы, стиральный порошок, строительная сталь, газовые плиты, лак для ногтей, телефоны. Население города и округи — сто тысяч человек. Вдвое больше, чем двенадцать лет назад. Но все же Эрэн-Хото — это даже не город, а огромный всемонгольский торговый центр.
Монголия мало что производит сама. Почти все покупается за границей, в основном в Эрэн-Хото. Монголы ездят туда сами или заказывают товары у посредников типа Цэлмэга. Он переправляет в соседнюю страну заказы грузовиками: снизу стальные двери, посередине спальные гарнитуры, сверху утюги.
Цэлмэг и сам монгол, представитель национального меньшинства в КНР. Как и все жители китайской Внутренней Монголии, он говорит на архаичном диалекте. Переводчик объясняет: «Им здесь, конечно, приходится нелегко». Цэлмэг мечтает об объединении с исторической родиной: «Вы не представляете, как ужасно принадлежать к национальному меньшинству в Китае!» Переводчик понимающе кивает.
Ему нужно шестьдесят килограммов стирального порошка и семь душевых леек для турбазы его тети. На обратном пути у границы выстраивается вереница уазиков. С нами в машине еще три пассажира, пачки стирального порошка, душевые лейки, детская обувь, сменные головки для автомобильных цилиндров. В тесноте да не в обиде.
После первого КПП переводчик говорит: «Пусть они там у себя во Внутренней Монголии не мечтают об объединении. В 1920‑е годы они сами бросились в объятия китайцев. Этого предательства мы им никогда не простим».
Отсюда до Улан-Батора четырнадцать часов езды. По здешним меркам рукой подать.