Японцы снова поставили под сомнение значение советско-монгольской победы на Халхин-Голе
09 августа 2014 г. в столице Монголии состоялся VII Международный научный симпозиум историков-монголоведов «Комплексное изучение боев Халхингола и Номонхана», организованный при финансовой поддержке Японского общества исследования истории и культуры Монголии, Ассоциации международных исследований «Сэкигути», Фонда международных стипендий «Ацуми» (AISF).
Проведение симпозиума было приурочено к 75-летию необъявленного локального вооруженного конфликта между армиями МНР[1] и СССР с одной стороны и Маньчжоу-Го[2] и Японской империи с другой стороны на реке Халхин-Гол (11.05.-16.09.1939 г.). Примечательно, что почти все докладчики на симпозиуме определяли этот пограничный конфликт (река Халхин-Гол была тогда границей между МНР и Маньчжоу-Го) как самую настоящую войну, правда, называя ее «Номонханской» (именно так именуют эти события в японской историографии).[3]
И действительно это была полномасштабная война, которую с полным основанием можно отнести к событиям, оказавшим огромное влияние на ход всей истории ХХ века и, безусловно, на итоги Второй мировой войны. В этой войне Монголия сумела отстоять свой государственный суверенитет и территориальную целостность. Япония больше не решалась на открытое вооруженное противостояние с СССР. Советский Союз обезопасил свои дальневосточные границы вплоть до полного разгрома фашистской Германии. А национально-освободительная борьба китайского народа против японской оккупации была существенно облегчена (в ходе боев на Халхин-Голе была разгромлена целая 6-я отдельная армия из состава японской Квантунской армии (Канто гун), расквартированной в Маньчжоу-Го) и испытала мощный моральный подъем (китайцы убедились, что доселе непобедимой японской армии можно наносить поражение).
Казалось бы, советско-монгольская победа на Халхин-Голе не должна оспариваться и тем более подвергаться ревизии. Тем не менее, японские участники симпозиума в очередной раз попытались поставить под сомнение не только значение этой победы, но и предпосылки самой «Халхингольской войны» (так ее называют некоторые современные монгольские и российские историки).
В общих чертах японские исследователи в своих выступлениях выдвинули и отстаивали следующие положения: 1) так называемый «Меморандум Танаки»[4] от 25 июля 1927 г., представляющий из себя политическую программу обеспечения Японской империи контроля над всей Азией и предвещавший нападение Страны восходящего солнца на МНР и Советский Союз, является фальсификацией (скорее всего – китайской). Япония не стремилась к мировому господству и не намеревалась захватывать территории Монголии и советского Дальнего Востока; 2) вся ответственность за развязывание Халхингольской войны лежит исключительно на командовании Квантунской армии, которое действовало без ведома центрального командования Императорской армии Японии (дай-Ниппон тэйкоку рикугун) и высшего руководства страны; 3) Монголия стала ареной схватки двух могучих военных держав (СССР и Японской империи), а монголы с обеих сторон оказались втянутыми в чужую для них войну.
Однако критический анализ данных положений позволяет усомниться в их исторической справедливости. Во-первых, факт фальсификации «Меморандума Танаки» («Танака дзьособун») нельзя считать окончательно доказанным. Отсутствие оригинала этого меморандума еще не является свидетельством его подделки. Напомним, что в материалах Токийского международного военного трибунала над японскими военными преступниками (1946-1948 гг.) «Меморандум Танаки» фигурирует как официальный обвинительный документ (экзибит), представленный американскими обвинителями под №169. На Токийском процессе меморандум был однозначно определен как программа вооруженного захвата Японией стран Евразии, начиная с сопредельных районов Китая и СССР, в целях достижения мировой гегемонии.[5] И сегодня еще очень многие ученые-историки всего мира продолжают считать «Меморандум Танаки» подлинным историческим документом.
Но даже если «Меморандум Танаки» в действительности фальшивка, изготовленная китайскими и, возможно, американскими спецслужбами, то в ней очень точно и подробно описывается военно-политическая доктрина Японской империи тех лет. Интересно также и то, что весь ход последующих исторических событий наглядно показывает, что политическое и военное руководство Японии планомерно воплощало в жизнь положения именно «Меморандума Танаки».
Вместе с тем, можно утверждать, что основы экспансионистской внешней политики Японской империи, приведшей к развязыванию Второй мировой войны в Азиатско-Тихоокеанском регионе (далее – АТР), были заложены задолго до 1927 года, еще во времена правления императора (тэнно) Мэйдзи.[6]
Напомним, что японская буржуазная революция 1868-1889 гг., вошедшая в историю как «Реставрация Мэйдзи» (Мэйдзи Исин), положила конец курсу самоизоляции (сакоку) Японии и превратила отсталую феодально-аграрную страну в сильное капиталистическое государство, активно включившееся в борьбу ведущих колониальных держав мира за раздел сфер влияния в АТР.
При этом следует подчеркнуть, что к концу ХIХ в. из всех стран АТР только Япония развивалась как независимое государство, не попавшее в политическую зависимость ни к одной колониальной державе.[7]
Именно данное счастливое историческое обстоятельство сыграло немаловажную роль в формировании идеи национальной исключительности японского народа, объединенного в мононациональное государство, ведомого символом единства нации – божественным императором и безгранично преданного ему. Японцы искренне верили (а власти страны активно поддерживали эту веру), что только божественное предначертание, «богоизбранность» уберегли их от порабощения белой расой, странами колониального Запада.
Безусловно, подобные воззрения можно определить как идеологию национализма, причем проводимую на государственном уровне, т.к. понятие «нация» для японцев всегда было неразрывно связано с понятием «государство». Само складывание японской национальной идентичности происходило одновременно со становлением национального государства.[8]
Японская государственная националистическая идеология получила название «императорского пути» (кодо) или «тэнноизма». Ядром этой идеологии стал принцип «сущности государства» (кокутай), который виделся японцам прежде всего в «великой миссии» освобождения желтой расы от колониального ига Запада и цивилизационном объединении варварских (т.е. обделенных благосклонностью синтоистских богов, не «богоизбранных») азиатских народов, естественно, под своим ведущим началом.[9]
Конкретным геополитическим оформлением паназиатской идеологии «кодо» стала доктрина «Восьми углов под одной крышей» (Хакко ити-у), обосновывавшая необходимость и неизбежность объединения азиатских народов и стран в составе Великой Японской империи (Дай Ниппон Тэйкоку). При этом согласно постулатам идеологии «кодо» или «тэнноизма» главной силой, призванной собрать упомянутые «углы» «под одной крышей», объявлялась Императорская армия Японии. Таким образом, основным способом исполнения «великой миссии» Японской империи неизбежно становилась война.
И уже с конца ХIХ в. Страна восходящего солнца вступила в период экспансионистских, колонизаторских войн. В результате военных кампаний против Китая (1894-1895 гг.) и Российской империи (1904-1905 гг.) Япония приобрела свои первые колонии – Корею, Маньчжурию, Курильские острова, Южный Сахалин. В ходе Первой мировой войны (1914-1918 гг.) Японская империя, выступившая на стороне Антанты, захватила колониальные владения Германии в Китае, на Маршалловых, Каролинских и Марианских островах. В период гражданской войны в России (1918-1922 гг.) Япония попыталась прибрать к рукам Русский Дальний Восток (который в Токио демонстративно и провокационно называли «Внешней Маньчжурией») и часть Восточной Сибири. Казалось, Японская империя как никогда близка к цели вытеснения из АТР европейских государств и установления собственной гегемонии.
Однако победа Советской власти в гражданской войне и решения Вашингтонской мирной конференции (1921-1922 гг.) по итогам Первой мировой войны существенно умерили захватнические устремления Японской империи, которая потеряла многие свои завоевания, особенно в Китае. Но именно эти потери, в конечном счете, привели к небывалому росту реваншистских, шовинистических настроений у политического и военного руководства Японии, а также в японском обществе в целом.
В апреле 1927 г. к власти в Японии пришло правительство уже упоминавшегося премьер-министра генерала Танака Гиити, при котором агрессивный характер внешнеполитического курса империи достиг максимума. Главными направлениями экспансии Японии были объявлены Север и Юг, т.е. продвижение в сторону СССР и Южных морей. Причем первоначально приоритетным считалось северное направление (так называемый «Северный путь»). Премьер-министр Танака стал инициатором проведения в июне-июле 1927 г. в Токио так называемой «Восточной конференции», на которой был выработан конкретный план завоевания Китая и включения Монголии и советского Дальнего Востока в сферу влияния Японской империи (так называемая «Политическая программа в отношении Китая»).[10]
В соответствии с этим планом, осенью 1931 г. Императорская армия Японии начала захват Китая. К началу 1932 г. японские войска оккупировали Южную Маньчжурию, а к весне 1932 г. – Северную Маньчжурию. Весной же 1932 г. на этих территориях было провозглашено создание марионеточного прояпонского государства Маньчжоу-Го во главе с Пу И.[11] 300-тысячная армия Маньчжоу-Го и японский воинский контингент (позже развернутый в 1,5-миллионную Квантунскую армию) стали ударной силой Японской империи в регионе. После осуждения Лигой Наций[12] действий Японии в Китае, в марте 1933 г. в Токио объявили о выходе империи из этой международной организации. А в конце 1934 г. Япония в одностороннем порядке денонсировала Вашингтонские соглашения 1922 г., объявив об увеличении численности сухопутных войск и модернизации военно-морского флота Императорской армии. В ноябре 1936 г. Японская империя присоединилась к так называемому «Антикоминтерновскому пакту». И, наконец, летом 1937 г. Япония начала «большую», полномасштабную войну с Китаем, за два года захватив основные промышленные и сельскохозяйственные районы страны.
В июле-августе 1938 г. Япония, впервые открыто после времен интервенции в Сибири и на Дальнем Востоке, «проверила» крепость границ СССР. Используя формальный предлог территориальных претензий (из-за оспаривания Маньчжоу-Го принадлежности территории у озера Хасан и реки Туманная), провела серию боестолкновений с частями РККА, вошедшими в советскую историю как «Хасанские бои», а в японскую историю – как «инцидент у высоты Чжангуфэн» (Те кохо дзикэн).
Одновременно с этим шла активная подготовка к вторжению во Внешнюю Монголию (так японцы и маньчжурцы называли МНР). Подводя «основу» под агрессию против Монголии военный министр Японской империи Араки Садао[13] определил МНР как «искусственное» и «двусмысленное» образование, «рассадник коммунистической заразы», с существованием которого Япония мириться не может. Конкретный план войны с Монголией японский Генштаб тесно увязывал с планами нападения на СССР (бои на Халхин-Голе являлись частью реализации одного из вариантов плана под кодовым названием «Хати-го», принятого в начале мая 1939 г.).
Таким образом, утверждения японских историков-участников VII Международного научного симпозиума в Улан-Баторе о том, что Японская империя не стремилась к мировому господству и не намеревалась захватывать территории Монголии и советского Дальнего Востока, представляются, мягко говоря, несоотвествующими исторической действительности.
Во-вторых, попытка возложения всей ответственности за развязывание Халхингольской войны исключительно на командование Квантунской армии, которое действовало без ведома центрального командования Императорской армии Японии и высшего руководства страны, также представляется неубедительной.
В истории Китая были периоды, когда командующие крупными армейскими группировками, пользуясь слабостью центральной власти (или ее полным отсутствием) становились фактическими правителями тех территорий, на которых были расквартированы подчиненные им войска. Подобные военные клики нередко приносили больший вред собственной стране и народу, чем внешние враги.
Но Императорскую армию Японии всегда отличали высокий воинский дух, исключительная дисциплинированность и безграничная преданность императору и стране. Воспринятый армией самурайский кодекс воина (Бусидо) был положен в основу военного устава (сендзинкун), которого строго придерживались как солдаты, так и офицеры. Поэтому достаточно трудно представить себе офицеров Квантунской армии, которые без ведома верховного командования и императора начинают войну. Скорее можно предположить, что после неудачи на Халхин-Голе командование Квантунской армии сознательно взяло всю вину за поражение на себя, спасая честь императора и Императорской армии Японии. О том, что руководство Квантунской армии не действовало, что называется, «самостийно» говорит и факт отзыва в Японию и отправки в отставку ее командующего – Уэда Кэнкити.[14] Если бы генерал Уэда обладал такой же властью и полномочиями как, скажем, в свое время китайский генералиссимус Чжан Цзолинь[15], то его никто бы и не смог снять с должности.
В-третьих, неправомерным и несправедливым представляется утверждение японских историков о том, что на берегах Халхин-Гола монголы с обеих сторон (имеются ввиду жители так называемых Внешней и Внутренней Монголии) оказались втянутыми в чужую для них войну. Как раз именно для монголов, по крайней мере, Внешней Монголии, эта война была практически Отечественной, т.к. «ценой вопроса» являлись государственная независимость и территориальная целостность МНР. И оказанная Монголии Советским Союзом в данной обстановке военная помощь реально предотвратила ее оккупацию.
В случае же захвата МНР японцы собирались создать здесь еще одну марионеточную «империю» по типу Маньчжоу-Го (возможно, объединив территорию Внешней и Внутренней Монголии), назначив ее формальным «императором» какого-нибудь князя из чингисидов или буддийского ламу-перерожденца (хубилгана) высокого духовного сана. Затем монгольскую конницу, в составе Императорской армии Японии, бросили бы на завоевание Восточной Сибири.
А тем представим, хотя история и не любит сослагательных наклонений, что было бы в 1945 г. с независимостью монгольского народа, стань он на сторону Японской империи и проиграй он вместе с ней Вторую мировую войну?.. В этом свете также будет совсем нелишним напомнить, что одним из условий вступления СССР в войну против Японии было предоставление союзниками по антигитлеровской коалиции и Китаем гарантий сохранения государственности и территориальной целостности МНР.
В заключении хотелось бы сказать, что в истории Халхингольской войны еще много «белых пятен» и серьезных тем для совместных российско-монголо-японских исторических исследований. Поэтому участие в VII Международном научном симпозиуме в Улан-Баторе только одного (!) российского ученого-историка достойно лишь сожаления.
***
[1] Монгольская Народная Республика (Бугд Найрамдах Монгол Ард Улс) – название монгольского государства на социалистическом этапе исторического развития (1924-1992 гг.).
[2] Маньчжоу-Го («Государство Маньчжурия», с 1934 г. – Даманьчжоу-диго, т.е. «Великая Маньчжурская империя») – название марионеточного государства, образованного японской военной администрацией на оккупированной в 1931 г. Японской империей китайской территории так называемой Внутренней Маньчжурии (1932-1945 гг.).
[3] Номонхан-Бурд-Обо – название одной из высот на левом берегу реки Халхин-Гол в районе тогдашней границы между МНР и Маньчжоу-Го.
[4] Танака Гиити (1863-1929) – барон, генерал, премьер-министр Японской империи с 1927 по 1929 гг.
[5] Дипломатический словарь / Под ред. А.А.Громыко. Т.3. – М., 1973. – С.448.
[6]Тэнно Муцухито (1852-1912 гг.) – 122-й император Японской империи, принявший имя «Мэйдзи» («Просвещенное правление»). В историю Японии вошел как «тэнно Мэйдзи», т.к. умершие императоры именовались только посмертным именем.
[7] К этому времени колониальные державы закончили раздел мира и тут же развернули борьбу за его передел.
[8] Интересно, что в японском языке нет понятия «национализм». Для его смыслового обозначения (правда, только в положительном аспекте) используется термин «народность» (миндзоку-сюги).
[9] По сути, в основе «великой миссии» Японии лежала вполне прагматичная цель – приобретение колоний, которых у страны не было.
[10] Бадак А.Н. Всемирная история первой мировой войны: В 24-х т. – М., 2002. – С.287.
[11] Пу И Айсиньгеро (1906-1967) – последний император Маньчжурской династии Цин, свергнутый с престола в 1912 г. В 1932-1945 гг. – Верховный правитель, а с 1934 г. император Маньчжоу-Го, генералиссимус и главнокомандующий Маньчжурской императорской армией.
[12] Лига Наций – первая всемирная организация, в цели которой входило сохранение мира во всем мире и развитие международного сотрудничества. Основана 10 января 1920 г. и прекратила свое существование 18 апреля 1946 г. с образованием ООН.
[13] Араки Садао (1877-1966) – барон, генерал, военный министр Японской империи с 1931 по 1936 гг.
[14] Уэда Кэнкити (1875-1962) – генерал, командующий Квантунской армией в 1936-1939 гг.
[15] Чжан Цзолинь (-1875-1928) – генералиссимус сухопутных и морских сил Китайской республики с 1926 по 1928 гг., фактический властитель Трех провинций Северо-Востока (Ляонин, Цзилинь, Хэйлунцзян).
[1] Уэда Кэнкити (1875-1962) – генерал, командующий Квантунской армией в 1936-1939 гг.
[1] Чжан Цзолинь (-1875-1928) – генералиссимус сухопутных и морских сил Китайской республики с 1926 по 1928 гг., фактический властитель Трех провинций Северо-Востока (Ляонин, Цзилинь, Хэйлунцзян).