Сахюусан хараа…
Рассказ автора АРД Булата Лхасаранова о рядовом солдате, отце шестерых детей, прошедшем Великую Отечественную.
- Уже наступил новый год и по-русски и по-бурятски, но конца войны не видать, – думал Хасаран, признаки весны здесь наступили рано.- А как там на родине? Дети маленькие, дом холодный, дров не успел заготовить, сено для одной коровы, наверное, кончилось.
Трудно приходится жене с шестью детьми. На работу никуда не принимали, но недавно пришло письмо, что приняли её ночным сторожем-истопником в школу. Бурхоон! Хоть бы не выгнали до моего приезда. А то могут все с голоду помереть. Близких родственников практически не осталось, помощи ждать не откуда. А когда-то давным-давно, еще до революции, жили очень хорошо, – такие мысли одолевали Хасарана, сорокалетнего рядового солдата. Их воинская часть, сформированная в основном из сибиряков, с самого лета воевала с немцами в донских степях.
«Плохо, очень плохо, что Германия напала на Советы. Много горя принесла людям».
Тревожные думы не отпускали его. Но, по иронии судьбы случилось так, что война спасла его от очередного ареста, верной смерти. Энкэвэдэшник просто не успел его снова арестовать. Удалось сбежать на фронт. Думал, что здесь больше шансов остаться живым.
Все лето и осень наши войска отступали. Только с наступлением холодов наступила передышка. Воинская часть перебрасывалась на другое место. Ранняя весна, высокое голубое небо, день стал заметно длиннее. Снег на полях стал пористый, насыщенный влагой. В такое время окапываться очень трудно, мокро и холодно. По разбитой дороге войска растянулись от горизонта до горизонта. Уже третьи сутки в пути. Плохо то, что нет на марше, горячей пиши для солдат.
- Чё, Батя, идёшь с понурой головой? Во фляжке у тебя осталось чё нибудь? – с молодым, веселым и тощим Федором с самой Читы вместе.
- Ты шо, сбою норму уже быпил, хогда успел? Тихаря, один, хаг алхоголиг пьёшь што ли? - Хасаран не был любителем выпить.
- Ал-ко-го-лик! Ничего себе, какие слова знаешь. Давай хряпнем, чё эту отраву жалеть. Веселее шагать будем.
Хасаран знал, что если Федор пристанет, то не отстанет ни за что, пока своего не добьется. Ужасно настырный парень.
- На ходу пить полохо. Ты поха «дно» не убидишь, не успохоишься же. Потом с тобой, с салагой, ушоо бозись. Остань!
«Вообще-то – подумал Хасаран - можно было стопочку принять. Да!!! Было время, хорошо жили. Дыма – жена, наварит жирного мясо кусками, нальёт бульона пиалу, полный кувшин молочной архи. И целая ночь впереди с темпераментной и верной... Растут шестеро прекрасных детей…»
- Петя! А Петь! Хочешь сообразить на троих. У Бати фляжка не тронутая! Но он, сволочь, жадничает, куркуль несчастный,– Федору как всегда не хватило своей нормы. - Чё молчишь?
- Федь дорогой, вот я думаю, чем же закусывать будем и где бы пристроиться. Батя правильно говорит, на ходу-то, какой к черту выпивон. – Петр отличался тонким чувством юмора.
- Ну, ты же хохол, наверняка где-то у тебя замыкан кусок сала, а устроиться можем на лафете. Пристроимся к сестричкам. – Показал впереди идущую на буксире «сорокапятку», на котором сидели молоденькие санитарки, свесив ноги. Федор мог найти выход из любого положения.
- Какой я тебе хохол! А мысль хорошая, но не тесновато ли будет? – у Пети заблестели глаза.
- Нет, ребятушки, только без нас. А место уступим. Нужно нам размяться, да, Галя? – Катя и Галя были совсем молоденькие санитарки. Все солдаты очень любили, помогали, не обижали, потому что они, как ангелы хранители, мужественно спасали жизни бойцов на поле боя. Девушки спрыгнули и медленно, постепенно отставая, пошли пешком. Мужики быстро запрыгнули на лафет, устроились. Петя действительно вытащил небольшой кусок замызганного сала, Федор полбулки ржаного хлеба, Хасаран два кусочка сахара.
- Парни! Есть предложение, давайте угостим девушек сахарком. Кто против?! – умеет быть Петр галантным, особенно за чужой счет. - Против нет? Все согласны! Федр, чё сидишь, действуй!
- А!? Да! да! да! Девушки пардон! Угощайтесь. Может, все-таки уважите нас?..
- Нет! Нет! Вы уж сами. А за сахар спасибо.
- Федя! Пригласи лучше нас! Мы не откажемся, Ха! Ха! Ха! – долговязый Степан и крепыш Гоша давно с ухмылкой наблюдали за действами Федора.
- Нет уж, Стёпа, самим не хватит. – Федя быстро запрыгнул на лафет. Каждый взял налитую в кружку водочку, стукнулись:
- Ну! Живы, будем..!- Петр, и Федя быстренько выпили, взяли по кусочку хлеба с салом, откусили, с аппетитом жуя:
- Батя! Хасаран! Ты чё такой культурный, чистюля, мусор в водку попало что ли? Брезгуешь? Не бойся, ни отравишься, пей! Между первой и второй, как говорится, перерывчик не большой!
- Петя, не мешай ему! Это он своему богу молится. Ты, Батя, помолись и за нас. Может, поможет – читинец знал обычаи бурят.
- Зай мэндэ! Буте доробы! – медленно, не спеша, выпил.
- На закуси.
- Ему сало не надо. Дай только хлеба. – громко смеясь сказал Федор Петру.
- Почему? – удивленно спросил Петр.
- Темный ты хохол, Петя. Буряты сало не кушают! Надо знать! Разливай шустрее по второму.
Разливая по второму, Петр, косясь на Федора:
- Сколько раз тебе говорить, не хохол я, а белорус. Какой ты тупой!
- Да какая разница хохол, русский, бурят главное хорошо сидим– верно, Батя?
- Берно! Берно! Пёдр. Прабда, бесьма неудобно сидим. После бойны приезжайте хо мне, теплой юрте сидеть будем, богатая захусха будет – стараясь удержаться на лафете, улыбаясь, говорит Хасаран.
- Я согласен! Наваристый бухулёр, да!!! Это вещь! А куда нас ведут, черт возьми, кто ни будь, знает!? Уже третьи сутки идем. Жратвы у меня…, все!.. Кончилось! Это последнее. Чё скажешь Петь, ты же среди нас, как бы, старшой. – С ухмылкой Федор берет свою кружку.
- А шут его знает, шо то мне ни кто не докладывал. Батя скажи-ка чё ни будь.
- Затбор, шо-то заедать стал. Хаг же его наладить? Ёдрёоно бошь! – сказав, Хасаран почему-то, посмотрел вверх, на редкие белые облака.
- Говорю тебе, тост скажи, а ты про какой-то задрипанный затвор! – Петр укоризненно смотрит то на Хасарана, то на Федора.
- Ладно, тебе! Не на банкете мы. Ну! Живы будем!..- Федор уже порядком захмелел.
Хасаран с тоской посмотрел на Федора, опять придется с ним возиться. Надо бы его пристроить хоть на пол часика в кузов полуторки.
Все втроем дружно выпили.
- Слышьте, друзья. Я на днях одного немца завалил. Здоро-о-о-вого, вот такого,- Петр поднял руку над головой на всю длину. - Как вы думаете, орден или хотя бы медаль мне дадут? А?
- Дадут! Дадут! Ты тольхо этого дохлого неэмса в селости и сохранности предъяби хомбату. Ха! Ха! Ха! – Хасаран стал закручивать махорку.
- Вот черт, а! Как-то не подумал прихватить его с собой. Наверно он до сих пор там лежит. Федя, давай сбегаем за ним. А орден разделим на двоих.
- А! Чё мараться с одним немцем. Вот мы с Батей скоро роту фашистов завалим, вот тогда поделимся со всеми. Верно, Батя? И тебе, сколько надо отвалим. Мы не жадные. – заливисто хохотал Федор.
Друзья Хасарана были молоды, энергия и юмор били через края, но трехсуточный переход и спиртное взяло свое. Глаза стали слипаться, сон стал их одолевать. Нестройная колонна солдат, как огромная змея, извиваясь, медленно двигалась по бескрайней равнине. Дорога превратилась в месиво из грязи. Солнце, за кучками облаков, стало клониться к закату.
Вдруг Хасаран от изумления застыл, глаза округлились. Сначала услышал очень знакомое, мощное ржание своего серого коня, потом увидел и его самого. Он мог узнать этого жеребца где угодно, когда угодно, в любом состоянии. Ведь это подарок его отца. Он сам его выучил и поставил в табун вожаком. Это было давно, до революции. Потом, во времена коллективизации «Серго» забрали в колхоз, а его арестовали и отправили в лагерь, на Колыму, с тех пор они не встречались. С лагеря вернулся только-только перед самой войной.
Точно! Это его конь летит, быстрым аллюром вдоль колонны, а на нем сидит замполит батальона, поравнявшись, чуть приостановил, зычно крикнул:
– «Хасаран, срочно к комбату!» и дальше ускакал. В голове Хасарана молнией промелькнули мысли: - «Черт возьми, что это было? Откуда взялся здесь мой конь? Почему на нём замполит, да еще в голубом шелковом дэгэле, перетянутый ремнями портупеи, на голове фуражка. За чем я понадобился комбату? Что же делать? Пёодр совсем не держится, может упасть». Остановив машину, буксировавшую пушку, на котором они сидели, попросил старшего орудийного расчета посадить Федора в кузов хоть ненадолго. За тем, обратился командиру своего отделения.
- Тобариш хамандир, мне замполит прихазал идти хомбату, шо делать?
Изможденный долгим переходом, заросший щетиной, грязный, густо пахнущий потом сержант сердито буркнул:
-Шо! Шо! Иди, раз приказали!
Комбат находился далеко впереди колонны. Догнал его только к вечеру.
- Тобаришь хомбат, рядобой Хасаран по башему прихазу прибыл.
Среднего роста усталый майор с удивлением посмотрел на Хасарана.
– Как это, по моему приказу? Не отдавал я ни какого приказа. На хрен ты мне нужен!? Ты, с какого взвода? Кто твой взводный?
- Литинант Паблоб, тобаришь моёор. Но замполит Агапоб прихазал мне, чтоб я срошно прибыл х бам.
- Боец Хасаран, сейчас будет привал, иди, проспись, ядрёно вошь! Замполита Агапова позавчера убило, ё-моё!
Удивленный и пораженный Хасаран только к утру вернулся в свое отделение. Встретив Федора, спросил:
- Где Петя, худа делся?
- Уу!!! Петя в санчасти. Когда ты ушел, через некоторое время пушка, на котором сидел Петя, правым колесом наехала на мину и взрывом, ему оторвало ногу. Осколками убило еще двух бойцов. Кровище было, ужасно! – Сказать, что Федор был взволнован, это значить, ни чего не сказать. Он был просто на грани помешательства. – Я ведь, как раз, сидел возле правого колеса. Если бы не ты!.. Если бы не ты!..
- Надо же, тысяча технихэ и людей прошло по этому месту и нишего, а тут… Рбануло..., ёп-по-шо-мать! – казалось, не совсем верил Хасаран происшедшему.
Ведь ничего плохого не предвещало. На фронте к смерти, все-таки привыкаешь. Но когда верная смерть совершенно случайно обходит тебя почти в мирное время, то недолго и с ума сойти.
- Можешь представить себе, если не замполит на седом коне, то бы мы с тобой, сейчас стояли перед Господом богом – выпученные глаза у Федора вращались по орбите как у сумасшедшего, – А чё комбат вызывал тебя?
Тут поразился Хасаран, его узкие монгольские глаза, округлились и пришла очередь удивляться Федору. Заикаясь, Хасаран спросил у Федора:
- Т-ты т-тоже б-бидил хоня, то есть на-наша замполит на с-сером хо-хоне? Паря…, хроме нас с тобой, их ни хто не бидел. Хомбат гоборит, что меня не бызыбал, а замполита убило ушоо позабшера.
- Да!!! Ни …себе! - Федор, то складывал ладошки, как Хасаран когда молится, закрывая глаза, то начинал, бешено креститься, закатывая глаза.
- Тах што, это наберно был Сахюусан, то есть ангел хранитель. Хогда я был ушоо маленьхим, отес гоборил, што у меня есть сильные ангелы, Лхама и Дамжан сахюусаны, хоторые бсегда оберегают меня. Таг шотхо и близхо нихогда их не бидел, хотя бсегда ошушал рядом.
- Слышь, Батя – переходя на шепот, Федор приблизился совсем близко к Хасарану, - а те девчата, которых мы согнали с лафета, после подходили и тихонько поблагодарили меня, а Петю жалко, но врачи говорят, жить будет.
Встретившись и поговорив с другом, Федор постепенно стал успокаиваться.
На передовой у рядовых жизнь коротка, но им везло. События стали разворачиваться быстро. Вскоре начались тяжелые, ожесточенные бои. Вскоре Хасарана перевели в отделение связистов, а Федора в корректировщики. Петр долго лечился, после госпиталя вернулся в свою деревню под Минском. Как мог, помогал восстанавливать разрушенное войной хозяйство. Так разошлись пути–дороги друзей.
В сорок пятом, в начале осени, Хасаран вернулся домой. Федору пришлось повоевать еще с японцами. Встретился с матерью только в сорок седьмом.
После войны у каждого жизнь сложилась по-разному, но каждый из них ни когда не забывал Сахюусан. Молились тихонько, в уме, про себя, преподносили, свежую, лучшую частичку пищи и питья.
PS от АРД: В 1942 году Хасаран принимал капитуляцию 6 немецкой армии в Сталинграде… Возможно, служил в легендарной 321 стрелковой, информация уточняется.
Фото: из архива С.Лыгденова
В сюжете: Бурятиябурятыбурят-монголыБурят-МонголияВеликая отечественная война321-я сибирская