Институт в Туркестане
Это удивительная история человека, который в эпоху перемен оказался вдали от родины, в краю, чужом не только по духу, но и по вере. Но интерес к жизни и мудрость помогли Исааку на чужбине. Он не только пережил революции и войны, но и основал Туземно-еврейский Институт Просвещения в Туркестане.
«Бухарские евреи имеют такое название не потому, что они живут в Бухаре, а потому что эти люди получили разрешение от правителя Бухары поселиться на подконтрольных ему территориях. Они могли жить в Самарканде, Бухаре, Мерве и других городах…» — это строки из письма, написанного в 1922 году Исааком Шаламаевым своему сыну Жану в Марсель из Самарканда.
Исаак Шаломаев родился во Франции в конце 19-го века. Он был евреем только по отцу. Его мать Жаклин происходила из старинного французского рода книготорговцев и книгоиздателей.
Исаак долго добивался любви соседки Марии Дебс, происходившей также из старинного французского рода, и, наконец, женился на ней в 1913 году. Вскоре у Марии и Исаака родился сын Жан. Теперь счастливому отцу семейства предстояло заботиться о достатке в семье и Исаак отправился в Стамбул коммивояжером — торговать книгами издательства, которое возглавлял его дед и в котором работал его отец.
Плывя на корабле, он узнает, что началась война с Германией. По приезду в Стамбул станет ясно, что Турция на стороне Германии и французские граждане, находящиеся на этой земле, если не сегодня то завтра станут вне закона — возможно, их будут арестовывать и сажать в тюрьмы. Уехать назад возможности нет, все рейсы во Францию отменены.
Шаломаев перебрался в Ирак, откуда пытался вернуться на Родину, но это сделать снова было невозможно, потому что на море шли боевые действия и многие пассажирские суда подвергались нападениям.
Единственная гипотетическая возможность вернуться на Родину — попасть в одну из стран Антанты, и уже оттуда попытаться вернуться через посольство Франции.
Ближайшая страна, входящая в антигерманскую коалицию — Россия. Из Ирака с большими трудностями Шаломаев перебирается в Персию, которая граничит с российской колонией — Туркестаном. До российской провинции рукой подать, однако те деньги, что он взял с собой из дому, давно уже закончились, а надо было что-то есть, где-то спать и где-то найти средства на проезд. Исаак нанялся работать грузчиком, мел улицы, часто голодал. Но все-таки через полтора года ему удалось попасть в Самарканд — столицу Туркестана.
Здесь его ждало сильнейшее разочарование. Революционные события и последовавшая за ними Гражданская война 1917—1920 годов в России отняли у коммивояжера из Марселя последнюю надежду на возвращение домой, к жене и сыну. Забегая вперед, скажем, что возможности передвигаться по территории Средней Азии у него не будет аж до 1939 года. Банды басмачей, орудующих в тех краях, будут обезврежены только через двадцать лет.
У Исаака кончилось все: терпение и средства к существованию, осталось только тело, которое следовало ежедневно кормить. Он уже не понимал, зачем это делает и какой в этом смысл.
Позже сын Исаака, Жан, нашел дневники отца и несколько коротких записей со времен начала войны и его путешествия.
“5 сентября 1914 года.
Через множество мучительных переездов я оказался в Персии.
Все деньги я потратил на билеты и пропитание. Очень тоскую по вам, Мария. Я готов плакать и проклинать себя за то, что мне пришла мысль уехать в такое неспокойное время.
Я мечтаю только об одном — вернуться скорее обратно, любыми возможными способами. Сердце мое каждый день разрывается на клочки, стремится вырваться к вам, во Францию, но пока такой возможности нет.
Тут сейчас жара, все время хочется пить и есть, первые дни я ночевал в порту, сейчас договорился мести двор и снимаю комнату. Платят очень мало, на еду не хватает. Да это и не важно, я готов на что угодно, лишь бы вернуться к вам, домой.
5 января, 1915 года.
Устроился грузчиком в порту, продолжаю работать дворником еще в двух местах. Работа тяжелая, но мне нужно скопить на проезд до Самарканда, оттуда уже можно мечтать попасть домой.
Еды не хватает, но меня часто подкармливают моряки, я им полюбился почему-то.
Турки, говорят, не дают покоя, лезут и лезут.
Если они захватят нас, то это конец.
Но пока что держатся.
1 февраля 1915 года.
События кипят.
14 января турки и курды захватили Тебриз, но спустя две недели казаки отвоевали его обратно. Я простужен, но все равно продолжаю работать, копить на переезд.
Мари, я все время о вас думаю, все что вижу — делю с тобой мысленно.
Жан, наверное, вырос?
Боже мой, мне так страшно, когда я думаю, что не увижу вас никогда. Не буду думать об этом.
Все время вспоминаю наши с тобой первые встречи. Наше любимое кафе на набережной. Вспоминаю, как улетела твоя шляпка, как ты смеялась. Твои глубокие, словно два озера, темные глаза. Как мне хочется заглянуть в них сейчас, утонуть там, спрятаться от всего.
2 ноября 1917 года
Самарканд.
Я теряю всякую надежду на возвращение. Все стремительно меняется. Все двери захлопываются, происходит революция, власти свергают. Другие занимают их место. Все это похоже на конец света.”
На этом записи в дневнике заканчивались.
Позже о своем печальном положении Исаак писал в письмах к Марии без особой надежды на то, что эти письма дойдут. Но именно почта в странах бывшей Антанты работала исправно. Все его письма дошли до госпожи Шаломаевой. Более того, ее ответные послания в течение двух-трех месяцев приходили на главпочтамт Самарканда и лежали там в стопке «До востребования».
«Здравствуй, дорогая Мари. Долго собирался написать тебе, но никак не удавалось выбрать минутку. Безумно хочется видеть тебя и сына. Как он, наверное, вырос. Я его, получается, совершенно не знаю. Я оказался втянут в какие-то совершенно невероятные приключения. Намереваясь добраться до Самарканда, затем в Россию, а затем домой, я оказался в стране, которой раньше вообще не существовало. СССР.
То место, где я нахожусь сейчас, настолько загадочно, как, впрочем, и положено Востоку, что описать его не хватает слов. Вокруг множество архитектуры восточного типа с бесконечными исполинскими арками, цветными фресками. Вокруг бесконечные пески и степи. Тут совершенно иной мир, все другое — люди, дома, нравы, даже животные и воздух. Все словно окутано неспешностью и таинственностью. Вся моя жизнь вот уже несколько лет похожа на какой-то странный сон, из которого я никак не могу выбраться.
Куда бы я ни следовал, кажется, за мною катится, распластав свои бесконечно огромные крылья, смерть.
Большевики пытаются установить тут свои порядки, басмачи ведут с ними борьбу. Здесь началась своя гражданская война. Большевики рушат здания, мечети, пытаются упразднить религию и насадить атеизм.
Я в постоянном голоде. Не знаю языка, с трудом осваиваю его. Не знаю, где мне найти заработок, сплю на улице, местные иногда подают кусок хлеба. Я совершенно не понимаю, как и когда я смогу выбраться из этого чужеродного для меня ада.
Все мои надежды увидеть вас, любимая моя Мари и Жан, терпят поражение каждый год. Словно какие-то насмешливые боги решили поиздеваться надо мною. Я совершенно не понимаю: за что мне выпала такая участь?
Душа моя разрывается на клочки, а быть может, уже разорвалась. Чтобы я ни придумал, ни один ход не приносит успеха. Словно безумная птица, я бьюсь клювом в стекло и падаю вниз, снова и снова.
Нет больше никаких надежд, мечтаний, не осталось ничего. Совершенно ничего.
Осталось лишь мое тело, на иждивении моей души и разума. Это бесполезное, не нужное никому в этом мире, больное, тощее, страшное тело приходится кормить.
Знаю, что я мужчина, но теперь более похожу на загнанного зверька. Я не вижу смысла в этой жизни, похожей на кошмарный сон. Я понимаю, совершенно четко, что больше не увижу ни тебя, ни сына. Я чувствую это, я предвижу это.
Я не хочу больше жить, Мари. Нет смысла, нет смысла…
И Мари писала в ответ.
«Исаак. Получаю твои письма и страдаю вместе с тобой. Исаак, мне так жаль тебя, так жаль того, что происходит с твоей израненной душой. Мне совершенно не хочется, чтобы ты так себя пытал.
Я с трудом подбираю слова, но хочу сказать тебе, что чтобы ни произошло, помни, что у тебя есть сын! Пусть ты не помнишь его, но он существует, это твое продолжение! Он любит тебя, ждет, верит в тебя, я много рассказываю ему о тебе.
Мы тоже в весьма бедственном положении, но Жан ходит в школу. Мне удается зарабатывать шитьем одежды, потому с трудом, но нам хватает.
Все мое нутро, также точно, хочет вырваться из груди и лететь, нестись к тебе! В загадочный, полный таинственности Самарканд, как ты пишешь. Но я не могу этого сделать. Ты сам, наверное, понимаешь, что путешествовать с маленьким Жаном сейчас опасно. Еще учится. Он должен получить образование.
Обнимаю тебя, любимый мой, в этом письме высылаю тебе кусочек своей души и сердца, пожалуйста, возьми их себе и стань капельку сильнее. Такова жизнь.
Твои Мари и Жан».
«Здравствуй, любимая моя, верная и нежная Мари. Время идет. Оно, конечно не лечит. Да и не способно залечить.
Но мой быт немного наладился.
Я совершенно случайно попал в местную семью. Добрая женщина Гузель и ее муж Баллы приютили меня. У них шестеро детей.
Я живу в детской комнате. Они по-настоящему добрые и хорошие люди, меня приютили, кормят, учат местному языку. Я никогда не забуду этого доброго и теплого отношения ко мне.
Но тоска по-прежнему цветет во мне как черный цветок, питающийся моею кровью вместо воды.
Я по-прежнему жду и жду встречи с вами. Голова перестала ждать, но сердце все равно ждет. Надеется.
Понимаю, что я здесь все равно совершенно чужой. Несмотря на великодушное отношение ко мне Гузель, ее мужа, ее детей и некоторых соседей, я все-таки чувствую себя совершенно чужим — гостем, пришельцем, нахлебником. Опасаюсь всего и всех. Совершенно не понимаю, чем и как мне зарабатывать. Я же не могу вечно сидеть на шее у чужой семьи, к тому же многодетной. При всем их терпении и доброте так долго не может продолжаться, мне нужно искать свое пристанище, но совершенно не знаю, как и где мне искать его.
Потеряв полностью надежду встретиться с тобой и сыном, я все равно жду и считаю дни по привычке, глядя на то, как солнце закатывается в пески, слыша, как муэдзины призывают всех на вечернюю молитву. В эти моменты я чувствую себя на самом краю вселенной, вдали от людей и всего мира.
Не знаю, все ли письма ты получаешь от меня. С любовью, твой Исаак».
«Любимый и родной мой Исаак, здравствуй. Я получаю все твои письма. Очень красиво ты пишешь о Самарканде. Я уже совершенно четко представляю себе город. Хотела бы я оказаться там.
Жан почти доучился в школе. Его и не узнать теперь. Выправка прямо военная. Очень он похож на тебя. Выше меня ростом, потому я теперь смотрю на него снизу вверх. Это так странно, ведь когда-то он умещался у меня на груди весь целиком.
Наш быт тоже наладился, мне удалось открыть свое швейное ателье, я даже смогла нанять двух замечательных девушек. Ивонн и Зое. Они прекрасные работницы, к тому же веселушки. Работа спорится, наши вещи покупают многие модницы.
Жан после школы будет поступать в университет. В какой именно — он еще не определился, но активно готовится к экзаменам, я горжусь им.
Я очень рада, что тебе стало чуточку легче. Хотя мне тоже все это время катастрофически тебя не хватает. И я люблю тебя, искренне, всем сердцем люблю и желаю тебе наилучшей участи, какая только вообще возможна в той ситуации, в какой ты оказался.
Твои страдания на чужбине можно решить нестандартным способом.
Тебе нужно жениться на местной женщине. Ты перестанешь быть чужим, все вокруг перестанет быть чужим.
Пойми меня правильно, Исаак, нужно смотреть на вещи реалистично. Я понимаю, что встретиться нам в ближайшее время невозможно. А ты все-таки мужчина. Тебе нужна рядом женщина. Я не хочу, чтобы ты страдал. Ты же просто уничтожаешь себя, свой потенциал. Тебе нужно жениться и заняться делом».
Мария, как могла, поддерживала мужа, но одними словами особенно не поможешь. И вот однажды, получив очередное печальное сообщение от Исаака, она пришла к странному, на первый взгляд, решению. И написала об этом мужу.
Здесь следует заметить, что у туркестанских народов, в том числе у местных евреев — бухарских — сохранился обычай многоженства. И поэтому совет супруги Исаака в глазах азиатов носил естественный характер, но для европейца, коим считал себя Шаломаев, прочитать в письме от жены такое было серьезным ударом. Он долго не мог прийти в себя. Хотя справедливости ради следует сказать, что в сложившейся ситуации это был единственный разумный выход.
«Моя Мари, хотя я понимаю, что ты любишь меня, но твои слова поразили меня, словно нож, в самое сердце.
Я не мог все это время думать ни о чем, ни о ком, кроме тебя и Жана. Я жил мечтами о нашей встрече. Я жил этими письмами — к тебе и моему сыну.
А теперь ты предлагаешь мне изменить моим мечтам! Шагнуть в пропасть. Хотя, безусловно, в твоих словах есть здравое зерно и смысл, но мне, безусловно, нечего сказать на это. Все нужно обдумать. Прийти в себя…
Вокруг теперь советское государство. Я действительно не могу выехать обратно. И закрывать глаза на правду действительно глупо. Но я ценю твои советы, я знаю, что ты очень мудрая и любящая женщина, что любовь останется между нами навсегда, хотя на большом расстоянии.
Твой Исаак, вероятно навсегда уже поменявшийся в этих потерянных песках».
В конце концов, он внял разумным доводам Марии и женился. Как показали дальнейшие события, этот поступок действительно спас ему жизнь. Теперь он имел свой кров над головой, он был пристроен, отчуждение к Самарканду постепенно утихало в его душе. Но это обязывало. Обязывало «хотя бы» любить тех, с кем живешь.
Его новая жена звалась Сарой (в Самарканде в то время Исаак мог жениться только на еврейке).
Теперь ему предстояло полюбить тех, кого он совсем не знал.
Ему приходилось посещать синагогу и молиться на иврите. Говорят, человек приспосабливается ко всему. Так это или нет — Исаак должен был испытать на себе. Свое приспосабливание он начал с того, что стал записывать истории, рассказанные местными евреями. В том числе — о судьбе народа. Надо сказать, это ему помогло и оказалось интересным занятием.
«Здравствуй, Мари, я очень давно не писал тебе. В моей жизни все коренным образом поменялось. Я познакомился с местной еврейской кастой. С их обычаями и укладом жизни в Самарканде. Очень верующие люди. Они строго соблюдают все религиозные и национальные традиции.
Затем меня познакомили с Сарой, узнав мою историю, мне тоже посоветовали жениться.
Теперь я дважды женатый человек. Приходится все-все обычаи и традиции учить, читать Талмуд и Тору. Молиться на Иврите. В общем, я весь оказался поглощен изучением местных еврейских традиций с азиатским менталитетом.
Мари, я поздравляю и тебя с замужеством! Я искренне счастлив за тебя! И очень прошу тебя дать мне адрес Жана, очень хотелось бы написать ему — узнать, как его учеба, как складывается его жизнь. Он был и навсегда останется моим сыном.
С большой нежностью и благодарностью, твой Исаак».
Свои записи он посылал оставшемуся в Марселе сыну, который впоследствии напишет книгу о бухарских евреях. Вот выдержка из еще одного письма Шаломаева:
«Легенда гласит, что местные (бухарские) евреи — это потомки евреев, которые в 722 году до нашей эры были выселены ассирийцами из Израильского царства. Ассирия была огромным государством, ее территории простирались от Египта до Ирана, а вассальные земли простирались вплоть до левобережья Амударьи. Некоторые из рассеянных по Ассирии израильтян вполне могли переселиться на правый берег Амударьи и, таким образом, оказаться в тех землях, в которых находятся и поныне…
К своему большому удивлению я узнал, что кочевники белуджи и пуштуны, живущие в сопредельных территориях Афганистана, Ирана и Пакистана, считают себя потомками древних израильтян, используют еврейские имена и зажигают субботние свечи на семисвечниках. История народа, в который я влился, на редкость занимательна».
Получив паспорт Туркестанской АССР в 1920 году и воспользовавшись тем, что новая власть провозгласила равенство всех народов, Шаломаев открыл в Ташкенте «Бухарско-еврейское педагогическое училище». Позже училище преобразовывается в «Туземно-еврейский Институт просвещения». В институте преподает сам Шаломаев. Все лекции читаются на иврите. Его цель — рассказать местным жителям их историю.
Рассказать, почему они такие, какие есть! Еще один отрывок из письма сыну и из книги о «бухарских евреях»:
«До арабского вторжения Средняя Азия была одним из немногих убежищ для евреев Ирана, которые подвергались преследованиям со стороны зороастрийских жрецов и иранских царей. Преследования начались при сасанидском царе Ездигерде III (440—457) и продолжались при его сыне Фирузе (458—485). По ложному обвинению Фируз приказал истребить половину всех еврейских жителей Исфахана, а их детей — воспитать как приверженцев культа огня. Тысячи евреев были убиты и изгнаны».
Институт, возглавляемый Шаломаевым, стал развиваться. Более того, выпускники института открыли около 30 еврейских школ по всему Туркестану и продолжали начатое Исааком Шаламаевым дело в других городах. А его сын Жан подрос и поступил в университет Сорбонны. Он продолжал получать письма от отца с описанием истории евреев Средней Азии.
«На землях, захваченными арабами, проживало около 90 процентов евреев мира. Арабы сохранили независимость еврейских общин, которым было разрешено жить по законам Торы. Халиф Омар, к примеру, очень благосклонно относился к евреям; по преданию, даже отдал последнюю персидскую принцессу в жены великому еврейскому эксиларху (принцу в изгнании) Бостанаи. Евреи занялись торговлей и ремеслом. Вскоре они контролировали экономику и торговлю исламских стран, держали в своих руках большую долю торговли с Европой и даже были использованы как послы между исламскими и христианскими странами. Евреи того времени были и государственными чиновниками, и финансистами, и врачами, а также ювелирами, купцами, менялами, красильщиками, цирюльниками, сапожниками, мясниками и кузнецами.
Многие среднеазиатские евреи стали известны в исламском мире как ученые. Одним из них был Сагль Аль-Табари, родом из Табаристана (у Каспийского моря, около 800 г.), который славился среди арабов как врач и математик. Он перевел на арабский язык Альмагест греческого астронома Птолемея. Некоторые евреи достигли большого почета при Газневидах (Х-ХI века), которые доверили им управление рудниками в Балхе и Хорасане. На Х-ХIII века пришелся наивысший расцвет духовной культуры и независимой мысли бухарских евреев. Находясь вдали от еврейских академий Ирака, евреи Средней Азии начали развивать собственные взгляды на иудаизм и иногда даже пренебрегали законами Торы.
Вавилонские евреи, которые считали себя «настоящими» евреями, стали обвинять своих собратьев из Средней Азии в нарушении «кашрута», а также в еретических взглядах на иудаизм. Конечно, эти обвинения не были лишены оснований. Еще в середине VIII века некий еврей по имени Абу-Иса, родом из Исфахана, объявил о приближении Мессии и поднял восстание против арабов в северном Иране. Его войска были вскоре разбиты, а сам он погиб в битве, однако его еретическая секта просуществовала еще несколько веков. В IX и Х веках в Средней Азии распространилось еретическое учение иудаизма, известное как Караимство. Караимы признавали Тору, но отвергали Талмуд. Одним из лидеров караимов в Средней Азии в Х веке был Менахем из Гизны (Газни). Известно, что он отправился в Александрию, где пытался доказать правоту своих взглядов перед талмудистами. Но все-таки звание главного еретика следует отнести к одному из крупнейших рационалистов среди бухарских евреев того времени — раббаниту Хиви Ал-Балхи. Он жил и преподавал в городе Балх, что на севере сегодняшнего Афганистана, в Х веке. Хиви Ал-Балхи написал несколько сочинений против Торы, плюс еще 200 возражений против ее достоверности. Хиви был первым рационалистическим критиком Торы, который не останавливался ни перед чем. Однако будет несправедливо сказать, что все евреи Средней Азии придерживались еретических воззрений. Большинство по-прежнему продолжало подчиняться еврейским эксилархам (принцам в изгнании) и гаонам в Ираке.
Ежегодно в Багдад из всех еврейских общин, в том числе из городов Средней Азии, под усиленной охраной свозились средства в казну эксилархов.
Короткий период расцвета Средней Азии при арабах, а затем при Тимуридах закончился в начале 16 века, когда туда вторглись кочевые племена. Захватив власть, они установили ревностное соблюдение ислама, и Средняя Азия впала в темный век религиозного фундаментализма. Бухара закрылась от окружающего мира, потерявшись в песках. Все это также негативно повлияло на жизнь бухарских евреев. К середине 18 века бухарские евреи были в жалком положении.
С конца 18 века произошло увеличение еврейского населения Средней Азии. Этот прирост стал возможным благодаря высокой рождаемости — тогда в семьях имелось в среднем по 8-10 детей — и эмиграции евреев из Афганистана, Ирана, Турции, Палестины и даже Йемена в Среднюю Азию. В 18 веке в Бухаре после изгнания из Испании начинают селиться сефардские евреи. Усиление религиозного фанатизма и экстремизма в 18 и 19 веках в шиитском Иране привело к массовой иммиграции евреев в Бухарский Эмират и Кокандское Ханство, где к евреям относились более терпимо. Здесь нашли убежище евреи Мешхеда, спасавшиеся от шиитских погромов в первой половине 19 века, и евреи Герата, которые были изгнаны из своего города иранскими войсками в 1854 году… Вот в такой среде я живу. И среди такого народа нахожусь». Так закончил одно из своих писем сыну Шаломаев.
У Исаака и Сары родился сын Михаил.
Политика советской власти по отношению к бухарским евреям со временем стала меняться. Если раньше было провозглашено, что все народы равны и имеют право на самоопределение и собственную культуру, то теперь из Москвы пришла директива сделать бухарских евреев (как, впрочем, и всех граждан Средней Азии) — советскими. И культура теперь у них должна была быть советской. Соответственно, преподавание в институте, организованном Шаломаевым, теперь должно было быть не на иврите, а на таджикском и русском языках. Книги там должны были читаться только советские, и так далее.
Сам Шаломаев пробовал протестовать. Его поддержали многочисленные ученики и педагоги. Однако государственная машина быстро нашла способ отстранить Шаломаева от им же созданного института. В 1930 году по решению министерства образования институт был преобразован в техникум и переведен в Коканд. А вскоре и вовсе закрыт. Шаломаева обвинили в национализме и запретили преподавать где бы то ни было. Он снова остался без работы. Но теперь рядом с ним был трехлетний Миша, который не мог голодать. С помощью своих учеников Исаак устраивается в издательство «Узкитаб» печатником. Репрессиям советской власти Шаломаев не был подвергнут по одной единственной причине - НКВД было некогда им заниматься. Борьба с бандами басмачей занимала их основное время.
Затем была Вторая мировая война. Францию заняли немцы. Мария и Жан бежали в Бельгию. Переписка с ними прервалась. Но сразу после войны они сами стали разыскивать Исаака и написали много запросов и писем в СССР. Мария боялась, что во время войны Исаак был отправлен на фронт и там погиб. В одном из своих писем она писала: «Не знаю, дойдет ли это письмо до тебя, жив ли ты? Но в моей памяти ты останешься навсегда чистым, честным, стремящимся быть европейцем человеком. И таким ты мне нравился, и такого я тебя любила….».
Это письмо, как и запросы, попало в НКВД и там снова вспомнили про националиста Шаломаева и его «Туземно-еврейский Институт просвещения».
Однажды его вызвали на допрос и следователь спросил:
— Вы же в молодости были европейцем? Зачем вам эти азиаты? По вашему французскому паспорту, — у Исаака сохранился прежний паспорт, — мы вас выпустим домой. И вы соединитесь со своей французской семьей.
Ему дали на подпись бумагу о том, что он отказывается от всех своих трудов и лекций по истории бухарских евреев.
Шаломаев сказал, что подумает и получил три дня на размышление.
Эти три дня были особо мучительными. С одной стороны, он всю жизнь мечтал уехать, с другой стороны — французский паспорт был только у него. Сара и Миша не смогли бы уехать с ним. И дело, которому он прослужил 26 лет, он должен был предать. Что подумали бы о нем ученики? Но самое неприятное было в том, что он не понимал, что будет делать во Франции. Он уже давно стал азиатом и все его мысли были о бухарских евреях.
Шаломаев отказался подписать бумагу, предложенную следователем. Этот поступок стал той самой точкой, которая определила факт превращения Исаака Шаломаева из европейца в азиата.
Власти Советского Союза уничтожат все его труды и исследования, а также сделают недоступными все материалы по «Туземно-еврейскому Институту просвещения».
После смерти Исаака Шаломаева его сын Жан опубликует отрывки из писем отца по истории бухарских евреев и это станет первой книгой об истории проживания евреев в Средней Азии.
В сюжете: ТуркестаневреиАзиябухарские евреи