Геномные мутации
Эта удивительная история произошла потому, что человек попытался вмешаться в законы природы. В далеком 1910 году начался эксперимент, результатом которого стало появление новой расы - человекообезьян.
1953 год. Париж. Особняк профессора Бернара Эйвельманса. В гостиной за сервированным столом сидели трое: сам профессор — хозяин дома, его знакомая Жюли — молодая красивая женщина с вьющимися каштановыми волосами, и американский журналист Джерри Хесман — мужчина лет тридцати-тридцати пяти.
— Джерри, у вас широкие связи. Вы вращаетесь в высших кругах, не могли бы вы помочь с американской визой моему знакомому? — спросила Жюли.
— Что за знакомый?
— Это мой недавний знакомый. То есть, я хотела сказать, что с этим человеком я познакомилась не так давно. И, конечно же, плохо его знаю, но, тем не менее, прошу вас помочь.
— Наверное, на это есть веская причина? — вставил своё слово хозяин дома.
— Да, причина есть. Я сейчас её скажу, — было видно, что молодая женщина сильно нервничает. Она то и дело вытаскивала из сумочки носовой платок и вытирала капли пота на лбу и шее.
— У моих знакомых в Марселе, они наполовину русские, остановился врач из России, то есть, я хотела сказать — из СССР…
— Как интересно, — произнес Джерри, — это вы за него хлопочете?
— За него.
— Он хочет эмигрировать из СССР в США?
— Совершенно верно!
— Ему достаточно подать заявление в американское посольство и он получит визу без всяких проволочек, — сказал американец и добавил:
— Вы напрасно волнуетесь! У нас любят беглецов из России.
— Вы меня успокоили, Джерри… — Жюли улыбнулась своей очаровательной улыбкой. Джерри улыбнулся в ответ.
— А что это за врач? — спросил профессор. — Какая у него специализация?
— Хирург. И бежал он из страны именно потому, что медик. Его заставляли делать вещи, не соответствующие клятве Гиппократа.
— И что же его заставляли делать? — снова спросил профессор.
— Требовалось проводить оплодотворение женщин монгольской расы спермой гориллы.
— Какой кошмар! — воскликнул профессор.
— Кошмар, в том-то и дело, что кошмар. Я поэтому за него и ходатайствую! — сказала Жюли.
— Ему было противно выполнять подобного рода задания, вот он и бежал!
— Неужели русские действительно делают это?
— Если не верите, могу привезти его из Марселя сюда, сами спросите…
— Хотя чему удивляться, это атеистическая страна. Что хотят, то и творят.
— Я хочу встретиться с ним, — обратился Джерри к Жюли.
— Я устрою встречу в любое удобное для вас время, только вам придётся приехать в Марсель.
— Что же, ради такого дела поеду в Марсель! Может, получится хорошая статья, — ответил журналист.
— Было бы замечательно, если бы вы написали об этом! — обрадовалась Жюли. — Пусть весь мир узнает, что делают в России!
— Скажите, профессор, — спросил Джери, — а что, действительно можно обезьяну скрестить с человеком как, скажем, осла с лошадью?
Эйвельманс задумался и после недолгой паузы сказал:
— Можно, если человеческую яйцеклетку подвергнуть мутации — то да. Но, конечно, таких опытов никто не проводил. Да и зачем это нужно?
— Это вам объяснят коммунисты… Они финансируют данный проект, — произнёс Джерри.
— Слава Богу, что это происходит не в нашей стране, — ответил профессор.
— В нашей или не в нашей стране, но это происходит. Вот что ужасно! Я обязательно напишу об этом. И посмотрим, как на это отреагируют коммунисты!
Через несколько дней Хесман вместе с Жюли был в Марселе, где встретился с русским врачом. Фамилия врача была Стрельников, звали его Александром Васильевичем. Он подтвердил то, что накануне сказала Жюли.
Врачу объяснили, что документы и гражданство в Америке с такой профессией дадут легко. Его примут и устроят, как полагается. У него будет хорошая работа и приличное жильё. Потом завели разговор о таинственных экспериментах.
— А где именно происходили опыты?
— В обезьяньем питомнике в Сухуми.
— А вы знаете о результатах оплодотворения?
— Нет… Нам было приказано только ввести сперму, а дальше пациенток увозили…
— А кто руководил опытами, вы тоже не знали?
— Этого я сказать не могу, всё было засекречено. Мы получали приказы через нескольких приближённых к власти человек, лишних вопросов задавать было не принято. Однако, по слухам, опытами руководил Иван Ильич Иванов, сын известного профессора Ильи Ивановича Иванова, репрессированного и сосланного в 1930 году.
— Как же вам удалось бежать? — спросил Джерри.
— Когда-то давно я просил начальство перевести меня на флот. Хотел стать судовым врачом. И, на счастье, написанное мною несколько лет назад заявление дошло до руководства и меня, наконец, перевели на корабль. Дали должность судового врача. Год служил на корабле. Служил и ждал удобного случая, чтобы бежать. Как только наше судно оказалось у Марселя, я прыгнул за борт и вплавь добрался до берега…
Хесман записал всё услышанное. Затем поблагодарил Стрельникова и попрощался. Он поехал обратно в Париж. У него возникли новые вопросы, на которые он хотел получить ответы у профессора.
Эйвельманс принял его. После приветствий Джерри спросил:
— Скажите, Бернар, вы что-нибудь слышали о русском зоологе Иванове?
— Как же не слышать? Он работал здесь, в Париже, в институте Пастера…
— А подробнее можете рассказать?
Профессор глубоко вздохнул, закурил трубку и начал рассказ:
— Впервые об Иванове мы услышали в 1910 году, во время его выступления на Всемирном конгрессе зоологов в Граце, где он выступил с докладом, в котором описал возможность получения гибрида человека и человекоподобной обезьяны, используя искусственное осеменение. Эта идея произвела плохое впечатление на большинство зоологов. Иванова даже стали сторониться. Скажу больше: ку-клукс-клановцы из США прислали письмо с угрозой, что линчуют его. И мы уже подумали, что больше не услышим об Иванове. Однако это оказалось не так.
Этой чудовищной идеей заинтересовались в правительственных кругах Франции. Его пригласили на работу в институт Пастера. Дальше — больше. В 1924 году Иванов получил разрешение от директоров института использовать нашу станцию приматов в Киндии, это во Французской Гвинее, для своих ужасных экспериментов. На счастье, на этой станции на тот момент не оказалось ни одного шимпанзе, достигшего половой зрелости. Иванову пришлось уехать из Киндии, но он на этом не успокоился.
Он обратился в правительство Франции и в итоге получил разрешение от колониального губернатора Гвинеи на проведение экспериментов в ботанических садах Конакри. Он прибыл туда в 1926 году, если мне не изменяет память. Прибыл, сопровождаемый своим сыном, который собирался ассистировать ему в экспериментах.
Ивановы рьяно взялись за работу. Они контролировали отлов взрослых шимпанзе внутри колонии, после чего обезьяны были перевезены в Конакри и содержались в клетках ботанических садов.
В феврале 1927 года Иванов произвел искусственное осеменение двух шимпанзе женского пола человеческой спермой, полученной от добровольцев. В июне он провел осеменение третьей обезьяны. Первые две обезьяны не забеременели. Третья шимпанзе умерла и также была определена как не беременная. После этих неудач Ивановы покинули Африку и вернулись в Советский Союз.
После возвращения на родину Иванов предпринял ещё одну попытку провести скрещивание, но теперь он решил осеменить женщину спермой обезьяны. В 1929 году он получил поддержку от советского правительства. Была организована комиссия по планированию экспериментов. Комиссия решила, что потребуется, по крайней мере, пять женщин-добровольцев для этого исследования. И такие женщины нашлись. Они сами писали ему письма, предлагая себя для экспериментов. Газета «Правда» помещала эти письма на первой странице. Однако Иванова снова постигла неудача.
— Бог шельму метит! — вставил реплику Джерри.
— Метит, ещё как метит. Слушайте, что было дальше.
Ещё до начала эксперимента Иванов узнаёт, что единственная обезьяна мужского пола в обезьяньем питомнике в СССР — орангутан, достигший половой зрелости, — умер. Новая партия шимпанзе должна была прибыть в Россию только летом 1930 года. Но до лета 1930 года произойдёт нечто, что так и не позволит Иванову совершить этот ужасный эксперимент. Вот после всего этого и не верь в Бога!
— Что же произошло?
— Его посадили в тюрьму. Сперва, конечно же, судили…
— За что же его судили?
— Будете смеяться.
— Обещаю, что не буду.
— За шпионаж.
— Он что, на самом деле был шпионом?
— Не был он никогда никаким шпионом… У нас его арест широко обсуждался. Даже в прессе было несколько статей… Как-никак, он бывший сотрудник института Пастера. Доктор Кальметт и доктор Эмиль Ру публично выступили в его поддержку и назвали обвинения, выдвинутые против Иванова, клеветой!
— И вы так считаете?
— И я так считаю.
— Зачем тогда, по-вашему, понадобилось обвинять его в шпионаже и тем самым отстранять от эксперимента?
— На этот счёт высказывались разные суждения. У журналистов одно мнение, у русских эмигрантов — другое, у биологов — третье.
— А можно узнать ваше мнение?
— По моему мнению, Иванов стал жертвой.
— Жертвой произвола сталинского режима?
— Нет, не совсем так. Всё гораздо сложнее. Произвольно репрессировать в стране Советов могли рядового учёного, но учёного с мировым именем случайно репрессировать в Советской России не могли. Это был показательный суд.
— В чём же его показательность?
— Дело в том, что учёные в России дали много обещаний. Их обещаниями пестрят все советские газеты. Они обещали продлить жизнь человеку, обещали победить старость и даже смерть. Эксперименты Иванова в этом контексте играли очень важную роль. При скрещивании человека и обезьяны должен был появиться индивид, у которого можно было бы брать органы и трансплантировать их, то есть — заменять устаревшие органы живого человека на новые. Скажем, отказала у вас почка, вы взяли её у человека–обезьяны и трансплантировали в свой организм. То же самое с печенью и даже с сердцем… Скрещивание даёт путь к появлению доноров для омоложения…
Я хочу вам показать одну газетную публикацию… — профессор открыл ящик письменного стола, вытащил пожелтевшую газету и протянул её Джерри со словами:
— Прочтите то, что подчёркнуто.
Хесман взял газету и прочёл: «Бежавший из СССР Александр Бармин заявил: «Пока медики ищут секрет долголетия, Сталин терпеливо ждёт… Но когда он сам заболеет, терпение его кончится и тогда я не завидую медикам!»
— Вот в чём, на мой взгляд, причина суда над Ивановым… Сталин хотел дать понять учёным, что, если они будут только обещать, а результата не будет, то их ждёт та же самая участь, что постигла и Иванова, — произнес Эйвельманс.
— Исходя из того, что вы сказали, эксперименты по скрещиванию человека и обезьяны продолжаются и знакомый Жюли говорит правду?
— Конечно, продолжаются, я в этом уже не сомневаюсь! Сами посудите, в нашей стране такие исследования запрещает церковь. А в СССР, в атеистической стране, никто на них запрет не наложит. Это — во-первых, а во-вторых — всё советское правительство жаждет омоложения, жаждет бессмертия.
— Да, собственно, кто этого не жаждет?
— Согласен, жаждут все. Но коммунисты-атеисты — особенно. Посмотрите, кто посещал советский обезьяний питомник? Это Ворошилов, это Рудзутак, это Рыков и писатель Горький. Говорят, он вместе со Сталиным в своём особняке выслушивал отчёты учёных медиков по преодолению старости. И всё равно умер в шестьдесят восемь, не дожив даже до семидесяти.
— Может, они уже и вывели обезьяночеловека?
— Может быть. А что говорит беглец из СССР? Он видел обезьяночеловека?
— Нет, не видел. Всё было засекречено. В его функции входило лишь ввести сперму.
— М-да… А зачем вы интересовались Ивановым?
— Наш беглец считает, что проектом руководит сын Иванова.
— Этого не может быть. У Иванова сын был математиком, это первое. И второе — в Советской России, если кого репрессируют, то репрессируют и всю его семью. Больше чем уверен, что сын Иванова где-то в ссылке, а не руководит проектом… Моё мнение — этого не может быть!
Джерри встал с места и прошёлся по комнате, закурил. Затем, посмотрев в окно, произнёс:
— Хотел бы я знать, получили ли русские расу обезьянолюдей?
— Для этого вам придётся поехать в СССР… Здесь вы уже ничего про это не узнаете…
Тут следует сказать несколько слов о Джерри. Хесман был не только журналистом. Вернее будет сказать, не столько журналистом, сколько скрытым политиком — разведчиком. Журналистика в последнее время была для него лишь прикрытием. Вот уже несколько лет он выполнял задания американских спецслужб в различных странах. Теперь он загорелся желанием выяснить правду об обезьяночеловеке, понимая при этом, что выяснить всё можно, только находясь на территории СССР.
Для достижения своей цели Джерри попросил начальство отправить его в Советский Союз с секретной миссией. Ему пошли навстречу и дали задание по приезду в СССР встретиться и поговорить с неким Петром Ильичом Владыкиным, которого внезапно приняли на место заместителя директора в обезьяньем питомнике в Сухуми, а предыдущего, работавшего там много лет — уволили.
Затем Владыкина вдруг признали сумасшедшим и поместили в Третью московскую психиатрическую больницу, хотя лечить должны были по месту жительства — в Сухуми. Это казалось странным и наводило на мысль, что сделано всё было с каким-то умыслом, чтобы скрыть тайну.
Именно эту тайну и должен был узнать Джерри. Хесман был рад такому заданию, так как через того же Владыкина он сможет узнать, получилось ли в СССР вывести породу обезьянолюдей.
В это время умер Сталин. Хесмана отправили вместе с американской делегацией якобы на похороны вождя. В Москве ему удалось скрыться от наблюдателей из МГБ. У Джерри было заготовлено несколько фальшивых документов, в том числе — удостоверение корреспондента «Известий». С этим удостоверением, под видом корреспондента, Хесман зашел в психиатрическую больницу номер три, где потребовал встречи с больным Владыкиным.
В стране суматоха. Главный врач больницы не знал, как себя вести в новой ситуации. Пользуясь этим, Джерри и добился разрешения на встречу с Владыкиным. Согласно правилам посещения больных в психиатрической больнице, при разговоре с больным должен был присутствовать один из сотрудников медперсонала больницы. Главный врач назначил такового. Это был молодой человек — стажёр больницы Павел Белов.
Белов скромно сидел в углу комнаты и слушал разговор Джерри с Владыкиным. На вопрос Хесмана «За что вас упрятали сюда?» Владыкин улыбнулся и неторопливо сказал:
— Не знаю.
— Вы же не сумасшедший?
— Конечно, нет.
— Кому, по-вашему, выгодно держать вас взаперти?
Владыкин пожал плечами и ничего не ответил.
— Ладно, оставим это. Расскажите, что у вас было на работе в Сухуми за последние пять лет. Самые крупные события.
— Приезжал Берия. Он лично поручил мне вывести породу обезьянолюдей. Я выполнил задание, мне удался эксперимент. Мне удалось то, что не удалось Иванову и Лебедеву…
— Так вы не были просто заместителем директора?
— Конечно, нет — я ученый.
— Сколько же обезьянолюдей вы вывели?
— Шестьдесят четыре особи. Тридцать девять самцов и двадцать пять самок. Они вышли огромными — по два метра ростом, с густым волосяным покровом. Каждому из них я дал номер. Женщинам — нечётные номера, а мужчинам — чётные. Они меня папой называли. Я даже орден получил, — учёный снял очки, протёр их платком и заговорил снова:
— Потом вдруг внезапно всех моих питомцев отправили на Колыму, а меня объявили сумасшедшим и, как вы изволили выразиться — заперли здесь.
— Сами–то вы что думаете, за что тут сидите, почему был прекращён эксперимент? Ведь наверняка у вас на этот счёт есть свое мнение?
Учёный подумал и, улыбнувшись, сказал:
— Мнение-то есть, да вот боязно его высказывать…
— А вы не бойтесь, хуже уже не будет!
Белов это слушал и удивлялся всё больше и больше…
Павел, заканчивая медуниверситет, пошел по распределению на психиатрический факультет. В тот момент, когда он услышал разговор ученого и американского журналиста, он был молод, многого ещё не знал о жизни. Учился он хорошо и сразу понял, что признаки сумасшествия у Владыкина отсутствуют. Что-то не сходилось.
Павел, услышав загадочный разговор, впал в замешательство, не зная, как реагировать на услышанное и что теперь думать.
«Он ведь не сумасшедший? Или сумасшедший? Что он несёт про обезьян? Разве людей и обезьян можно скрестить? И что этот тип тут делает? И почему задаёт вопросы? Что-то странное происходит», — размышлял Белов.
— Порода обезьянолюдей нужна была для того, чтобы…, — говорил профессор, — чтобы имелась возможность трансплантировать их органы живущему человеку. Таким образом хотели победить старость. У нас в институте даже лозунг висел с надписью «Старость победима!». Но у трансплантологов что-то не заладилось. Ни один из органов, взятых у моих подопечных, не прижился у человека… После этого я стал не нужен и мои подопечные тоже… А ведь это уникальный эксперимент. Я вывел уникальные особи… — профессор снова протёр очки и тихо продолжил:
— И их всех — на Колыму, под Магадан, в какой-то Бутугычаг! Они ведь там помрут! Лучше бы меня туда отправили…
Профессор прошёлся по комнате, затем снова заговорил:
— Хотя бы пару оставили! Столько лет труда, и всех — на Колыму. Почему именно на Колыму?
— Потому что там урановые рудники, — вставил своё слово Джерри.
— Ах, вот оно что! Точно! Вы правы! Будут проверять действие радиации на людях?! Вы должны их остановить! Это же негуманно! Прошу вас!
Белов, не выдержав напряжения разговора, достал сигареты и закурил.
Этим же вечером Джерри арестовали в гостинице и выслали из страны. Об этом написали газеты. Фотография Хесмана на первой полосе центральных газет была напечатана с заголовком «Шпион».
Павел Белов увидел снимок в газете и узнал Джерри. Первое, что пришло ему в голову — что шпион Джерри Хесман приходил в их больницу под видом корреспондента «Известий», и как же он не догадался сам об этом! Но затем Павел начал рассуждать логически, сопоставил факты. Вспомнил услышанную беседу и в итоге призвание учёного взял верх в молодом человеке. Он всё больше и больше стал думать о питомцах Владыкина, о том, что нужно спасти эксперимент, спасти труды многих учёных за долгие годы. Павел уволился из больницы и прервал стажировку.
— Вы что же, не хотите проходить практику до конца? Вы что, не понимаете, что вы не сможете работать по специальности?! Вас что-то не устраивает? Вы же талантливый человек, Павел! — увидев заявление, начал говорить завкафедрой.
— Нет, все хорошо. Просто я чувствую, что не хочу быть доктором. Хочу уехать в экспедицию на Колыму.
— Это очень большая глупость!
— Я так решил! — настаивал Павел, и это был уже не в первый такой разговор.
Заведующий кафедрой вздохнул.
— Ну, решил так решил. Уговаривать бесполезно. Я понял.
— Бесполезно.
— Пишите, пишите заявление…
Павел уволился. Через некоторое время он уже ехал в поезде.
На Колыме в районе Бутугычага места были на редкость живописны — смешанный лес во многих местах пересекали ручьи и речушки, булыжники, поросшие мхом, были рассыпаны вдоль берегов рек и речушек, словно малахитовое ожерелье великанши, которое она обронила. Лазурного цвета небо глядело на всю эту роскошь тайги.
Но, несмотря на все красоты, близ Бутугычага было множество указателей о том, что воду из водоемов пить нельзя — повышенный уровень радиации.
Работали на руднике заключённые, всё вокруг было обнесено колючей проволокой. Рядом находились вышки. На территории рудника было несколько шахт. Среди заключённых Павел обнаружил и тех, кого он искал — обезьянолюдей.
Отбившись от группы геологов, он неподалеку нашел деревушку в десяток домов. Прошёлся, постучал в первый симпатичный домик. Сад был заросший, но весь в яблонях.
Там жила старушка Марья. Павел с ней познакомился, она рассказала, как жила здесь ещё при царе. Потом Павел начал отвечать на её расспросы.
Он рассказал всё. Как учился на медика. Как к ним в психиатрическую лечебницу попал ученый — но вовсе не сумасшедший. Он вывел породу обезьянолюдей, которых хотели использовать как доноров для правительственных чинов. Вырезать у них живых органы и пересадить людям.
— Ох-ох-ох! — причитала старушка.
— Вот, к счастью, органы не подошли для трансплантации. Их, обезьянолюдей, сослали сюда, говорят. На рудники. Не слышали о таких?
— А, кажись, слыхала я. И видала. На обезьян похожи, только ходят как люди! Струнящие! — сморщилась старушка. — Там и женщины и мужики у них!
— Ого! Вот, значит! Я как чувствовал, что не зря еду!
— Они с зеками работают! На рудниках.
— Вот как?! Как бы мне попасть к ним…
— Это можно. У мене Игнат есть знакомый. Он там надзиратель. Посменно. Может, и сговоримся с ним. Поживи у мене пока. А там видно будет.
На том и порешили.
Павел остался у Марьи, сославшись на болезнь, что бабулька и подтвердила геологам, пообещав вылечить его травками.
Геологи с миром уехали, а Павел Белов остался. Вместе с бабушкой они дождались Игната. Суровый, неопределенного возраста человек. Хмурый и молчаливый. Но, судя по их разговору с Марьей, ему можно было доверять.
За тарелкой щей Бабуля рассказала Игнату всю историю обезьянолюдей — про опыт и учёных. Казалось, Игнат совершенно равнодушно слушает всё это, в пол-уха, и хлебает суп.
Но оказалось, что нет. Он пообещал достать форменную робу для Павла, провести его тайным маршрутом, в обход постов — в тех местах, где не видно с вышек.
Через несколько дней, как условились, Игнат повел Павла по тайным тропам.
Оказавшись на зоне, Павел провел всего два дня на нарах. Затем его назначили именно в ту шахту, в какую ему было нужно. Просто по воле случая.
Обезьянолюди, действительно, существовали. И бок о бок они спускались в шахту.
Они были выше ростом, чем среднестатистический человек, более крепкие и широкие. Челюсти их сильно выдавалась вперёд. Растительность редела только на лице. Всё тело — и у мужчин, и у женщин — было покрыто шерстью.
Павел шёл и не верил своим глазам. С ним рядом шли живые австралопитеки! Только в форменных робах заключённых. Так после они ещё и разговаривать начали.
— Новенький? — спросил у Павла коренастый, с мотыгой в руке.
— Новенький, — ответил Паша, будто во сне.
— По тебе видно. А звать как?
— Павел.
— Врач? — безошибочно определил обезьяночеловек.
— Да! — удивился Паша. — А по мне так заметно?
— Ещё как! — усмехнулся австралопитек.
— А вас как зовут?
— Восьмой!
— Восьмой? — переспросил Павел.
— Да, нас создатель наш называл числами. Так и осталось. Он нам был как отец. Учил говорить, есть за столом, считать, писать. Когда ещё детьми были.
Жили мы на его даче. Говорят, ему Сталин подарил когда-то. Как в раю мы там жили. Все в зелени, в плюще. Домработницы — четыре добрейшие женщины были.
Наш папаша нас осматривал каждый день, мерил пульс, давление.
Но однажды приехал фургон. Нескольких из наших забрали. И больше не привозили обратно. А папаня наш тогда плакал. Мы поняли, что происходит что-то нехорошее — с теми, кого он отдал. Прошло ещё несколько дней, и его самого арестовали, повязали и увезли. И нас погрузили в фургон. И потом отвезли сюда. Что с папаней — мы не знаем… Жив ли он?
— Жив! — воскликнул Павел. — Ещё как!
И Павел рассказал всё, начиная с того, как он закончил медуниверситет и попал в психиатрическую лечебницу. Обезьянолюди очень обрадовались тому, что их создатель жив. Даже остановились, обступили Павла.
В этот момент где-то послышался взрыв и где-то позади начался обвал.
Обвал произошел не просто так, как и взрыв. Там, на поверхности, пока Павел затерялся в тайге, жил у бабы Марьи, на политической арене происходили перемены. Убили Берию, правую руку товарища Сталина. Началась ещё большая суматоха. Начальство рудников, пригревшее до этого плод экспериментов — обезьянолюдей, — было в замешательстве. В итоге они приняли решение:
— Взорвать их надо!
— Они хорошие работники, план перевыполняют всё время… Жалко.
— Зато, если за нами придут за покрывательство экспериментов над людьми, будет не жалко! Ты думай, что говоришь. Нас же тогда самих в эти рудники пересажают к чертовой матери! — размахивал руками начальник. — Сделаем так! Взорвите вход. Они там передохнут сами. Если их и найдут — нас ни в чем не обвинят. Завалило и завалило. Нет плодов эксперимента — нет проблем. Кто, когда, на что согласился — это уже значения не имеет. А если повезёт, так скажем вообще — первобытные люди. Можно потом, как там уляжется сверху, сообразить.
А сейчас вход — завалить!
— Будет сделано.
Шахта была обложена динамитом. Прогремел взрыв и пошёл обвал.
Павел и обезьянолюди пустились бежать вперёд по тоннелям – прочь от падающих камней. Шахта была глубокой, они бежали долго.
Наконец обвал прекратился и можно было остановиться. Все остались живы. Но обратного пути, конечно, уже не было.
— Вот так… Что же произошло? — спросил ошарашенный Павел.
— Завал… — ответил ему Восьмой.
— Мы, что же, теперь замурованы?
— Похоже на то…
Спустя несколько суток они поняли, что никто не собирается их искать.
Еды не осталось совершенно, в животах ныло. Масло для освещения тоже заканчивалось. Приняли решение искать выход.
Чем больше Павел наблюдал за обезьянолюдьми, тем больше убеждался, что с интеллектом у них всё в полном порядке, в отличие от предположений правительства. Возможно, что ещё и это послужило поводом для ссылки.
Они были очень спокойными, выносливыми, работали, видимо не ропща. Сообща искали выход. Сообща принимали решение.
Но какое бы они ни принимали решение — выхода найти не могли. Ситуация была безнадежной.
Во тьме они лежали рядышком. Вдруг послышался крысиный писк.
Когда Восьмой засветил фонарь, они увидели, как их окружили крысы. Они, словно кошки или собачки, начали тыкаться мордочками им в ладони.
Выяснилось, что обезьянолюди всегда подкармливали крыс, с самого начала работы в шахте. Крысы любили их.
И теперь стайка крыс суетилась рядом, явно что-то пытаясь объяснить.
Наконец, стало ясно, что крысы просят следовать за ними. Вся большая компания повиновалась, потому что лежать и ждать было глупо.
Они плутали достаточно долго, крысы пару раз ошиблись в размерах и завели их в тупики, где пролезть могут только грызуны, но рядом быстро отыскивался другой ход.
Спустя длительное время они выбрались на солнечный свет!
Привыкнув к свету, они огляделись. Оказалось, они вышли к лесу в каком-то диком месте. Ни тропинок, ни ограды — один бурелом. Что, в общем-то, им и было нужно.
Крысы вывели своих давних кормильцев на белый свет, да ещё и в сторону дикого леса.
Вся компания вошла в лес и рассеялась неподалеку друг от друга.
Мошка, конечно, сразу набросилась на лакомые кусочки. Но это было гораздо лучше, чем советское правительство.
Через некоторое время выяснилось, что лес действительно совершенно дикий, они прочесали его во всех направлениях. Они оказались в глухой тайге, где им предстояло выживать среди медведей, волков, рысей, кабанов и мошки.
К огромной удаче, у них были молотки, топорики — всё шахтёрское снаряжение.
Первым делом срубили несколько хижин. По крайней мере, это была хоть какая-то защита от животных.
И потихоньку начали обживаться.
Павел вёл записи об обезьянолюдях, наблюдая за их поведением, интеллектуальными способностями, удивляясь смекалке, закаленному характеру. Проводил анализ, что из этого — врождённое, а что — наносное.
Имён у них не было, их отец, как его называло большинство обезьянолюдей, дал им порядковые номера — так и привыкли.
Со временем и Павел привык к этому, он научился различать их полузвериные лица и связал их с номерами от одного до шестидесяти. Четырех когда-то профессор пожертвовал для пересадки органов и те бесславно погибли под скальпелем хирурга.
Павел особенно сдружился с Восьмым. Тот вообще был общительным, его многие любили и частично почитали за лидера. Но вожака как такового у стаи не было.
Наверное, при желании Павел мог бы им стать, но он был скромным и его влекло лишь изучение поведения — психология и всё остальное в обезьянолюдях.
Удивительно, но влечение обезьянолюдей друг к другу почему-то началось значительно позже, чем, предположительно, должно было начаться у полуживотных. Возможно, виной тому были тяжёлая работа на урановых рудниках и рабство, зависимое с детства положение.
Обезьянолюди работали слаженно, между собой не конфликтовали, были хорошо развиты интеллектуально. Но даже на воле прошло года три, прежде чем у них возникли какие-либо партнёрские связи. А про их жизнь в рудниках и говорить не приходится.
А возникли эти связи так.
Однажды к Павлу прибежал Восьмой.
— Доктор, пощупай пульс!
— Учащенный, а что случилось? Тебе плохо?
— Нет! То есть, да! Я не знаю! — Восьмой был напуган, не понимал, что происходит.
— Объясни по порядку.
— Я схожу с ума. Я вдруг понял, что Единица стала другой… У меня обостряется нюх. У меня слишком часто бьется сердце. Я пытаюсь убегать, как только вижу её. Я боюсь с ней говорить… А она увидела это и начала хихикать. Что это?
— О! Это любовь! — Павел расхохотался, до того забавно выглядел напуганный Восьмой.
— Прекрати! Это же не смешно! Я не знаю, что мне теперь делать! Я чувствую себя идиотом.
— Прости! Я всему научу тебя! Тут ничего сложного нет.
И Павел начал объяснять другу, что именно с ним происходит и почему. И как завоевать сердце любимой. Восьмой очень старательно себя вел. Всё запоминал и повторял по несколько раз.
Через пару дней он набрался, наконец, смелости, собрал букет цветов и решился пригласить даму сердца погулять.
Единица была весьма обаятельной миниатюрной дамой и любила посмеяться.
К большому счастью Восьмого, он тоже очень нравился Единице. Она приняла приглашение и они ушли гулять.
Гуляли они долго, ушли подальше от всех.
Через некоторое время послышались истошные вопли. Павел и ещё несколько обезьянолюдей двинулись на помощь.
Они застали сладкую парочку на дереве, под которым сидел медведь.
Пришлось спасать.
От животных им пришлось сделать луки, стрелы и копья. Иногда в их деревушку приходил медведь. Иногда — волки. Поэтому приходилось быть начеку. Дикие звери после нескольких смертельных схваток стали сторониться территории поселения.
Обезьянолюди научились пересаживать кустики клубники, земляники, и выращивали рядом с хижинами даже грибы. Мошку научились отпугивать дымом.
Воду черпали из ручья и пили. Хотя рядом был урановый рудник, с ними ничего не происходило. Видимо, адаптировались.
Жизнь постепенно наладилась.
Через девять месяцев у Единицы и Восьмого родилась малышка. Роды принимал доктор. Павел не забыл своих навыков — наоборот: в лесу всё, что он не очень хорошо помнил в университете, волшебным образом вспомнилось. Свои знания он смог применить на практике.
«Я словно родился для того, чтобы выучиться на медика и оказаться здесь, среди тех, кого я должен был спасти. Это действительно мое предназначение. У меня, конечно, бывали мысли о том, что было бы со мной в городе. Наверное, я мог бы жениться, завести семью. Но, вспоминая о тех людях, с кем рядом в Москве мне приходилось работать, я с облегчением вздыхаю, оглядываясь вокруг. Понимаю, что я — дома, среди своих. Там, где нужен, где и должен был быть. Сложностей здесь очень много: дикие звери, всё приходится добывать своим трудом, инструментов, кроме молотков, пилы да топора, нет. Медицинского оборудования нет. Мы, как дикие люди — один на один с природой. Но в этом же и счастье. Такой глубины, что невозможно описать», — писал доктор Белов в своем дневнике.
Молодые родители, Единичка и Восьмой, не могли наглядеться на свое чудо. Мать сплела колыбельку для малютки.
Со временем их примеру последовали и остальные. Через несколько лет в центре тайги воцарился райский уголок.
На их таёжное поселение приходилось несколько детёнышей. Родители самостоятельно учили детей писать. Угольками на бересте. Потому что ни ручек, ни бумаги не было. А двигаться куда-либо было опасно.
Они приспособились ко всем первобытным условиям жизни и были вполне счастливы и свободны.
Так, в полнейшей изоляции от мира, и жили плоды эксперимента учёного Владыкина и их покровитель и защитник — доктор Павел Белов.
Девчушку, дочь Единицы и Восьмого, назвали Машей. Они спросили Павла, какие имена обычно приняты и первое, что пришло ему в голову — Марья. Так и назвали малышку.
Со дня рождения Маши прошло 20 лет. Она отличалась таким же живым характером, как её отец Восьмой, и такой же легкой, веселой беззаботностью, как её мать Единичка.
Она очень любила выбираться на прогулки, часто уходила далеко, вдоль горной речки, вниз по руслу реки. Ягоды собирала. Возвращалась только к вечеру.
И вот однажды Марья ушла с самого утра. Дело было в сентябре, денёк был промозглый, дождливый. Грибов было много. На всякий случай Марья взяла лук и стрелы. Все обезьянолюди умели стрелять. В тайге в одиночку без оружия лучше не путешествовать.
Марья пошла по своим излюбленным местам, вдоль русла речушки. Шла и шла, напевала себе под нос. Дождик убаюкивал, лес ещё не потерял свое летнее тепло, но уже был сырым и от этого почему-то уютным.
Вдруг Марья увидела, как кто-то барахтается в речке. Приглядевшись, она поняла, что это — человек! Сил у него уже не было, видимо его несло и несло течением.
Марья прекрасно плавала даже в холодной воде: шерсть на её теле защищала от влаги.
Она бросилась в воду к утопающему. Быстро доплыла, зацепила его и вытащила на берег.
Спасенный весь продрог, его сильно трясло, одежда была насквозь мокрой. Но от чего его трясло сильнее — неизвестно: то ли от вида волосатой обезьяноподобной девушки, то ли от холода.
— Т-т-т-т-т-ы к-к-к-к-то? С-с-с-па-с-с-иб-б-б-о! — стуча зубами, проговорил мужичок.
— Я Марья. Из особой расы, нас вывели путем эксперимента с помощью скрещивания обезьяны и человека. А тебя как зовут?
— Евввгггений Эмминнновв! — продолжал он заикаться.
— Пойдем к нам в селение. Нужно тебя согреть, иначе ты погибнешь. У меня нет с собой спичек, а там высушим тебя и твою одежду, накормим горячим! — Марья была очень доброй, приветливой и открытой девушкой.
У неё уже было несколько женихов, но она пока что думала.
Грибов Марья так и не принесла, зато привела «подарочек».
Для многих старших и для доктора Белова — довольно опасный подарочек. Ведь их могли выследить и уничтожить. Но Марья об этом не подумала.
Евгения, конечно, обсушили и накормили. Потом собрали совещание: что делать? Он ведь просился домой.
— Мамой клянусь! Никому не расскажу о вас! — заверял он.
— Вы нас поймите, — говорил доктор Белов, как старший, — на них ведь уже раньше покушалось правительство, хотели на органы всех распределить, потом в рудники отправили, потом взорвать хотели. Явно они хотят закрыть глаза на тот эксперимент, который был проведен.
— Да кому вы теперь нужны! В стране переворот! СССР больше нет!
— Как — нет?! — не поверил своим ушам Белов.
— Так — нет! Свобода! Никому до вас дела не будет! Ну, ты не боись, доктор, я не скажу никому.
— Ну, ладно.
Евгений рассказал вкратце, что происходит в стране, от чего доктор пришел в полнейшее замешательство. Приняли решение отпустить Эминова. Хотя несколько обезьянолюдей были против, но так как они были в меньшинстве — Евгения отпустили.
Но Эминов оказался человеком нечистым. И нечестным. Он сам был бывшим заключенным — отнюдь не политическим. Сидел за разбои и кражи. Он сразу сообразил, как воспользоваться доверчивыми обезьянами.
У Эминова был знакомый, тоже отсидевший за кражи - Петухов. На тот момент он начал заниматься бизнесом и знал многих богатых, со своими причудами, людей.
— Что я думаю: надо охоту платную открыть на этих обезьян. Одна охота — тысячу долларов. Ружья и снаряжение достанем, — сказал Эминов Петухову.
— Дело ведь говоришь, Женёк. Я вертолёт могу подогнать. Можно и с вертолёта. Никогда такого не было ещё! Фурор будет! Генералиссимусы набегут! Они это дело любят! Выложат любые бабки!
— Ну так! Золотая жила! — сверкнул глазами Эминов.
Решение приняли, создали Элитное Общество Охотников «Варяг». Первыми клиентами Эминова и Петухова стали, как и предполагалось, военные чины.
Был прекрасный осенний денек, солнечный и безветренный. Всё обезьянье поселение спокойно занималось работой, огородом и стройкой. Вдруг раздалось гудение вертолётов, Белов и Восьмой сразу поняли, в чём дело — начали прятать детей и спрятались сами. Нескольких из обезьянолюдей всё равно успели застрелить, кого-то ранили.
Спрятавшись по своим хижинам, они стали пережидать. Но шум вертолётов слышался до вечера. Только под ночь вертолёт улетел. Наконец обезьянолюди под покровом ночи смогли собраться все вместе.
— Милая Марья, ты спасла, к сожалению, нечестного человека. Теперь все мы в опасности, — сказал Белов.
— Простите меня, я не знала… — расплакалась Марья.
— Это неудивительно. Ведь мы в полной изоляции, — ответил доктор, — у тебя не было никакого опыта общения с внешним миром. Но главное сейчас в том, чтобы нам спастись. Сейчас я возьму двух разведчиков и мы посмотрим, действительно ли они улетели.
— Я пойду с тобой, доктор, — вызвался Восьмой. — Это частично моя вина, мне нужно было объяснить Марье всё об опасностях внешнего мира…
— Ты не виноват. Но идём. Ты толковый разведчик.
— И я тоже пойду, — сказал Шестой. — Я умею быстро двигаться.
Они выдвинулись в ночь. Ни вертолётов, никаких других признаков слежки не было. Они нашли тела погибших и захоронили их.
— Я не думаю, что они успокоятся, пока не перебьют нас всех, — сказал доктор по дороге обратно.
И действительно. На следующий день повторилось то же самое — вертолёты начали летать, едва рассвело.
На этот раз раненый был всего один — тот, кто первый, по неосторожности, показался.
Днём передвигаться было опасно. Это понимали все. Пришлось спрятать детей и спрятаться самим до наступления темноты. Заниматься хозяйством было теперь невозможно, костры жечь было нельзя, мошка атаковала их.
Ночью при свете луны они стали добывать пищу и уходить обратно. Но внезапно гул вертолёта и выстрелы послышались и ночью.
Убили ещё шестерых. Все снова скрылись в убежищах.
— Так продолжаться не может, — сказал Павел. — Они теперь обзавелись приборами ночного видения. Это война. Придется сражаться. У нас дети на руках. Нужно защищаться руками, ногами и зубами! У меня есть план. Они теперь оснащены приборами ночного видения, но эти приборы максимально видят на 20 метров. То есть, им придется посадить вертолёт.
— То есть, охотники превратятся в мишень? — спросил Восьмой.
— Вот именно! Нам нужно подготовить снаряжение для борьбы. Луки, стрелы, топоры. Надо расставить ловушки, чучела. Мне понадобятся помощники, ловкие и смекалистые. Восьмой, Шестой, без вас не обойтись!
Павел набрал команду из нескольких обезьянолюдей и они начали действовать — быстро, бесшумно и ловко. Словно их вело что-то или кто-то.
Ловушки были расставлены. А также чучела, капканы и прочее.
Наконец, послышался заветный гул вертолёта.
Бесшумными тенями обезьянолюди понеслись сквозь лес. Как и ожидалось, вертолёт охотники посадили на землю и выскочили из него, в азарте двинувшись в чащу — туда, где в лунном свете виднелись фигуры.
Приблизившись с оружием, они начинали палить по фигурам, но тут срабатывала ловушка!
Муляжи были расставлены по всему лесу, охотники быстро попадали в плен, пока лесные жители отвлекали их внимание.
А в это время Павел пробрался к вертолёту и проткнул бензобак. Вертолет превратился в груду металла.
— Вот так-то! — приговаривал доктор. Он установил хитро устроенный деревянный капкан.
Охотники — те, кто не попал в ловушки — быстро сообразили, что происходит что-то не то и мигом направились к вертолёту, где их ждали сюрпризы.
Таким образом, Павлу и обезьянолюдям удалось поймать четырех чиновников и двух генералов. Конечно, те просили пощады.
Рация в вертолете была вполне рабочей.
— Значит, так! — сказал доктор. — Нам нужен самолёт, чтобы все уместились, и патроны для оружия. Документы, чтобы мы беспрепятственно смогли выбраться. Передайте своим, что мы начнём вас отстреливать, если к утру просьба не будет выполнена.
Просьба была выполнена, отчасти благодаря присутствию генералов, которые всё-таки держали слово и этим были известны в политических кругах, в отличие от чиновников, которым вряд ли бы поверили их собратья-охотники на счёт гонорара за их освобождение.
Так или иначе, к счастью доктора Белова и всего племени, их требования выполнили. Самолёт прислали вместе с пилотом, необходимые документы — тоже. Их транспортировали, по просьбе доктора Белова, в район Гималаев, где все они счастливо расселились в горах.
Все они были счастливы! Больше всех радовались дети и подростки, у которых вся жизнь, благодаря доктору Белову, была впереди.
Чиновников и генералов, как и было обещано, отпустили, но пока за ними пришли — одного успел задрать медведь.
Об этой истории с обезьянолюдьми договорились забыть и ни о чем никому не рассказывать.
На этом можно было бы закончить историю, но справедливость требует описания ещё одного факта. Раз в год Белов спускался с гор, заходил на почту и отправлял письмо с изложением всей этой истории в Академию наук России, в Институт экспериментальной медицины.
В письме он указывал, что сохранил плоды уникального эксперимента, который начал русский учёный Илья Иванович Иванов аж в 1910 году, затем продолжили Лебедев, Таболкин и Владыкин. Прилагая к этому свои заметки и наблюдения о характере и физиологии обезьянолюдей, Белов просил прислать экспедицию в Гималаи с тем, чтобы обследовать выживших питомцев Владыкина. Однако никакой экспедиции никто, конечно же, не послал, а письма Белова в Академии наук считали фантазией сумасшедшего.