Каракурт или фобия манкурта
В детстве я ужасно боялась пауков. Я их боялась и живых, и дохлых, и на картинках, и по телеку, даже мысль о них вызывала волну дрожи и холодок под кожей. Особенно страшными казались каракурты — укус которых ядовит, да и название не сахар. Впрочем, сахар тоже яд.
Ночью в кошмарных снах меня преследовали пауки и медведи. По очереди. Сначала у меня была «медведефобия», потом она мягко перешла в арахнофобию. И сами пауки были мягкие, мохнатые и оттого вдвойне страшные и мерзкие. Да ещё и с медведя размером. Они гонялись за мной по каким-то темным, пустынным улицам и я бежала и бежала из последних отчаянных сил, спиной чувствуя их жестоко-опушённые лапы, готовые сомкнуться на моём горле. Страшнее было, наверное, только...— даже не припомню.
А паутина, даже самая поэтично-невесомая нить её, в лесу, нечаянным своим прикосновением к щеке вызывала мгновенную «пупырышечную» реакцию. И фантазия молниеносно дорисовывала в воображении, как я лицом вляпываюсь в огромную липкую паутину и паук, такой противно-гадкий каракурт, быстро-быстро забегает мне за шиворот и ... далее фантазия отрубалась, не в силах перенести эту «тактильно-визуализированную» пытку... Я нервическим жестом стряхивала с щеки эту почти невидимую глазом мерзость и, волевым усилием уняв дрожь, шла дальше, мечтая умыть и руку и щеку. - Отскрести оскверненную кожу жесткой мочалкой с мылом или, лучше, наждачкой, и залить сверху зеленкой и марганцовкой, и кипятком, и чем-нибудь ещё засыпать — стрептоцидом или даже дустом.
Через несколько шагов ситуация либо забывалась либо повторялась. И самыми страшными в лесу мне казались эти безобидные паутинки, а вовсе не энцефалитные клещи или кусачая мошкара, или прочие дикие звери, коих в сибирской тайге тех лет было навалом.
Вывести меня из себя было просто – достаточно было прочесть или просто продекламировать нараспев несколько строк о пользе пауков, о мечте инженеров и шелкопрядов научиться паутину культивировать, о платье из паутины, и прочие прелести детского полу-поли-полно-садистского юмора. Затыкай не затыкай уши – все равно услышишь о гигантской паутине, в которой, как в гамаке, так сладко спится в обнимку с мохноногим, восьмируким – ну и так далее, вариантов было море.
И вот однажды ночью я проснулась, (как потом оказалось – во сне), и увидела огромные мохнатые лапища прямо перед носом. Конвульсивно вздрогнув, я дернулась вправо, чуть не упав прямо на них, влево — опять они – да, они были вокруг меня всюду, куда ни глянь. Я отчетливо осознала себя в паучьем эпицентре! Апофигей омерзения, страха и безнадеги окатил меня чудовищной волной дрожи, бьющей как переменный ток. Трясясь с гигантской амплитудой, я вдруг осознала, что этот паук — я сама!
Это мгновенное прозрение было столь ослепительной черной вспышкой, вкупе с чувством бездонной брезгливости к себе, и ужаса, и, что самое странное, облегчения, (видимо, оттого, что не надо никуда убегать — прямо-таки невыносимая легкость бытия обуяла меня на миг и канула в бездне отчаяния). — И все это смешалось в голове, и плюс ещё некий любознательный ребенок в моем лице, то бишь в моем теле паука, пытливо вопрошает: «А откуда у меня, интересно, паутина выделяется?».
Самая первая мысль, пришедшая в голову после окончательного осознания сего страшного факта: «А как же я домой пойду? Меня же там раздавят – шахматной доской!». Был такой эпизод в детстве — заполз однажды к нам в дом какой-то огромный паук, нереально противный и страшный. Не в силах видеть его или знать, что он где-то рядом и может выползти в любой момент, мы на него плашмя уронили большую шахматную доску и до вечера ждали прихода родителей, потому что поднять доску самим не хватало отваги.
Так вот, ползу я во сне домой и размышляю — что на меня уронят на этот раз или, может, признают во мне любимую дочь и сестру, что маловероятно, если взглянуть на меня со стороны. (О Кафке тогда я слышала как о «какафке», и слава богу.) Ползу и думаю, причем довольно хладнокровно: «Вот я, не считая, знаю, что у меня 8 конечностей и я паук, но не знаю главного – каракурт ли я?» Ведь если я каракурт – тогда на меня точно уронят все шахматы, что есть в доме, и ещё сверху попрыгают для вящей убедительности. А если же я безобидная «кассиопеечка», что за печкой живет и на длинных тонких ножках бегает, то тогда меня, может, посадят в банку, или за печку, а оттуда я ближайшей же ночью успею проснуться и превратиться в себя. (Почему-то я во сне частенько соображала, что это сон, несмотря на то, что при тщательнейшем ощипывании себя я никак не могла проснуться.)
И вот ползу я и думаю – «каракурт ли я?» Прямо песнь о нибелунгах! Зеркало мне надо, зеркало! Но во сне нет ни зеркал, ни отражений. И непонятно, кто же я? Надо, чтобы меня первым папа увидел! Папа-то точно узнает, он меня любит, надо только успеть ему сказать, что я — это я. Просто я почему-то стала такая. Чесслово, не специально. «Не виноватая я!!!» Ну, не стремилась я стать тем, кого панически боялась с малых лет. Может, папа вылечит. Да, он вылечит. Папа все может. А может, раздавит тапком, как таракана. Меня, паука, чудо природы, мечту современной инженерии – как какого-то таракана… Бегу и ненавижу тараканов, этих жалких рыжих недочело… недопа... недотёп, короче. Недоножек недоношенных…
Пока бежала домой, по широкой ухабистой дороге, довольно быстро я привыкла к лапкам, а поскольку меня уже давно по жизни просветили, что у паука аж целых 8 глаз — меня попутно занимала мысль — как моргать хором и как смешно, наверное, это выглядит со стороны.
А 8 проворных лап, как помню, мне показались во сне, конечно же, гораздо удобнее и устойчивее двух ног. Бегу и думаю, как же здорово иметь столько конечностей! Какой комфорт на виражах и какая скорость на всех этих ямах и колдобинах! И на физкультуре, примечталось мне мгновенно, я буду бегать всех быстрее. Особенно меня порадовала мысль о физкультуре. Не стоял вопрос, а как я вообще в школу в таком виде приду, главное, что 60 метров на своих восьми я пробегу за 8 секунд или даже меньше – за 5, на пять с плюсом! И даже крамольная для моего паучьего самоуважения мысль мелькнула — «А сороконожкой-то как здорово быть, наверное!». Чесслово — в полном человеческом осознании я бежала и страдала нелинейным своим сознанием – одновременно от чувства гадливости к себе, стыда и ужаса перед встречей с семьей, и восторга от того, что я теперь быстрее всех и совсем не боюсь нас, пауков и, вообще, очень даже нетривиальная хоровая капелла пела в душе…
Проснувшись, я радостно обнаружила себя в своем теле, но на физкультуре вспомнила свой сон и мелькнула жалость по поводу своих всего лишь пары совсем небыстрых ног…
В общем, ночь в паучьем облике вернула мне радость прогулок по лесу. Арахнофобия исчезла бесследно. Конечно, мне далеко до мысли взять мохнатенького паучка на руки и погладить его, прижав к груди, но мысль о том, что платья из паутины – не так уж и противно, как сейчас вижу, вполне замечательные образцы можно найти в сети. И без всемирной паутины никуда! Даже при сильнейшей арахнофобии!
А сейчас, чувствую, начинает развиваться новая фобия: просыпаюсь и думаю – манкурт ли я? Виновата ли я? И что мне делать? На своих родных конечностях или неродных народных недобесконечностях на большой ухабистой дороге?
…Еду я по выбоинам, из выбоин не выеду я… Шла Саша по шоссе... Саша-манэй совсем саша арля...
В сюжете: манкуртизм