Цой жив
Летом 1990 года мне было 16 лет. Мне нравилось все, что происходило вокруг, и я естественным образом не задумывался о том, что надо бы что-то запоминать для потомков или хотя бы для себя. Это было последнее лето детства – впереди маячил выпускной класс, а потом взрослая жизнь. И вот это самое взросление ощущалось во всем.
Года полтора назад я сходил на свой первый рок-концерт – вместе с мамой, на «Машину времени», мы сидели где-то в партере и внимали. Я уже узнал про «систему», бывал в «Сайгоне», с завистью заглядывал во двор Ленинградского рок-клуба, я уже видел длинные волосы музыкантов группы «Европа», кажется, в «Петерс Поп шоу», – мамина подруга, заслуженная артистка России, тогда сказала, что ей все нравится, но длинные волосы – это все-таки чересчур. «Ноль» уже спел по телевизору «клокочет и кипит волчья нора», и Чернецкий уже тоже прорычал «Б..я буду, сука, в натуре волкодавы!». А я уже знал наизусть все песни, которые должен был знать, так что чуть позже, когда я пошел на концерт «ДДТ» – первый стадионный концерт, на который я пошел с друзьями, как большой, – я был готов. А потом случился концерт «Кино», и все встало на свои места.
Нас было очень много, мы были в танцевальном партере перед сценой, мы уже курили как взрослые и даже, кажется, сделали по несколько глотков портвейна, я только не помню, до или после. Погас свет, сердце забилось в унисон с барабанами, а на большом экране возникли финальные кадры «Ассы» – это когда море зажигалок, и Цой, весь в красных гвоздиках, поет «Перемен». На последних аккордах фонограммы на сцену выходила группа «Кино» и начинала петь «Перемен», только уже живьем, и потом тебя охватывало состояние эйфории и счастья. После концерта, вывалившись на улицу, мы курили, нас снова было очень много, и мы еще не осознавали, что жизнь уже никогда не будет прежней, «и больше нет ничего, все находится в нас».
Я не помню, где я был 15 августа 1990 года. Кажется, где-то в дороге. Кажется, я узнал из выпуска новостей по радио. Мои воспоминания начинаются 16 августа – естественно, я пошел во двор рок-клуба, на Рубинштейна, 13, прямо с утра. Туда тянулась нескончаемая вереница таких разных и таких похожих друг на друга парней и девчонок. Во дворе было не протолкнуться. Куча людей – кто-то сидел на асфальте, кто-то плакал, кто-то пел, кто-то пил, курили все, над двором густым туманом поднимался сигаретный дым. 16 августа на моей футболке почему-то болтался большущий круглый значок «ДДТ», я до сих пор не могу объяснить его появление. Спустя некоторое время я улучил момент, отвернулся так, чтобы меня никто не видел, и снял этот значок. И стал маленькой частью большого целого.
Смерть Цоя была для меня первой в череде смертей. Потом были Янка, Майк и другие из моего личного пантеона, в котором на сегодняшний день почти никого не осталось. Но первым был Цой, и для меня, 16-летнего, без него в буквальном смысле опустела земля. Взрослым этого было не объяснить.
После 19 августа, когда Цоя похоронили на Богословском кладбище, жизнь удивительным образом продолжилась. Оказалось, что есть еще много другой музыки. И вообще еще много другого, интересного и неизведанного. Но когда на одном из недавних митингов из динамиков вдруг донеслось «”Перемен!” - требуют наши сердца», я, словно на машине времени, разом перенесся в те времена, когда кончалось мое детство. И перед глазами, как наяву, опять появилось море зажигалок, и молоденький Цой, весь в красных гвоздиках, сложил перед собой руки так, как больше никто и никогда.
«Мы не можем похвастаться мудростью глаз / И умелыми жестами рук, / Нам не нужно все это, чтобы друг друга понять». Все так.
Фото: http://www.1sn.ru/
В сюжете: Виктор Цойшоу бизнес