Разрубить и уничтожить. Почему противники литературного бурятского языка выступили против единства нации

То, что в последние лет 20 звучит в общественном дискурсе относительно бурятского языка, иначе как информационной войной назвать сложно. При этом сталкиваются между собой мнения не каких-то политических сил или бизнес-структур, а стороны, заинтересованные в продвижении того или иного бурятского диалекта.

Многие годы я наблюдаю за комментариями и постами в соцсетях и в некоторых из них отчетливо звучит мысль о том, что надо «убрать» существующий литературный и поставить на его место какой-то другой. Тут спектр прожектов одного и того же человека может расходиться широким веером — от халха-монгольского до эхиритского, главное — лишь бы не этот «хоринский». Появилась даже идея создания какого-то бурятского «эсперанто», в котором был бы убран звук [h].

Не будем сильно вдаваться в другие аспекты этого движения, рассмотрим только вопрос о языке. В чём претензии к литературному? Их много, они есть и у самих хоринцев, но что составляет основной список? По порядку:

1. Литературный на грамматической основе хоринского навязан коммунистами, а хоринский не является диалектом большинства (не вышел за пределы хоринской племенной общности).
2. Не вполне понятен носителям других диалектов.
3. Не понятен другим монголам из-за наличия звука [h].

Кто виноват?

Пойдем по списку. Да, литературный язык был сформирован при Советской власти, но при ней же ранее в качестве литературного внедрялся сонголо-сартульский диалект. Смешно, но факт: одни и те же люди могут ставить в вину хоринскому его советскую историю, при этом требовать южный диалект ему на замену, застенчиво помалкивая о тех же исторических корнях.

Отказ от южного диалекта в пользу нового литературного на основе хоринского произошел в общем-то по причинам, совершенно далеким от племенных предпочтений.

Обе языковые реформы проходили в БМАССР при власти иркутских коммунистов, среди которых лидировали аларцы. Если бы им была важнее племенная мобилизация, они бы взяли свой хонгодорский диалект. Но в те годы для обкомов ВКП(б) важнее была идеологическая работа с населением, не владевшим русским языком, а опыт южного диалекта показал, что эта работа «просела», ибо тиражи изданий на нем попросту показали обвальное падение. И это при том, что восточнобурятское население в те годы массово владело классическо-монгольской письменностью и хорошо понимало особенность функционирования звуков [с] и [h].

Можно не сомневаться в том, что обком и совнарком БМАССР в те годы умели считать. Хонгодорский диалект (накладывая его распространение на современное районирование) охватывает три района республики Бурятия, два района Усть-Ордынского округа и несколько деревень в районах юга Иркутской области. При этом в РБ три района его распространения являются окраинными.

Хоринский диалект сегодня охватывает семь районов РБ, а также - фактически — к нему примыкает североселенгинский говор. Во всяком случае, последний выглядит едва ли не ближе к нему, чем некоторые собственно хоринские говоры. В 1930-х годах в БМАССР входили также агинские районы, включая Улан-Ононский. Тогда же ещё сохранялся значительный массив хоринского населения на территории современных Хилокского, Петровск-Забайкальского и Читинского районов (он есть и сейчас, но уменьшился). Весь этот массив говорил на хоринском диалекте. В Красночикойском районе бурятское население говорило на особом говоре, который по ряду признаков был намного ближе к хоринскому, чем к сонголо-сартульскому или хамниганскому. Кроме того, в те же годы значительная часть ононских хамниган, расселенных в районах бывшей Урульгинской степной думы, использовала хоринский же диалект для общения с другими бурятами.  Несмотря на то, что он был для хамниган вторым, многие им владели.

Выбор хоринского диалекта для создания основы литературного языка был абсолютно понятен. Это огромный географический охват, включая весь политический и экономический центр БМАССР с ее столицей, городом Улан-Удэ, располагающимся на территории бывшей Хоринской степной думы. Здесь также видно и безусловное количественное преимущество по числу понимающих этот диалект.

Кому литературный стал не понятен

Теперь рассмотрим вторую претензию. Якобы имеющая место непонятность. Если литературный язык якобы так сильно не понятен всем остальным бурятам сегодня, когда владение своими диалектами скатилось на самый бытовой уровень, то что же было раньше? А раньше было так, что носителям других диалектов и даже языков оказался понятнее всего как раз хоринский.

Мы уже упомянули, что хоринский диалект распространился как второй бурятский диалект среди ононских хамниган, состоящих из групп монгольского, даурского и эвенкийского происхождения. Для них он стал средством междиалектного общения, и служит таковым для многих хамниган и по сей день. Приезжая в Улан-Удэ, владеющие хамниганским диалектом выходцы с Онона активно используют свое знание агинских говоров хоринского для общения с другими бурятами.

Подобный процесс шёл и по Селенге. Сюда прибыли эхиритские и булагатские племена, с юга контактировавшие с сонгольским ареалом, с востока — с хоринским. И в таком крупном массиве как Иволга эхириты и булагаты для общения между собой и с другими бурятами выбрали хоринский. Он и укоренился у них в итоге.

Примерно также складывался североселенгинский говор. Он весьма далек от эхиритского диалекта и говоров Бохана и Осы (булагатского), но весьма близок к хоринскому. Причем на североселенгинский перешла и значительная часть выходцев из Внутренней Монголии. Сложение этого говора — скорее всего результат векового использования хоринского диалекта в качестве “лингва франка”, языка междиалектного общения.

Примерно то же самое происходило в Еравнинско-Баунтовской контактной зоне между хоринцами, эвенками и эхиритами. Если в Баргузине и Курумкане хоринцы перешли на эхиритский, то на востоке наоборот — эхириты и часть эвенков перешли на хоринский.

Процессы принятия некоторых диалектов в качестве “лингва франка” шли и на Ангаре (хонгодорский) и в Куде (эхиритский) давным-давно без всяких коммунистов. Просто так исторически сложилось, что хоринский охватил намного большую территорию и больше этнических групп. На хоринском и сегодня говорит большая часть бурятоязычных татар и, скорее всего, бурятоязычных русских.

200 лет тому назад хоринский был почему-то очень понятен и монголам, и хамниганам, и эхиритам, и булагатам, и даже эвенкам. Он быстро усваивался, легко распространялся. Что случилось сегодня, почему стоит такой надрывный крик о его непонятности и далекости?

Основная проблема сегодня заключается в том, что по всей Бурятии снижается уровень владения родным языком. Все диалекты сейчас сужаются до бытового уровня. В активной речи остается все меньше синонимов, меньше терминов современных реалий, которые заменяются русизмами.

Это и есть причина, по которой литературный язык внезапно начал вызывать такое неприятие. Плюс есть и такой аспект, что заметная часть нападок на литературный осуществляется людьми, которые вообще не говорят ни на одном диалекте бурятского. То есть,  некоторые участники дискурса просто маскируют свою безграмотность риторикой о непонятности и чуждости литературного бурятского языка.

Звук h и другие

Да, в других монгольских языках сейчас такого звука нет. Но утверждать, что монгольские челюсти и гортань физиологически не способны вопроизвести такой звук - это из области анекдота. «Сокровенное сказание монголов» написано на языке, в котором этот звук был. Хотя он использовался не так, как в бурятском, но он был и очевидно, что монголы эпохи Чингисхана физиологически могли его произносить. Да что далеко ходить, выходцы из Внутренней Монголии у нас на Селенге говорят на североселенгинском говоре с тем же спирантом [h].

Звук [h] есть в диалекте шэнэ-баргутов, а у хуушан барга он превратился в [х]. Этот звук есть во всех западно-бурятских диалектах. Он есть в якутском языке и в северных эвенкийских диалектах. Специально отметим, что диалекты эвенков, живущих в Бурятии и рядом, этого звука не имеют, либо используют его значительно реже, чем бурятский язык.  Соответственно, распространенное мнение о том, что h является эвенкийским заимствованием в бурятском, не находит пока никакого подтверждения.

Посмотрим, есть ли в других монгольских языках какие-то звуки, которые в принципе вызывают сложности. Возьмем халха-монгольский. В нем присутствует удивительный вариант звука [л]. Который звучит часто, сильно и больше всего озадачивает бурят. Никакие другие монгольские языки такого [л], насколько мне известно, не имеют. Халхаский из-за этого намного менее понятен бурятам, чем диалекты Внутренней Монголии. Обычно носитель любого бурятского диалекта легко находит общий язык с шилингольцем, хорчином, чахаром, но с жителем Улан-Батора, да еще и молодым, разговаривать намного сложнее. И без того трудноуловимая «скороговорка» с проглатыванием двух-трех, а  то и четырех звуков подряд, усугубляется звучанием этого уникального [л].

Я могу произносить халхаский [л], после некоторой практики даже могу произнести его достаточно чисто. Но он всегда будет казаться мне удивительным и немного - «инопланетным». Каким бы странным он мне ни казался, это не выглядит для меня поводом требовать от халхаского народа отказаться от части своего родного языка. Даже сама мысль о том, чтобы добровольно убить или исковеркать свой родной язык ради облегчения понимания со стороны иностранцев, звучит как-то... странно.

Халха не забивают себе мозг терзаниями о трудности своего диалекта, а просто активно его распространяют среди окружающих народов. И мы видим результат: за какие-то пару десятилетий халхаский почти вытеснил бурятский язык из речи шэнэ-баргутов. Россия же со своей стороны палец о палец не ударила для поддержки бурятского языка в КНР. Федеральное давление не только не заботится о поддержке потенциально пророссийского элемента в азиатском зарубежье, но и сужает собственную базу в своих же национальных регионах. Политики, глупее этой, сложно было придумать, но пока вот так.

Теперь настала пора провести четкую грань между понятиями хоринский диалект и литературный бурятский. Это не одно и то же. В хоринском диалекте есть говоры, которые так далеко отстоят от литературной нормы, что диву даешься. Примером могут служить некоторые агинские и тугнуйский говор. В последнем, например, используется [з] вместо нормативного [ж], [о] вместо [у] и т. д.

Литературный не подстраивается под все прихоти диалектов и говоров, но старается отразить некоторые важные черты. В литературном слова с историческим звуком [б] продолжают писаться с [б], как и тысячу лет назад. Слово аба «папа» записывается в литературном бурятском почти также, как в классическом монгольском (абу), и это понятно всем иркутским бурятам. Однако сами хоринцы это слово и огромное множество других слов произносят с иным звуком, близком к [в], т. е. ава, авгай и т.д. Но, если халхаский язык так и пишет через [в], да ещё и отражает смены ударения и слово «папа» в нем теперь выглядит аав, то в литературном бурятском постарались сохранить дыхание тысячелетий. Да, это затрудняет изучение литературного детям самих же хоринцев, но никто не ропщет, понимая, что так мы сохраняем преемственность от предков и вносим вклад в единство бурятского народа от Онона до Ангары.

В хоринских говорах слово тульхюур «ключ» произносится тультюур, а где-то даже тульчюур. И такая же картина со множеством других слов с подобным сочетанием звуков.

Однако литературный язык отражает не эти местечковые особенности, а вновь опирается на классическое монгольское наследие. В этом случае литературный бурятский наводит мост уже к южным диалектам — сонголо-сартульскому, халхаскому и т. д.

Совсем недавно провели крупную реформу, введя в литературный бурятсякий язык целый ряд современных терминов из южных диалектов. Возможно, когда-то в литературном поменяют написание суффикса -ты (в орогты, hуугты) на -тун (орогтун, hуугтун) для сближения с иркутскими диалектами и халха-монгольским. Возможно, будет что-то еще, но постепенно. Революционно что-то изменить — это поставить под угрозу сохраняющийся крупный массив бурятоязычного ареала.

Литературный бурятский язык — результат политики компромиссов. Приведенные примеры — лишь крохотная часть всего многообразия литературного. В нем присутствует масса терминов, которых вообще нет в живой речи ни одного хоринского говора. Поэтому те, кто подменяет понятия и годами ведет яростный джихад против  «хоринского = литературного», в сущности, воюет против всей идеи компромисса между диалектами, племенами, кланами, против идеи единства бурятской нации.

Нация без единого литературного языка, конечно, может существовать, но тут возникнет свой комплекс проблем. И не факт, что этот комплекс будет лучше тех проблем, которые видятся сторонникам языковой реформы методом сабельной рубки.