Обряды очищения и защиты новорожденного у бурят

Особенно это выражено в поверьях и обрядах рождения ребёнка. При наступлении родов женщина не должна была видеть свёкра и старших родственников мужа, поскольку роды считались явлением нечистым. При этом присутствие мужа не возбранялось. Бывало, что он помогал перерезать пуповину и запеленать ребёнка.

«Место», которое должен был занять будущий человек, ассоциировалось с люлькой. «Старую колыбель могли использовать только от родителей мужа – хадамhaа, но не от других родственников, в частности не от родителей жены. Даже братья не заимствовали колыбель друг у друга. Таким образом, колыбель могла переходить только к потомству по мужской линии». Как видим, проявлялась забота о том, чтобы пространство-время (судьба) маленького человека не смешивалось с пространством-временем (судьбой) других людей. С другой стороны, место, пространство будущего ребёнка предохраняли от посягательств «инобытия»: разрушительных, смертоносных сил. Запрет на использование люльки от родителей жены, очевидно, связан с опасностью смешать «родовые» пространства: чужая люлька могла навязать чужое пространство. Перед обрядом первого пеленания ребёнка колыбель-люлька «очищалась» (арюлха) огнём и окуриванием дымом священных растений: трижды вокруг неё обводили жертвенником (haн), с горящими углями и благовонными травами. Тем самым будущее пространство ребёнка подготавливалось, освобождалось.

После рождения ребёнка проводился обряд захоронения последа, который считался частью его души и влиял на будущую судьбу человека. «Этот обряд представляет как бы проводы «двойника» ребёнка, которому желают «хорошего существования» в ином мире и полагают, что его благополучие будет отражаться на жизни ребёнка». Обряд справляли женщины по истечении трёх дней после родов. Нередко на нём присутствовали бездетные супруги в надежде приобщиться к благодати и обрести детей. Послед закапывали прямо в юрте, затем над местом захоронения сооружали маленький костёр из лучинок, обливали его маслом и поджигали. Иногда после того, как прогорали лучинки, кидали баранью лодыжку – хониной шагай, гадали, кто родится в будущем – сын или дочь. Все женщины, присутствовавшие на обряде, пытались таким образом предугадать будущее. У хоринских и агинских бурят все присутствовавшие (в том числе бездетные мужчины) на обряде тоонто тайха (тоонто – назывался послед со всеми нечистотами родов и мешочком, в котором всё находилось) – и мужчины, и женщины – набирали в рот топлённое масло и брызгали им на огонь, а после того, как он догорал – следили на чью сторону упадут догоревшие лучины. Это было знаком, указывающим на то, кому из присутствовавших в будущем году предстоит родить.

Не менее красноречивым для понимания личного пространства у бурят является обряд водного омовения новорождённого уhaн будляа. При его проведении «пучком травы, намоченным в тёплой воде, хлестали младенца, окружённого девятью чёрными камнями, со словами: “Пусть чёрные камни будут тебе дверью, а коричневые камни – оградой, чтобы ты не плакал и не болел, рос быстрее”. В финале магического сеанса, служащего для ограждения новорождённого от напасти враждебных духов, из шёлковых ниток делали девять узлов на шее ребёнка, воду выливали на крышу юрты, а пучок травы втыкали на стену выше двери». «Чёрные» и «коричневые» камни явно выступают «личным» пространственным маркером младенца, в котором он, как предполагается, должен чувствовать себя в безопасности. При этом и водное омовение, и захоронение последа, очевидно, выступают ритуалами, творящими не только его пространство, но и гармонизировавшими его «место» в жизни с пространствами других людей.

С другой стороны, человеческая жизнь имела и обратную связь с Космосом. В частности, по представлениям монгольских народов, багана, опорный столб в юрте, связывается с жизнью рода. В то же время столб может выступать как символ оси мира в макрокосмосе и своеобразного центра микрокосмоса в образе юрты.

Считается, что женщина, рожающая, как предполагается, в последний раз (по возрасту), должна держаться за багана; при рождении двойни отец делает надрез на этом столбе, который означает, что если до сих пор, в утробе матери у детей была общая судьба, то с данного момента у каждого из родившихся будет – своя собственная. Словом, человеческая жизнь оказывалась связанной с этим центром.

Таким образом, символика центра является важнейшей при исполнении ритуальных действий, связанных почти с любой стороной традиционной жизни. Проводя сезонный обряд, человек творит судьбу, время наступающего сезона. Сам же обряд, очевидно, является сакральным центром времени, на котором основывается всё наступающее время. При этом сам человек не становится на место бога, творящего вселенную, он занимает своё собственное место, но в ритуале оно даёт ему возможность соотноситься не только со своим «средним» миром (миром людей). Это же позволяет ему творить пространство-время сезона, создавать жизнь. Когда речь заходит об отдельной жизни человека, данная закономерность сохраняется. В каждом из обрядов, в том числе и в обрядах, связанных с рождением ребенка, символика центра, от которого получает жизненные силы весь мир, сохраняется.