Буряты и русские. Забытая война. Часть II. Погром «улусов брацких»
Продолжение онлайн-рассказа о первых, порой - совсем не мирных шагах русских на бурятской земле.
Ранее: Русские и буряты. Забытая война. Часть I. "Милость и подарки"
…Хорошо, весело пировали гости и хозяева! Буряты выставили лучшие мясные блюда, белую пищу. Русские поднесли свои дары невиданные.
- А почто князец Кодогонь не покажет нам хозяюшку свою? – спросил захмелевший десятник Ванька Москвитин.
- Да, нойон, позови Уянга-хатан! – вскочил толмач Гэдэргээ.
Пришла Уянга, церемонно поклонившись, села возле Кодогонь-нойона.
- Вот жена моя. Единственная! Сколько коров, лошадей и верблюдов отдано? – Кодогонь растопырил пальцы, - десять сотен! А овец – вообще не пересчитать!
- Богато живешь, князец. Знатно, значица, отблагодаришь за милость Государя нашего, - усмехнулся Максим Перфильев.
Кодогонь посерьёзнел.
- Это ещё надо подумать…Нойоны согласно закивали. – За подарки дам я вам шкурок, и соболя, и лисицу, и белку. А там поглядим…
***
Кодогонь зашёл в юрту. Большая она была, деревянная. Дети уже спали.
- Что это ты вспомнил, про коров да овец? Перепил? – гневно метнула взгляд Уянга.
- Да ладно…Как тебе этот мангад?
- Страшный какой-то. Взаправду мангад!
- А я заметил… Как он на тебя поглядывал…
- Что говоришь-то, совсем пьяный!
Кодогонь рассмеялся, схватив жену, начал щекотать.
…После всего, лежал в благости и думал. Уткнувшись в плечо, посапывала Уянга.
Единственная…Половина полных лет[i] прошла, как женился Кодогонь. Долго он искал жену, и не из тех, что породовитей, да и побогаче, да чтобы глазу мила была, да в сердце волнение вызывала. Хотя, и первые два достоинства не помешали бы…Бывал Кодогонь и в хошунах больших булагатов, и у эхиритов возле Байгал-далай, и у табангутов в степях у Сэлэнгэ-мурэн…
Пока не добрался до ставки самого Тушету-хана[ii]. Много было дочерей у монгольского правителя, да никто не приглянулся Кодогоню. Пока не увидел маленькую Уянгу, племянницу хана.
Небольшого роста, еле макушкой до ключиц нойона доставала. Но была коренастая, бойкая, с округлостями, щечками, глазами большими да губками пухлыми. Не сказав ей, Кодогонь договорился с Тушету-ханом о калыме, послал людей за ним, а сам остался, почетным аманатом[iii], пока не пришлют.
Пригнали люди нойона положенные за невесту стада. Всё шло к свадьбе, но узнав о приготовлениях, Уянга проявила строптивость. Села на коня и ускакала неведомо куда.
Долго её искал Кодогонь. Пока не подскакал к берегу Орхон-мурэн. Надув губки, Уянга сидела и бросала плоские камешки в воду.
- Зачем ускакала? Мы с твоим дядей обо всём договорились!
- А меня ты спросил? Я тебе не кусок мяса!
Больше ничего не говоря, Кодогонь подошёл, схватил девушку, взвалил на плечо и направился к коню.
- Дурак! Пусти!..., - Уянга брыкалась, барабанила его по спине, потом притихла.
- Ладно…отпусти…сама поеду…
Родила через год она двоих сразу – мальчика и девочку. И вот уж сколько времени прошло, не было больше детей почему-то. Намекали Кодогоню, что пора вторую жену завести. Да отмахивался от советчиков нойон, отшучиваясь, что разорится на калыме.
***
Знатный ясак собрал Максим Перфильев. Есть чем похвастать перед воеводой! Хоть и взят он был в почесть, за милость и подарки – сукно, железо, да украшения для баб нойонских.
- Задарили мы лутших людей брацких, да не ведают они, что то было единожды…А опосля никаких подарков не будет – разор один…, - кряхтел Ваня Москвитин…, - Э, Максим, ты слышишь?
Но не о том думал атаман. Перед его глазами стояла, потупив взгляд, маленькая Уянга…
Прибыв в Енисейск, отчитался Перфильев, землицы новые нанес на карту. Да залёг в избе, как медведь в берлоге.
…Дверь распахнулась. Вошёл здоровенный, кряжистый мужчина, с седоватой бородой и сизоватым носом.
- Я Яков Хрипунов, из дворян, прислан Сибирским приказом по велению самого князя Шаховского. Прочитали там твою скаску о золотишке да серебре в новых землицах. Со мной пойдешь, да проведешь туда.
Перфильев сонно привстал.
- Я атаман Енисейского воеводства. Негоже через голову вызывать.
- С воеводой твоим решили! Одевайся. Люди верные есть у тебя?
- Ванька Москвитин, десятник, да ещё пять-шесть.
- Бери, да поторапливайся!
Могучее, на первый взгляд, собрал воинство Яков Хрипунов. Полтораста человек, да подарки. Но не сукно, и железо, что вёз Перфильев – а бусы, зеркала, плохонькие кухонные ножи, булавки да иголки. Венчал всё пивной котёл на 12 вёдер, «в чём хмель варить новых землиц людем».
Максим с ехидцей осматривал полк. Полсотни – конные казаки да пешие служилые, а остальные – голь гулящая, отребье разбойное.
- Где понабрал-то таких, на Красном Яру[iv] небось…, - вздыхал Ванька Москвитин, - не оберёшься забот…
Экспедиция, или скорее, военный поход, обернулся ничем. Не нашли злата-серебра ни на Тунгуске, ни на Илиме. Тогда дворянский атаман задумал недоброе. Раз не взяли добычу такую, возьмём другую…
…Не доходя до улусов Кодогоневых, Хрипунов отаборился у порогов Падунских.
- Отсель мы сами пойдём. Ваньку вон твово возьмём. А ты – разбей тут кошт[v], тридцать людей тебе даю. Нет, со мной не пойдешь. Больно, говорят, ты приветлив был к брацким этим, - надменно одёрнул дворянин запротестовавшего было Перфильева.
***
- Идут! Мангады идут, тунгусов побили у Ан-гараа! – вскричал Кутугур, ворвавшись в юрту Кодогоня.
Тот спешно стал собирать людей, но казацкие всадники уже ворвались в улус. Вслед за ними бежали пешие служивые и голь перекатная.
Началось даже не побоище, а казнь. Мужчин стреляли, женщин хватали, детей саблями рубали. Юрты загорались одна за другой.
К Хрипунову подвели окровавленных и связанных Кодогоня и Кутугура.
- Вот, вот они, князцы здешние, - угодливо затараторил толмач Гэдэргээ.
- Ну что, кланяться будем, или животы ваши имать? – грозно подбоченился на коне Хрипунов, - юрты ваши в окружении. Никто не выйдет. Живьём возьмём женишек да детишек в ясыри[vi]. Да ясака, сколь сможем. А вы – живите и ждите.
Казаки ударили братьев по ногам, те упали в грязь. Голытьба налетела на нойонов, содрала с них одежду, гутулы, всё что можно, и стала охаживать ослопами.
- До смерти не убейте! – прикрикнул Хрипунов, - Ванька, айда в юрту Кодогоневу.
- Аааргх!
Уянга вытащила из рукава спрятанный нож и набросилась на Хрипунова. Лишь надетая под кафтан кольчуга спасла атамана. Казаки скрутили беснующуюся женщину.
Но не стон о пощаде рвался из ее уст. А рев раненой медведицы.
- Как вы, дикари, смеете меня трогать?! Я жена Кодогоня, племянница Тушету-хана!
Иван Москвитин прошептал:
- Может, ну ее, лютую бабу?
- Раз взяли в полон, тому и быть. Везите ее в кошт к Перфильеву, пусть переправит в Енисейск! А за непокорство - косы ей отрезать, - процедил Хрипунов.
В углу юрты жались сын и дочь Кодогоня. Взяв их за шкирку, как щенят, казаки выволокли их. За ними, упирающуюся Уянга-хатан. Два взмаха сабли – и косы замужней женщины, главное достоинство бурятки, полетели на землю и были безжалостно растоптаны.
Кодогонь повернул голову, еле раскрыл слипшиеся от крови глаза. И наблюдал, как его рыдающих детей бросают в одну телегу, в другую – его жену, в разорванном халате, босую и без кос. Тех, что он сам порой заплетал ей по утрам…
***
- Вот так, Максим…Погромил Хрипунов улусы брацкие, спервости на Кодогоня налетел, опосля на Баярхана…всё пожёг, людишек до смерти убил, женишек да детишек лутчих улусных мужиков ясырём взял…, - понуро стоял перед Перфильевым Ванька Москвитин, доставивший в кошт добычу и пленных.
- И куда дальше пошёл этот злыдень?
- До Осы-реки собрался, где земли больших брацких людей. Там, вроде, и есть все богатства, о коих тунгусы сказывают.
Перфильев оглянул пленных. Среди них он даже и не заметил, не признал в оборванной, грязной женщине с жалкими, обрезанными волосами, красавицу Уянга-хатан. А та, заметив, не подала виду – много чести врагу показаться.
- Вот, ещё, за нами увязался. Что-то лопочет. Гэдэргээ, пойди-ка сюда!
Подбежал, в полупоклоне, всегда услужливый толмач Гэдэргээ.
- Переведи, что хочет этот старик!
Гэдэргээ подошёл к согбенному пожилому мужчине, одетому в бесформенный халат, больше похожий на старый мешок.
- Говорит что он шаман ихний, Иринцейка. Увязался за людями полонёнными, чтобы дать утешение в горестях.
Перфильев нахмурился.
- Старика оставить. Остальных готовить в дорогу на Енисейск.
В это время среди пленных раздался шум. Кто-то из гулящих людей схватил за остатки волос маленькую женщину и тащил её из кучки ясырей. Та упиралась и брыкалась. Рядом стояли ещё пара разбойников, потирая ладони.
- Глянь, какая кобылка, сейчас мы её быстро взнуздаем!
Перфильев подбежал, обнажил наполовину саблю из ножен.
- Не сметь!
Взглянул на женщину. Та вызывающе-презрительно – на него.
- Уянга?!
- Нет Уянга. Я ясырь, - на ломаном русском ответила женщина и отвернулась.