Код Рода. Часть I
Художник, написавший портрет, который исцелил больную девушку, даже не подозревал о своем даре.
Да не лечил я никого!
“Нужно его найти. Нужно непременно найти его. А что будет, если нет? Если он уехал и больше не лечит? То есть, не рисует…? То есть, не пишет…? Да что же это такое?! Будто я с ума сошла? Возьми себя в руки, Катерина! А если мне все же не удастся его найти? А если он не согласится взять подарок… Что тогда? Все вернется?” — мысли в голове немолодой, но вполне привлекательной особы средних лет молниеносно сменяли одна другую, сталкиваясь и спотыкаясь. Ни одна в итоге не смогла занять почетное место Ясности в уме Катерины Спиридоновой, пока та бежала к Центральной площади небольшого южного городка.
“Жара сводит с ума”, — продолжала свой беззвучный монолог Катерина. Задумавшись, она даже не заметила, что идет по самому пеклу. Люди в майках и рубашках с короткими рукавами сонно брели по теневой стороне улицы, стараясь не попасть под палящие лучи солнца. А вот и площадь. Точно перепутье из сказки. «Может, место какое-то заколдованное...», — продолжала шуршать мыслями Катерина.
От площади в разные стороны уходили сразу четыре улицы. С них был виден памятник основателю города, генералу-губернатору Ивану Ивановичу Неплюеву, который теперь непрерывно был на посту. Он как бы наблюдал из-под треуголки за расположившимися на складных стульях под зонтами художниками. Раскрытые этюдники последних всем своим видом демонстрировали готовность написать портрет кого угодно прямо сейчас на этой площади, несмотря на лютое пекло и летящую с дорог пыль.
“Порисуемся?” — с места в карьер словно предлагала надпись на майке одного из художников, “Запечатлейтесь для вечности” — гласила другая. Однако желающих «запечатлеться» было немного. Команда портретистов явно лидировала благодаря своему количеству.
Красивый молодой человек в красной майке с портретом Че Гевары вальяжно развалился на стуле. Рядом на таком же стуле примостилась молодая девушка в короткой клетчатой юбке и майке с изображением акулы — тоже художница.
— Все-таки в том, что мы вынуждены торчать столько времени на жаре, есть один большой плюс… — лукаво поглядывая на девушку, начал “Че Гевара” и, проведя длинными пальцами по ее обнаженному колену, продолжил:
— Она обнажает в нас самую суть. Марина, у тебя обалденные ножки!
— Ты бы хоть кольцо снял, — девушка отбросила его руку с обручальным кольцом со своего колена и потянулась за сигаретой.
— Оно тебе мешает? Сейчас его не будет. — «Че Гевара» снял с пальца кольцо, обнял художницу и, будто чувствуя, что теперь имеет на это право, поцеловал ее в шею.
“Слава богу, он здесь!”, — Катерина увидела того, кого именно сегодня очень боялась не найти. «Они целуются. Так неудобно. Ах — так и ей же будет хорошо! Пусть сегодня всем будет так же хорошо, как и мне!». Она смущенно подошла к “Че Геваре” и слегка покашляла:
— Извините, Тимур Акимович?
“Че Гевара” оглянулся. В руках подошедшей женщины был его портрет. Точнее ее портрет, который он на днях рисовал здесь же, на площади. «Че Гевара», он же Тимур, насторожился. Обычно клиенты не возвращали его портреты. Он действительно хорошо рисовал. Как говорится, с душой. Но, может, жара допекла?
— Вам не понравился портрет? Я могу вернуть деньги! — Тимур засунул руку в карман и вытащил несколько купюр.
— Да что вы, что вы! Господь с вами! — затараторила Катерина. — Мне не нужны обратно мои деньги. Я пришла поблагодарить вас…
— Вы заплатили за работу, это и есть ваша благодарность.
— Вы меня не так поняли, я пришла сказать спасибо за то, что вы меня вылечили!
— Я? Вас? — Тимур несколько опешил. А Катерина, напротив, преодолев смущение, заговорила еще быстрее:
— Да, вы!… Вот посмотрите, такой я была, когда пришла к вам. Вы, наверное, помните! Ведь не каждый же день к вам приходят женщины с таким… лицом.
Катерина достала из сумочки фотографию и протянула ее Тимуру.
— Видите мои глаза? Они разные. Видите?
Марина заглянула Тимуру через плечо. На фото в руках у Тимура была Катерина, та же самая, что сейчас стояла перед ними, с той лишь разницей, что ее левый глаз был покрыт бельмом.
— А такой вы меня нарисовали, — чуть успокоившись, продолжила Катерина и развернула портрет, с которого, боязливо улыбаясь, смотрела на них интересная шатенка средних лет с большими серо-голубыми глазами:
— Левый глаз ничем не отличается от правого.
— Да? — спросил Тимур, всё больше и больше недоумевая.
— Да!
— Ну и что?
— Я ещё у вас спросила: «Почему нет белой плёнки на глазу?». А вы мне ответили: «Я вас так вижу».
— Ну и что? — снова спросил художник.
— Вы захотели меня видеть здоровой! Понимаете?! Вы же запечатлели своё желание на картине, и оно исполнилось! Наяву!
Женщина говорила с пафосом, раскраснелась, так что даже пот потёк по её шее. Она ещё что-то хотела сказать, но Тимур перебил её:
— Здесь какая-то ошибка.
Катерина отрицательно покачала головой и уже собралась, наконец, объяснить, зачем пришла, как ее перебила Марина, подруга Тимура:
— Ну, хорошо, допустим, он вас вылечил, а что теперь-то вы от него хотите?
Возле них стали собраться любопытствующие.
— Так я же и говорю, что хочу поблагодарить Тимура Акимовича! — с жаром снова выпалила Катерина и через маленькую паузу добавила: — Как должно, как следует! С этим не шутят — мне бабка покойная рассказывала. Целителя обязательно нужно достойно отблагодарить!… А то ведь и вернуться может все… или еще чего хуже случится….
— Да не лечил я никого! Что вы на самом деле, с ума, что ли, сошли!?
Тимур встал со стула, собрал свои вещи и поспешил уйти с площади. Вслед за ним побежала Марина, девушка в клетчатой юбке. Катерина как была с портретом, так и осталась стоять с ним в руках в толпе любопытствующих. Художник с подругой погрузили свои вещи на мотороллер. Девушка села за руль, Тимур устроился сзади и через пару минут они уехали с площади.
Тишину в небольшой квартире с хорошим, со вкусом сделанным ремонтом нарушил дребезжащий звонок в дверь. Это, пожалуй, единственное, что Элеонора Давыдовна не успела здесь поменять. Полноватая и все еще знойная женщина пятидесяти трёх лет с беспокойными глазами и сединой, упрямо проклевывавшейся из-под окрашенных в ярко-рыжий цвет волос, курила и одновременно чистила картошку.
— Кого это нечистый принес? — пробурчала она под нос и, кинув нож в кастрюлю, пошла открывать дверь.
Несмотря на так и не спавшую к вечеру жару, Элеонора Давыдовна ходила в тапочках, небольшие каблучки которых громко процокали по паркету, разрывая квартирную тишину, чтобы уж наверняка покончить с одиночеством этой дамы. Пусть даже на один вечер. Элеонора Давыдовна посмотрела в глазок. Перед дверью стояла привлекательная женщина средних лет с картиной в руках. “Опять к Тимуру. Что-то он за баб взялся… На прошлой неделе дописывал дома портрет какой-то студентки, тем воскресеньем — подруга его подруги просила найти для нее время…. А Наташа? Все делает вид, что ничего не замечает. Ну, ничего, еще представится мне случай…” — все это пронеслось в голове Элеоноры Давыдовны в какие-то секунды, пока она поворачивала ручку дверного замка.
— Вы, наверное, к Тимуру? — спросила Элеонора Давыдовна в приоткрытую дверь, кивнув на картину в руках незнакомки.
— В каком-то смысле, да. Но хотела бы поговорить и с вами, — неуверенно, но не без ноток настойчивости в голосе ответила незнакомка.
— Проходите, — удивлённо ответила Элеонора Давыдовна.
Женщина прошла в квартиру.
— Хотите чаю?
— Спасибо, не откажусь. А вы мама Тимура?
— Тёща.
— А я подумала, мама, — как будто расстроившись, произнесла гостья.
— Если вам нужна его мама, я могу дать координаты, только скажите, в чём дело? — спросила хозяйка и принесла кружку, наполненную чаем. Катерина, а это была именно она, присела в кресло и отхлебнула глоток.
— Сейчас я вам всё расскажу, — она поправила юбку и сразу перешла к делу, без интриги: — У меня уже много лет вот на этом глазу, — она указала пальцем на левый глаз, — была белая плёнка. Из-за этого я и замуж-то не вышла. Из-за этого не фотографировалась… Но как-то смотрю: у всех людей на стенке или в серванте портреты. А у меня нет. И подумала я тогда, что нехорошо получается, у всех есть, а у меня нет! Выходит, у меня не как у людей.. Дай, думаю, пойду к художнику и попрошу нарисовать меня как-нибудь боком или чтобы свет по-особенному на лицо падал. В общем, так, чтобы дефекта моего видно не было… Чтобы портрет был. Вот тут-то я и познакомилась с вашим зятем. Пришла к нему и рассказала всё, как вам сейчас. А он мне в ответ: «Профиль у вас неинтересный, лучше писать анфас». Я и опомниться, оправиться, так сказать, от волнения не успела, как бац! Он сделал вот это, — Катерина перевернула портрет лицом к Элеоноре и снова глотнула чаю. — Я ему говорю: «Уважаемый, так это же неправда. Я же не такая!», и тычу пальцем в бельмовый глаз. А он мне: «Я вас такой вижу! Вы мне такой больше нравитесь!». Честно говоря, расстроилась я тогда, думаю, это на стенку не повесишь, на сервант не поставишь“, — она снова ткнула пальцем в сторону портрета. «Если кто из знакомых увидит — подумает: сбрендила Спиридонова, совсем у неё крыша поехала! Раз вешает свой портрет с нормальным левым глазом. Или же будут думать, что на портрете моя сестра. Решила я тогда к другому художнику идти, другой портрет заказывать. Уже даже телефон Союза художников нашла. Только собралась звонить, вдруг гляжу на себя в зеркало и что же вижу?
— Что видите? — не выдержала Элеонора Давыдовна.
— Бельма-то у меня нет! — Катерина допила чай, отодвинула кружку и продолжила:
— С тех пор я и излечилась. И излечил меня ваш зять!
Элеонора Давыдовна улыбнулась, налила гостье ещё чаю и вручила конфетку.
— У меня и жизнь-то после этого стала совсем другой! Я будто раньше и не жила никогда! Как заново родилась! — Спиридонова хлопнула по коленке хозяйку так, что у той на коже образовалось красное пятно. — Мужики теперь на меня смотрят по-другому. Ухажёр появился, каждый день цветы носит, замуж зовёт. Раньше я об этом и мечтать не могла! Не смотрел на меня ни один. Или смотрел… как на прокаженную. Я и была прокаженной!
— Так это ж замечательно, — как-то без особенной радости отреагировала хозяйка, разглядывая своё раскрасневшееся колено.
— И теперь я хочу его отблагодарить! — совсем уж расхрабрилась Катерина.
При этих словах Элеонора Давыдовна напряглась.
— Я хочу подарить ему «Жигули»!
— Да что вы, барышня! Не выдумывайте. Машина вам ещё самой пригодится. А вылечил вас кто-то другой или что-то другое! Это я вам как врач говорю! Тимур здесь ни при чём. Да и машину-то водить он не умеет, — Элеонора Давыдовна встала, подошла к плите и снова поставила чайник на конфорку. За окном где-то невдалеке был слышен гул автострады, по которой с наступлением тепла день и ночь счастливые отпускники гнали на море.
— Зато ваша дочь прекрасно мотороллер водит. А у меня, знаете, такая синяя шестерочка.
— А где вы видели мою дочь? — заинтересовавшись, обернулась к Катерине Элеонора.
— Там же где и Тимура, на площади, они вместе сели на мотороллер и уехали…
“Так и знала…”, — Элеонора Давыдовна давно подозревала о похождениях зятя, а теперь… “Вот и представился случай…”, — вспомнила она свои мысли перед тем, как открыть дверь этой случайной гостье… “Да и случайностей нет на свете… Кто же мне об этом говорил?” — снова улетела в мучившие ее размышления Элеонора. Но не подав и виду, будто что-то не так, она взяла себя в руки и принялась убеждать собеседницу в том, что такой дорогой подарок Тимуру ни к чему. «Сейчас разберусь с одной, а потом займемся другим», — решила видавшая виды и оттого обладавшая кое-какой житейской мудростью Элеонора Давыдовна.
В конце концов, Катерина сдалась. Мало кто последние четверть века мог противостоять напору рыжеволосой и знойной мадам. «Давайте будем просто дружить!» — сказала она и, выпив с Катериной еще по чашке зеленого чая, который так кстати оказался в комоде, обычно до отказа забитом кофе, выпроводила ее праздновать выздоровление домой. «Ну, теперь мне точно нужен кофе, — подумала Элеонора, глядя на засыхающую недочищеную картошку, — хотя нет, сначала поговорю с Людмилой».
Людмила Анатольевна, мама Тимура, была женщиной умной, но слабохарактерной во всем, что касается сына. «Любовь глаза вам застит», — часто говорила ей сватья,— «Только не нужна ему такая любовь-то ваша! Мужской руки ему не хватает! Он у вас все как маленький, за каждой юбкой бегает, точно спрятаться хочет!» Людмила Анатольевна при этих словах только опускала глаза и разговор прекращался. А что она могла сделать? Что она могла сделать, когда ей самой так не хватало этой самой мужской руки? Но она поклялась себе навсегда забыть все, что произошло, ни словом не обмолвиться об этом перед сыном и другими людьми и свято хранила свою тайну много лет, а вместе с ней и все свои страхи.
Элеонора Давыдовна решила все высказать лично. Благо, отчий, а точнее материнский дом Тимура был в двух шагах от нынешнего, где он жил с дочерью Элеоноры, Наташей. Оставив картошку, сватья постучалась к Людмиле. Дверь старенькой хрущевки отворили бледные руки с длинными музыкальными пальцами.
Людмиле часто прочили музыкальную карьеру и даже предлагали место в городском оркестре еще до рождения сына, но она отказалась. Аким, ее муж, увез свою молодую жену в деревню, где жили его мать с отцом, на этом музыкальная карьера Людмилы и закончилась. Людмила Анатольевна и сейчас любила сыграть что-нибудь незатейливое на фортепьяно, но еще больше она любила своего покойного мужа. Если о чем-то и жалела, то лишь о том, что он ушел так рано…
— Тимур снова взялся за старое, — с порога выпалила Элеонора.
— Я не понимаю.
— Сегодня ко мне приходила одна его клиентка, та еще штучка, говорила о каком-то целительстве, мол, он исцелил ее своей картиной, ну бельмо у нее на глазу исчезло! Чепуха какая-то! Так вот она его видела с мотороллершей! Подумала, что жена. Я не стала ее разуверять, но предупреждаю тебя, Людмила, сделай с ним что-то, образумь его! Не то все расскажу Наташе! Это я тебе обещаю! Хоть мне и не хочется, чтобы Наташеньке было больно… Но мужиков она выбирать не умеет! Что, правда, то, правда. А я не такая тихая, как ты, и подвиги его покрывать не собираюсь!
Людмила Анатольевна побледнела не только руками.
— Исчезло бельмо? — переспросила она, слегка спотыкаясь в словах.
— Ну да. Что-то будто бы с глазом он ей сделал. Но я, как врач, объяснила этой женщине, что это невозможно! Не-воз-мож-но! — повторила Элеонора по слогам и направилась к двери. — В общем, теперь я не сомневаюсь в том, что твой сын гуляет и теперь у меня есть доказательства! И свидетель! Если ты не примешь меры, Людмила Анатольевна, и это не прекратится, я буду ставить вопрос о разводе! — закончила Элеонора Давыдовна уже на пороге. — Будьте здоровы!