Практика Чод
Это рассказ про практиков мистического учения Чод. Вместе с ними вы будете спасать мирных жителей от черных чар колдуний и колдунов, побеждать мертвецов, восставших из могил, сражаться с оборотнями и кровожадными ракшасами.
Тибетский монастырь.
Два монаха обедают в трапезной, а третий сидит рядом и что-то читает. Молодой спрашивает у читающего:
— Что вы читаете, Батор-лама?
— Письмо из дома пришло.
— Что пишут?
— Брат женится…
— Это хорошо!
— Хорошо-то хорошо, а мне досадно.
— Почему досадно? Если люди не будут жениться, дети перестанут появляться!
— Я хотел, чтобы мой брат Булат тоже стал монахом.
— Как и вы?
— Как и я, как и все мы…
— Батор-лама, расскажите, а как вы поняли, что будете монахом? Как вы выбрали этот путь? Вы сами по себе решили стать монахом или к этому вас подтолкнул какой-то случай?
— И сам по себе, и случай был наглядный, — монах отложил письмо, почесал затылок и продолжил:
— Шли мы как-то с Булатом с покоса и вдруг видим, чудище стоит. Не то зверь, не то оролан! — говоривший снова почесал затылок. — Лучше эту историю рассказывать с другого конца…
Обитал в наших краях известный монах Тенгон. Однажды он решил помочь моим землякам, проведя в нашей местности затворничество-ретрит. Если удачно провести ретрит, в округе ослабевает влияние Мары и наступает всеобщее благоденствие. Тенгон собрался заняться созерцанием и дать местным жителям возможность поддерживать себя.
Нужно было, чтобы как можно большее число людей смогло принять участие в даянии. Тогда все получили бы уникальную возможность для продвижения по пути Дхармы. И, конечно, демону Маре, который стремится самое лучшее намерение обратить во зло, это было неугодно. Мара, скрывающий от людей истину мироздания пестрым покрывалом обмана, неустанно ищет слабые места человека с высокими помыслами, чтобы не дать ему разорвать оковы мирской суеты.
Для привлечения всех, кто стремится накопить заслуги, Тенгон, надев наплечные ремни, прицепил сзади самодельную тележку. На эту тележку благие милостынедатели могли бы положить свои подношения: масло, сушеный творог, хворост или мешочек цампы. Тенгон обязался безостановочно читать молитвы и всё время идти вперед, не оглядываясь, от восхода до заката солнца. Он поклялся, что позволит себе отдыхать и принимать пищу только в ночное время. Он собирался путешествовать по селениям и одиноким хуторам до тех пор, пока не соберёт столько еды, сколько хватило бы, чтобы уйти в ретрит на несколько лет.
Лето в тот год выдалось на удивление засушливым. Травы, столь необходимой для выпаса скота, выросло совсем мало. Поэтому многие пастухи не смогли поднести еды Тенгону, хотя и искренне поддерживали его стремление к духовному совершенствованию.
Погружённый в мысли о бедственном положении простых людей, Тенгон осторожно переходил устье высохшего ручья. Вдруг его тележка встала. Все попытки Тенгона сдвинуть её с места были тщетны. Она словно приросла к земле.
В правой руке у Тенгона был дамару — барабанчик с ваджрой, а в левой — колокольчик. Отбивая ими ритм, он стоял на одном месте, не в силах идти дальше. Твёрдый обет не оборачиваться назад и вообще не совершать лишних движений до вечера не позволял ему повернуться и освободить колеса тележки.
Тенгон решил, что это подходящий случай для испытания терпения. Он в очередной раз поклялся, что, даже если ему придется стоять неподвижно, как статуя, до самого вечера, он ни в коем случае не прервётся и не оглянется назад.
Поначалу стоять на месте было совсем нетрудно. Редких кровососущих мух-слепней, которые старались усесться ему на лицо, удавалось отгонять поворотом головы. Но с приближением сумерек безжалостных кровопийц становилось всё больше и больше. Слепни, пользуясь неподвижностью монаха, вновь и вновь жалили его в открытые места. Лицо его опухло, веки отекли, закрыв собой глаза. Он не мог даже раскрыть рот — туда тут же залетали слепни. Но чем больнее было Тенгону, тем больше решимости выдержать это испытание у него появлялось.
Вскоре руки и лицо Тенгона стали напоминать висячий пчелиный улей, только вместо пчёл были слепни. Крови в его теле оставалось все меньше и меньше. «Должно быть, я кармический должник этих существ и могу расплатиться с ними только своей кровью», — думал Тенгон. Как бы ни был он привязан к своему телу, всё же был готов полностью преподнести его в жертву. От множества ядовитых жал кожа Тенгона вздулась. Ему казалось, что её сняли с него живьём, а раны посыпали жгучим перцем. Но даже смерть не смогла бы заставить монаха нарушить клятву. Тело отчаянно боролось с ядом. Поднялась температура, чудилось, что кровь готова вскипеть. А на кровавое пиршество слетались всё новые и новые слепни.
Раньше Тенгон считал, что силой духа способен обуздать своё тело, заставить его смириться с чем угодно, но тут он решил, что ошибался. Перед глазами его стали сужаться разноцветные круги. В какой-то момент ему померещилось, что врата, скрывающие мир иной от глаз живущих, тихо приоткрываются, чтобы впустить его. Теряя сознание, Тенгон уже приготовился перешагнуть порог неизведанного.
И в это время мы с моим братом Булатом, как я уже говорил, шли с покоса и негромко разговаривали. Вдруг нашу беседу прервал странный шум из ивовых кустов.
Привлеченные шумом, мы подошли ближе и сквозь ветви увидели силуэт, походивший на медведя. От этого таинственного существа исходили звуки, напоминающие гул растревоженного пчелиного улья. Затаив дыхание, мы наблюдали за «медведем», который раскачивался вперед-назад на одном месте. Однако, приглядевшись, я понял, что это вовсе не медведь: тележки за собой медведи не волочат.
— Давай пойдем отсюда, от греха подальше. Сдается мне, что это дьявольская сила желает сыграть с нами злую шутку, — прошептал оробевший Булат.
Но я решил посмотреть, что за диковина появилась в родных краях. Мы затаились и стали наблюдать.
В это время солнце, подарив миру прощальные огненно-красные лучи, как огромный шар, закатилось за гору. Густые ночные сумерки опустились на затихшее ущелье, поглотив остатки дня. Осторожно, чтобы не привлекать внимание чудовища, я стал приближаться. И только тут я расслышал почти неразличимый звон буддийского колокольчика.
В жизни я не видел столько слепней за один раз. Как только я подошел ближе, эти огромные мухи с зелеными глазами угрожающе зажужжали, словно собаки, охраняющие свою добычу.
— Иди сюда быстрей, — подозвал я брата.
Достав свой кожаный бурдюк, он плеснул водой на скопище крылатых демонов. Несколько мух взлетело в воздух, но многие слепни просто отваливались и падали на землю. От избытка крови они не могли даже взлететь. Как пьяные, кровопийцы стали расползаться по земле в разные стороны.
Тенгон потерял сознание. Мы принесли его домой. Он пришел в чувство лишь через сутки. Он лежал в нашем уютном доме. Жар заметно спал, опухоль стала значительно меньше. Но лицо и руки все еще были темными от яда укусов и походили на обожженную свиную кожу, несмотря на холодные компрессы Церины, нашей сестры. Весть о «находке» облетела всю округу. В наш дом стали приходить люди, чтобы посмотреть на Тенгона и его «шоколадный загар», а заодно и сделать подношения. Люди шли и шли. Скоро продуктов набралось так много, что хватило бы для ретрита десятка монахов. Тенгон остался доволен: его поход за пропитанием закончился успешно, злобный демон Мара остался с носом. А я сидел в углу и завидовал Тенгону. С того времени решил и сам стать монахом. И вот я перед вами… — рассмеялся монах, а затем сам задал вопрос:
— А почему ты так настойчиво спрашиваешь, Тае? Тебя что-то беспокоит? Тебе не нравится в монастыре?
Молодой монах замялся, опустил глаза и тихо сказал:
— Вы пошли в монахи из восхищения, а я — из покаяния.
И монах Тае рассказал, как попал в монахи он:
— Мы с приятелем Дорже путешествовали по Тибету. Притворяясь монахами, мы не пропускали случая зайти в каждый дом, в каждую одинокую юрту за угощением и ради того, чтобы рассказать о себе.
— Здравствуйте! Не приютите ли вы на ночлег последователей Будды?
— Заходите! — откликнулась пожилая женщина. — Вот, садитесь сюда, пожалуйста! Я довариваю похлебку, как раз можно поужинать! Откуда держите вы путь?
— Мы с западной стороны! Шли очень долго, целую ночь и день, и вот уже до самой ночи!
Женщина разлила похлебку по мискам. Тае и Дордже сразу накинулись на ужин.
— Вот, еще есть лепешки! — хлопотала женщина.
— А там что?
— Где? Вот это?
— Да-да!
— Ах, это козий сыр, хотите?
— Да! Давайте его сюда! Если как следует накормить монаха, хорошая карма будет обеспечена на целый год! — друзья уплетали за обе щеки и, наконец, наевшись, как следует, завалились на циновочные подстилки.
— Расскажите о себе, из какого вы монастыря, как попали вы в монахи?
— Хм… Из монастыря мы… — Тае задумался, вспоминая известные ему названия, — мы из монастыря Лабранг!
— О! Оттуда выходят хорошие врачеватели!
— Да! Мы многое умеем! Однажды Дорже вылечил старику ногу! Тот сломал её, а Дорже прочел молитвы и буквально утром старик побежал!
Дорже озабоченно поглядел на друга.
— О! Какой одаренный юноша! — воскликнула женщина, — Возможно, вы и мне могли бы помочь? У меня так болит спина! Вот тут! — потерла она поясницу. — Что я только ни делала, ничего не помогает! Уже полгода! Как схватит иногда, не могу разогнуться!
— Дорже, — скомандовал Тае, — работай! Нужно помочь доброй женщине.
— Я, конечно, очень постараюсь, но это может быть кармическая болезнь… А не просто так. Тогда уже не исправить её так просто.
— Да? — расстроилась женщина. — Как же мне быть?
— Да… Я попробую! Но ничего не обещаю! — сказал хитрый Дорже.
Он сел в позу лотоса, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, затянул: «Оммммммммм!»
— А мне что делать? — спросила женщина, которая не успела ещё убрать за ними грязную посуду.
— А вы садитесь к нему спиной и молчите, а то лекаря нельзя отвлекать, — посоветовал Тае.
Так и сделали, женщина села спиной и сидела. А Дорже начал нарезать круги вокруг неё, издавая утробные звуки и жестикулируя руками. Прошло минут двадцать.
— Всё! — сказал Дорже. — Теперь нужно восстановить силы, нет ли у вас чая и чего-нибудь ещё перекусить?
Женщина приготовила чай. Достала медовые соты.
— Вот всё, что у меня осталось, — развела она руками.
— Пойдет, — сказал Дорже. — Завтра ваша спина пройдет. Но, всё зависит от того, конечно, насколько вы хорошо очистите свою карму! Насколько вы хорошо устроите монахов на ночлег, сами понимаете.
Женщина приготовила постели монахам, сама улеглась на циновке, прикрывшись шерстяным платком. Уснуть она не могла полночи, так как последователи Дхармы уж очень сильно храпели по очереди.
Утром они её разбудили, поблагодарив за ночлег и пообещав процветание и благоденствие, здоровье и счастье.
Женщина, совершенно не выспавшаяся, скрюченная ещё больше от боли в пояснице, разыгравшейся от сна на холодном полу, попрощалась с ними и поковыляла в своё жилище…
Ещё мы любили зло подшутить над другими людьми, потому что думали, что все остальные — такие же мошенники, как и мы. Однажды, остановившись в одной юрте, мы услышали от местного жителя, что по пути нам встретится гора, где в пещере проводит свой ретрит Тендол, знаменитый практик Чода. Хозяин юрты долго распространялся о достоинствах Тендола, о его глубоких постижениях и необычных силах.
— Тендол — великий практик! Он творит настоящие чудеса! — рассказывал друзьям хозяин очередного дома, где они остановились. — Он может останавливать собственное сердце! А затем снова заставляет его биться.
— Да? — переспросил Тае. — А кто его проверял, что он не дышит?
— Ну, люди рассказывали, мой двоюродный брат был тому свидетелем! — слегка смутился хозяин дома.
— Это всё равно ничего не значит!
— Да вы, пожалуй, сами можете проверить — как раз на вашем пути его пещера, можете зайти к нему и спросить о его умениях.
Но главное даже не это. Главное — он может останавливать демонов. Однажды в одной из деревень наступил мор. Гибли все, животные и люди. Вызвали монахов, хотели провести обряд очищения, а они сказали, что тут справится только практикующий Чод. На деревню напали демоны и потому происходит мор.
Монахи ушли и прислали Тендола. Он бесстрашно переносил тела умерших, не боясь заразиться. Пришлось предавать их огню, чтобы эпидемия не распространилась на тех, кто был жив.
Говорят, что на том самом кладбище, где он сжигал тела, пораженные болезнями и читал молитвы, появился демон — тот самый, который этот мор устроил. Он возник из пламени костров и дыма от сжигаемых тел. На фоне ночи фигура его, казалось, затмила звёзды и луну. У него было несколько голов, рук и по восемь глаз на каждой голове. Каждая из этих голов начала хохотать над монахом. От этого смеха пламя костров разгоралось.
— Что ты делаешь, человечек? — с ухмылкой спросил демон.
— Я предаю тела погибших огню, — ответил Тендол. А демон вновь захохотал так, что затряслась почва под ногами.
— Ты упрощаешь мою работу. Вы, человечки, такие смешные. Такие хрупкие. Вас так легко уничтожить. Ваши крохотные тельца не выдерживают ни голода, ни холода, ни болезней. Скажи, зачем вам жить в этом уязвимом тельце? Какой в этом смысл? Даже боги - и те живут интереснее вас, людишек.
— Будучи человеком, я обладаю достаточным сознанием, чтобы двигаться по пути Дхармы.
— А твои друзья, которых ты только что спалил? Они не обижены на тебя?! — Демон снова заливисто захохотал.
— Нет. Все мои, как ты изволил выразиться, друзья — обретут новое тело.
— Снова такое же дохлое?
— Это зависит от кармы.
— Не вижу ничего хорошего в вашем смешном существовании. Вы ничем не отличаетесь от животных.
— Ум животного, демона, духа или богов не способен прийти к Просветлению. У всех — по разным причинам.
Боги слишком заняты наслаждениями, животные не способны к рациональному, логическому мышлению, духи находятся в постоянном страдании, демоны полны гнева, жестокости и хладнокровия. Лишь человек способен уравновесить в себе все благие качества, избавившись от загрязнённых эмоций и достичь просветления, помочь всем другим существам достигнуть нирваны.
— И что же, ты им помогаешь достичь просветления? — указывая на пылающий огонь, спросил демон. — Ха-ха-ха! У тебя хорошо получается!
— Я сам ещё не достиг нирваны. Но я стремлюсь к этому. И уверен, что в каком-нибудь из перерождений — достигну.
— Какой ты занудливый. Может и мне поможешь?
— С удовольствием, — сказал монах.
И начал читать мантру, побеждающую демонов.
Сначала у демона словно онемели челюсти на всех головах, и сколько он ни силился разлепить рты, чтобы заговорить — ничего не выходило. А мантра монаха звучала, и звук её словно сливался с пламенем костров, возносился вверх вместе со снопом искр. Голос его звучал всё мощнее, словно у него тоже было множество голов и ртов.
Потом демон начал съеживаться, уменьшаться и, наконец, совершенно исчез. Монах завершил молитвы. После этого мор в деревне закончился.
После того, как хозяин дома закончил рассказ, Тае сказал:
— Сказки это всё! Я не верю, что он видит демонов!
— Как знать… — ответил хозяин.
После такого рассказа мы не могли удержаться от того, чтобы не поглумиться над аскетом. И вот мы подошли к горе.
— Дорже, ты ложись возле дороги, будто ты умер.
— Тут хорошо?
— Да! Отлично! Правую руку чуть согни, а левую ногу чуть выпрями! Очень похоже! Когда мы придем с Тендолом, так и лежи, не шевелись!
— Хорошо. А пока что можно почесать пятку?
— Можно! Он ведь пока не видит тебя! Если он, правда, не ясновидец.
Дорже лег возле дороги и притворился мертвым, а я полез на гору искать пещеру Тендола. Вскоре я нашёл её и увидел аскета.
Казалось, Тендол пребывает в глубоком созерцании, но как только я переступил порог его небольшой пещеры, он, как ни в чем не бывало, открыл глаза и посмотрел на меня.
Я ссутулился, склонил голову и приблизился к Тендолу, громко причитая. Показывая, что у меня большое горе. Когда я решил, что уже полностью убедил Тендола в своем горе, я начал умолять его нарочито дрожащим и срывающимся голосом:
— О, достопочтенный Тендол! Только вы можете нам помочь! Мы, Тае и Дорже, вдвоём проделали долгий путь, мы шли домой. И внезапно мой друг Дорже упал и умер прямо около здешней горы!
— Ничего, не беспокойся, Тае! Я позабочусь о его сознании! — сказав это, Тендол вытащил из-за пояса свой ганлин и протяжно дунул в него, направляя его снизу вверх.
Я, довольный, удалился. Спустившись с горы, я стал рассказывать Дорже о том, что монах дурак и мы его надули.
— Дорже, мы с тобой были правы! Ничего Тендол не знает и не умеет, никакой он не ясновидящий. Ему хоть что расскажешь, он всему поверит! — приговаривал я со смехом, когда окончательно спустился с горы и подошел к другу.
Он лежал неподвижно на том же месте, где я его оставил. Я стал тормошить Дорже, потому что решил, что он устал притворяться и просто заснул.
— Эй, вставай, уже все закончилось. Мы его надули. Пошли, скажем, что ты ожил, вот будет веселье! — повторял я, но, сколько бы я ни старался, Дорже продолжал лежать неподвижно.
Когда мне не удалось растормошить его, я из-за всех сил ударил друга кулаком по ребрам — ни один живой человек не мог бы спать после такого удара, но Дорже продолжал лежать неподвижно.
Я пытался пощупать у него пульс, услышать его дыхание — ни пульса, ни дыхания не было. Дорже умер и его сознание покинуло тело, в котором не успело сделать ничего полезного для людей.
Последующие часы были самыми тяжёлыми во всей моей жизни. Я то вновь пытался разбудить Дорже, то начинал причитать по мёртвому, вспоминая его родителей и его молодость. Я бил себя по лицу так, что едва не расцарапал его от горя — ведь это я сам, Тае, назвал друга мёртвым. Если бы не эти пустые и лживые слова, ничего плохого бы не случилось! Наконец, я собрался с силами и дал клятву: никогда не шутить над серьезными практиками, не отнимать у них время попусту.
Раскаявшись в своем необдуманном поступке, я решил, что теперь для меня есть только один путь — вновь взобраться на гору и повиниться перед великим Тендолом.
Тендол выслушал мои покаянные слова, мой искренний рассказ о смерти друга, и в его глазах появилось сострадание. Он вновь вытащил свой ганлин и дунул в него сверху вниз. Затем, не говоря ни слова, он жестом указал мне на выход.
Плача, я вернулся на прежнее место и увидел Дорже, который сидел и чесал затылок.
«Где ты был, Тае? Я без тебя побывал в таких прекрасных местах, такие чудеса повидал!» — воскликнул Дорже, глядя меня…
После этого случая я решил, что пойду в монахи, чтобы каяться всю оставшуюся жизнь.
Сидевшие рядом монахи Батор и Ганна рассмеялись.
— В монахи идут не для того, чтобы каяться, а для того, чтобы служить Будде и людям, — сказал Батор.
А Ганна добавил:
— Учись хорошо и ты принесёшь много пользы этому миру. Это хорошо, что у тебя есть чувство вины… Я тоже впервые пришёл в дацан, чтобы покаяться. А было это так…
Есть на севере города Урга кладбище под названием «Далан давхар», что значит «В семьдесят слоёв». Там были захоронения с незапамятных времен. Проходили годы, время стирало надгробия, равняя их с землёй. Затем люди вновь хоронили там своих родителей, родственников, друзей, порой и собственных детей. Они клали нового покойника поверх старой могилы, ставшей уже незаметной, и так повторялось бесчисленное множество раз. Вот на этом кладбище я работал могильщиком.
Когда я рыл могильные ямы, то находил человеческие черепа — самую прочную часть человеческого тела — и складывал их в кучу. Не только я это делал. Другие могильщики делали то же самое.
Прошло совсем немного времени и на кладбище выросла куча черепов значительно выше человеческого роста. Издалека она выглядела как грандиозный памятник непостоянству и бренности человеческой жизни. Тысячей мертвых глазниц она смотрела сверху вниз на приходящих людей и, казалось, смеялась над ничтожностью человеческой жизни.
Однажды я решил убрать эту кучу черепов. Избавиться от неё. Уж больно она мешала. Ну, а как от неё избавишься? Это можно было сделать только одним путём - раздробив кости на мелкие кусочки.
Я стал дробить наваленные черепа железной кувалдой. Был я широкоплеч и полон богатырской силы.
— Ничто не вечно — всё подвержено тленности! И нет черепа, способного устоять под моим могучим ударом! — говорил я себе, и с треском рассыпался под моей кувалдой очередной череп.
Однажды я вытащил из кучи череп побольше других и заметил в нем странность: на нем не было видно соединительных швов. «Говорят, такой череп бывает у гениев и у сумасшедших», — подумал я, замахнувшись кувалдой.
От первого удара череп только подскочил и встал обратно на место. Я ещё сильнее размахнулся и ударил изо всех сил, но череп так и остался лежать невредимым. Сначала это вызвало у меня ухмылку: «Ух ты, смотри-ка, устоял! Не то, что остальные!»
Но с каждым новым ударом восторг постепенно сменялся чувством досады. Я всё бил и бил, хотя пот с меня уже лился ручьём. Затем у меня появилось чувство удивления и тревоги: что это за странный череп? Это чувство переросло в страх, а затем в ужас. Волосы встали дыбом, и после удара, в который я вложил последние силы, моё сознание не выдержало и я упал без чувств. Моё измождённое тело с мокрой прилипшей одеждой рухнуло, словно подкошенное, прямо на пыль и осколки раздробленных черепов.
Заботливые люди подобрали беспамятного меня и увезли к себе домой. Там я несколько дней бился в лихорадке, не приходя в себя. Никакие настойки и лекарства не помогали, и тогда добросердечные хозяева, взявшие заботу обо мне, решили обратиться за советом к ламе-астрологу.
Он полистал астрологические таблицы, бросил перед собой разноцветные косточки-шагай и изрёк: «Некоторые люди, не понимая, пьют вино на могилах, ломают и портят надгробья. Они получают от этого очень сильное психическое расстройство». Лама-астролог объяснил, что я получил очень сильное трупное осквернение, которое можно очистить только с помощью практики Чод.
После долгих поисков хорошего практика Чод те добрые люди, которые меня подобрали, наконец узнали, что в Ургу как раз сейчас прибыл Тендол. Обрадовавшись удачному стечению обстоятельств, они обратились к нему с просьбой о проведении ритуала очищения.
Три дня делал Тендол тантрические практики, пока сознание не вернулось ко мне. Во время болезни ко мне являлись образы давно умерших родственников и укоряли меня за безрассудные действия.
С той поры я стал истинным последователем практики Чод и затем с её помощью я отсек у себя гордость и самонадеянное чувство собственного могущества, — сказал Ганна и добавил:
— Вам, уважаемый Тае, было стыдно только перед Тендолом. Мне же было стыдно и перед ним, и перед мёртвыми родственниками, которые приходили ко мне во время моего беспамятства. И сейчас по ночам снятся. И я для себя решил, что чем больше пользы принесу людям, тем быстрее искуплю свою вину.
В это время вошел другой монах и, обращаясь к троим обедающим, сказал:
— Вас всех вызывает настоятель.
— Ты не знаешь, зачем? — спросил Ганна.
— Умерла девушка в дальней деревне. Надо совершить похоронный обряд, — ответил монах.
Они поднялись и пошли к настоятелю.
И действительно, настоятель попросил монахов добраться до дальней деревни и совершить похоронный обряд. Перед их уходом он вручил Батору табакерку со словами:
— Дорога дальняя, вам придётся заночевать в пути. Пусть эта вещь будет возле вашего изголовья, когда вы ляжете спать.
В течение целого дня шли они втроём по заснеженным горам, по безлюдным высокогорным равнинам, переходили вброд реки с холодной ледниковой водой. Так они дошли до местности Голму, что с монгольского можно перевести как «плохая вода». Эту местность заселяли ныне верные буддизму тангуты — когда-то, ещё до обращения в буддизм, известные своей жестокостью и безжалостностью во время грабительских набегов на соседей.
Поздним вечером наши путешественники оказались на перепутье в Голму. Им надо было решить, какой из двух горных дорог идти. На перекрестке стоял указатель с надписью, что до следующего населенного пункта по правой дороге идти дольше, а по левой всего лишь шесть часов. Чуть ниже была приписка, что тот, кто поторопится, может очень быстро найти свою смерть.
Тае предложил идти длинным путём и не искушать судьбу. С трудом Батор уговорил спутников идти коротким путём:
— Там, в деревне, не могут похоронить человека без нас, а мы чего-то боимся!?
Наступила ночь. Монахи были настороже, они всё приглядывались и присматривались, словно ожидая неожиданного нападения бандитов, хотя отобрать у них можно было разве что чашки и одежду.
Вскоре взошла полная луна и стало светлее. При свете луны монахи увидели в ущелье горы пещеру и решили остановиться там на ночлег. Они разожгли костер, сварили чай. Постепенно за разговорами страхи отошли и позволили им расслабиться.
По прошествии некоторого времени Батор вспомнил слова настоятеля, вынул табакерку и оставил открытой на камне перед собой, после чего заснул.
Вдруг снаружи пещеры послышался крик. Ганна и Тае настороженно прислушались, но ничего больше не расслышали. Они уже было успокоились и решили, что им показалось, но тут до них явственно донесся сильный шум, словно кто-то катил по дну ущелья огромный камень. Шум стал нарастать, явно приближаясь к пещере. Тае схватил Батора за плечо и стал трясти. Тот спокойно продолжал спать.
— Батор, Батор, вставай! — тревожно воскликнул Тае. Страх сковал его, как и Ганну, так что они едва могли пошевелиться.
И вот виновники шума и беспокойства показались в проёме пещеры. Монахи узнали в них ужасных ракшасов, питающихся человечьим мясом. У них были большие головы и длинные острые зубы, как у акулы. Их глаза горели жаждой крови. Из книг монахи знали, что от ракшасов нельзя отбиться или сбежать. Несчастные сжались в ожидании ужасной кончины.
Стая ракшасов одновременно бросилась на молодых людей. Не в силах отвести или закрыть глаза, они увидели, как ближайший ракшас несется прямо на них, оскалив пасть в кровожадной улыбке.
Ганна мысленно простился с жизнью. Он будто уже чувствовал, как демоны вгрызаются в его плоть, как вдруг их начало одного за другим засасывать в табакерку, стоявшую на камне возле Батора. Словно огромная воздушная воронка, образовавшаяся в пещере, засасывала ракшасов в горлышко табакерки. Ракшасы жалобно выли и всеми силами старались удержаться снаружи. Но воронка была беспощадной. После того, как последнего ракшаса со звуком падающего в воду камня засосало в табакерку, Батор проснулся.
— Ты что-то сказал? — спросил он у трясущегося Тае. Не услышав ответа, взял табакерку, с удовольствием отправил в нос добрую понюшку табака, закрыл глаза и снова заснул.
В наступившей тишине Ганна и Тае долго приходили в себя от недавнего ужаса. Они молча сидели и переоценивали многое в своей жизни. На следующее утро, когда Батор открыл глаза, оба монаха стояли перед ним на коленях и держали на вытянутых руках синий хадак.
Наконец они добрались до деревни, куда были приглашены отслужить заупокойный обряд по молодой девушке. Была она из богатой и знатной семьи, но внезапная болезнь унесла её на тот свет.
Семья умершей жила на самой окраине деревни. Когда монахи пришли к ним, они тепло приняли их.
Молебен состоял из двух частей. В начале Тае и Ганна должны были возле завёрнутого в белую ткань тела умершей прочитать первую часть молебна. Во второй день обряд должен был продолжить Батор.
В первый день Тае и Ганна успешно закончили свою часть молебна и легли спать рядом с покойницей, рассчитывая закончить церемонию завтра.
Комната была погружена во мрак, и только маленькая лампадка тускло горела над камином. Ганна лежал и никак не мог заснуть. Он думал о том, что для смерти нет разницы — молодой ты или нет, красивый или страшный. Умершая девушка была небывалой красоты. Богатство также не спасет от намеченного конца. Если пришло время кончины — ничто уже не защитит.
Внезапно он услышал треск разрываемой материи и, приподнявшись, увидел, как острый ноготь разрывает покрывавшую тело покойной ткань изнутри. В первый момент он подумал, что произошло недоразумение и кто-то пробрался в мешок с трупом. Но когда оттуда вылезла обнаженная девушка, он в ужасе начал будить спящего Тае, который в это время раскатисто храпел. Однако сколько бы он его не расталкивал, тот продолжал спать. Тем временем девушка подошла к камину, набрала в руки горсть золы и намазала ею свое лицо. Ещё одну щепотку она бросила на лампадку и та сразу потухла. Всё погрузилось во тьму. Только глаза девушки светились. Ганну охватил настоящий ужас.
В углу мяукнула кошка. Девушка схватила бедное животное и впилась своими зубами ей в горло.
Наконец Ганна разбудил Тае.
— Что случилось? — спросил тот.
— Бежим скорей отсюда! — шепнул Ганна.
Темный силуэт умершей надвинулся на них, они отползли назад и, спотыкаясь, бросились бежать на улицу.
По дороге они наделали столько шума, что хозяева бросились догонять их. Выбежав на улицу, они долго разъясняли ничего не понимающим спросонья старикам-тибетцам, что произошло. К счастью, скоро рассвело, и все смогли увидеть через окно, как по комнате мечется уже вся черная девушка-оборотень.
Тае и Ганна побежали к Батору и всё рассказали ему.
— Батор! Батор! — кричали они наперебой. — Покойница ожила, сожрала кошку! Кинулась на нас, мы еле унесли ноги!
— Ух ты! Придется справляться с ней! — ответил Батор и двинулся к дому покойницы.
Когда они втроём подошли к дому, то увидели, что там столпилось много народу, почти вся деревня собралась. Все рассказывали друг другу о том, что покойница ночью восстала и даже монахи - и те сбежали.
— Неужели нет управы на эту упыриху? — говорили одни.
— Как же ночами теперь спать? — говорили другие.
— Она нас всех сожрёт тут! Пересчитает всех по одному, это точно. Переломает шеи и выкачает всю кровь! — запугивал всех кто-то.
— Нужен практикующий Чод! — сказал какой-то знающий. — Только это здесь поможет!
В это время по двору металось тело. Словно петух с отрубленной головой, оно продолжало беспорядочно двигаться вслепую, натыкаясь на всё подряд. Казалось, девушка-оборотень разнесёт весь двор. В темноте она видела гораздо лучше. А во дворе, видимо, солнце слепило её и причиняло страдание.
Все посмотрели на монахов.
Батор сделал шаг вперёд и, обращаясь к родителям умершей, сказал:
— Я постараюсь помочь вам.
Он взял в руки большой барабан-дамару и отправился к бесчинствующему трупу девушки. Подходя к калитке, он обернулся и сказал, обращаясь к Тае и Ганне:
— Если я не смогу её одолеть, то уже никто этого не сможет, так что молитесь за меня и за мою удачу.
Он открыл калитку, быстро вошел во двор и захлопнул калитку за собой. Было видно, как девушка-оролан подбежала к нему, схватила за ворот накидки, бросила его на землю и, усевшись на него верхом, припала оскаленным ртом ко рту Батора.
Казалось, чертовка победила. Батор лежал совершенно неподвижно, будто она высосала из него жизнь. Все, кто ждал, чем кончится поединок, стали испуганно переговариваться.
И тут раздался нечеловеческий рёв. Все увидели, как девушка поднялась, схватившись за горло. У неё изо рта ручьем лилась кровь. Сделав несколько шагов, она упала лицом вниз.
С земли поднялся улыбающийся Батор. В зубах он держал свою добычу — её вырванный язык.
От радости Тае и Ганна быстрее всех добежали до калитки и чуть не сбили с ног Батора! Они бросились обнимать его и поздравлять с победой.
— Ну что, ты не передумал быть монахом? — спросил Батор у Тае.
— Нет, — ответил тот.
— А ты? — спросил Батор, обращаясь к Ганне.
— Нет, — ответил Ганна.
Затем тибетцы разожгли костер, в котором сожгли тело побежденной девушки-оролана. Вся деревня благодарила монахов, особенно Батора. Провожали их с почестями. Дали много еды в дорогу.
Когда они вернулись в монастырь, то увидели, что туда пришёл брат Батора — Булат. Братья обнялись.
Батор повёл брата к себе в комнату, угостил едой, чаем. Булат рассказал о том, как прошла свадьба, о том какая у него красивая жена.
— Прекраснее этой женщины нет на всем белом свете! Я хотел бы скорее завести детишек. У неё было много ухажеров, я знаю об этом, но выбрала она меня! Любовь — это прекрасное чувство!
Батор слушал его, слушал и, не выдержав, сказал:
— А я хотел, чтобы ты монахом стал. Может, останешься в монастыре?
Булат отрицательно покачал головой:
— Нет, братец, никакой монастырь никогда не заменит тебе семью. Любящую жену и детишек. Тем более такую жену, как моя! Я знаю, что каждый готов приударить за ней, но теперь — всё! Птичка в клетке, теперь она моя и только моя! Никто больше не посмеет ошиваться рядом с ней. Теперь она будет мне готовить, ухаживать за мной, любить только меня и никого другого. Когда я думаю об этом, мне так светло и хорошо на душе, что не сравнить это ни с каким монастырем. Не моё это - монастырская жизнь, затворничество.
— Ясно. Ну, ладно. Пора нам спать. Идем, братец, — сказал Батор, похлопав Булата по плечу.
Братья легли спать.
Батор сразу захрапел, а Булат долго не мог уснуть. Наконец уснул, и приснилось ему, что он подходит к своему дому, заглядывает в окно и видит, как его жена Туяна обнимается с другим мужчиной и сладко целует его.
Булат мгновенно проснулся — в ужасе, весь в холодном поту. Солнце уже поднялось над горизонтом. Он умылся и стал собираться домой.
Батор и другие монахи проводили его. Вышел провожать даже настоятель. Дали в дорогу много еды.
— Счастливой семейной жизни! — кричали ему. — Достатка и процветания вашей новой семье!
— Может, всё-таки останешься в монастыре? — спросил напоследок Батор, обнимая брата.
Булат отрицательно мотнул головой и отправился в путь.
Ему не терпелось снова увидеть красавицу-жену. Убедиться, что она ждёт его.
Подойдя к дому, он заглянул в окно и увидел то, что видел во сне. Туяна обнималась с другим мужчиной.