Мемуары русского байкера о счастливых форестгампах Монголии
Свобода, как известно, вещь весьма относительная. Что ни делай, ну нет у человека абсолютной свободы, коли рядом другой человек. Это закон общества такой. А куда уж существу коллективному без них, без ограничений? Но все же сидит тяга к свободе в каждом нашем сердце, и вступает в вечный неразрешимый конфликт с желаниями общества, соседей. Вот уж верно, вместе тесно, а врозь скучно.
Ну и что бы не было скучно, собрались как–то три двинутых мотоциклиста за чашечкой отвратительного кофе под задымленными сводами клуба «Секстон» (он же Логово, он же Волчатник, это в Нижних Мневниках) году эдак в 2007-м. Помыслы этих людей, столь разных и непохожих друг на друга, на удивление потекли в одном русле. Что же может дать человеку бОльшую свободу, чем мотоцикл, скорость и безграничная степь? И развилась эта мысль в поток бурлящий идеями, закипела решимость ехать. Ехать туда, куда стремятся все мотоциклисты, пришедшие к дальнобою как к вершине мотосуществования. Туда, где безграничные степи и священно синее небо Тенгри.
Для тех, кто в мотах не разбирается: BMW R1200 GS – туристические эндуро. Это такой тип мотоциклов, который в автомобильном мире очень похож на большие джипы. Аналог «гуся» — скорее всего лендкруизер. Т.е. большой, тяжелый, но при этом очень удобный и проходимый аппарат без спортивных амбиций.
Про Байкал
Первая остановка — тестовая, проверить палатки и остальное снаряжение. Сейчас, наверняка, вызову праведный гнев тех людей, кто влюблен в это озеро. Но может быть я попал на берега великого озера не в то время или не в том месте, но Байкал меня отнюдь не поразил. Более того, осталось странное ощущение разочарования. «Цивилизованная» сторона напомнила черноморское побережье с рядами торговцев сувениров, забегаловками и грязью. Дикая же сторона оказалась совсем не так красива, как ожидалась: топкие берега, «среднерусская» природа.
Что бы это могло быть?
К вечеру выбрали более–менее живописное место у местечка Посольский. Песчаная коса, на пять километров выдвигающаяся в море манила ровным песочком и видом на закат. Но разбив лагерь, сразу же узнали, что такое байкальский гнус. Тучи насекомых лезли в нос, уши. Они проникали везде, в палатки, под одежду. Не выдержав такого нападения, я прыгнул на мотоцикл и решил исследовать песчаную косу. То, что я еще не переобулся во внедорожную резину, я вспомнил немного позже, когда было уже поздно.
Надо сказать, что наши GSы были оборудованы антипробуксовочной системой, что несказанно помогало нам впоследствии. Но мелкий сыпучий песок и дорожный Mezeller оказались совершенно несовместимы. Проехав три километра, мотоцикл потерял скорость в очередной песчаной ловушке. Мозги двигателя не позволяли зарыться поуши, так что худо–бедно мотоцикл двигался вперед. Но это со скоростью пешехода и при помощи моих собственных ног. Через 15 минут борьбы движок нагрелся, пришлось глушить его и отдыхать. Через час я кое–как вернулся на базу. Первый урок был получен. Для себя я решил, что на дорожной резине впредь в песок не полезу.
Объясняю, что хочу ехать вперед, а карты нет (гармин сразу же за границей Монголии показывает белесое ничто). Дамдин говорит «Едь вон туда, там круизер стоит с водителем, он даст карту». Ищу означенный 200й круизер (ничего себе, скотоводческая Монголия, в Москве–то они только появляться начали!), но найти не могу. Плюю на это дело и решаю пробираться сам. Сразу же за погранпереходом начинается приграничный городок. Домики одноэтажные, вполне себе советского толка. Вот только сразу же за городком — юрты!
Меняю русские деньги у частных «человекообменников» на… да–да! Я держал их в руках! знаменитые тугрики! В общем, решаю двинуться вперед, дорога–то все равно одна.
Первое впечатление: «Блин, а ведь действительно, они все живут в юртах!». Север Монголии достаточно богат. Ну а почему бы и нет? Хорошие пастбища, незасушливый климат. Всюду, куда хватает взгляда, россыпи юрт и бесчисленные стада скота. Типичная картина северной Монголии — юрта, рядом установленная солнечная батарея, у порога стоит Land Cruiser 100. Такой монгол уже давно может себе позволить и квартиру в Улан–Баторе, и дом на склоне симпатичного холмика. Но он не хочет. Он предпочитает жить в юрте. Это его традиция, его дом.
Про скот
Это наблюдение верно и в силу того, что каждая монгольская семья имеет не менее ста голов скота. Еще со времен Чингизхана в Монголии есть пять, так называемых «носов». Это Овцы, Лошади, Козы, Верблюды и Яки (а точнее странные разновидности помесей коровы и яка, называемые сарлыки и хайнаки). Именно овцы являются той определяющей силой, вокруг которой выстроена повседневная жизнь монгола. Отара овец, проходя по степи, словно LTV A–7 Corsair с напалмом на борту во вьетнамских джунглях, оставляют после себя совершенно безжизненную поверхность. Трава, и так не отличающаяся высотой и густотой подчищается под корень. Вообще в Монголии трудно найти траву выше 10 сантиметров, она как английский газон тысячелетиями «стрижется» миллионами овец. Семьи меняют стоянку по три–четыре раза в сезон, переходя на новые территории. На севере Монголии я не раз наблюдал грузовички, перевозящие юрты, домашний скарб и даже лошадей на новые места жительства. Это у нас один переезд равен двум пожарам, а у них это повседневная обыденность.
Странное животное с именем сарлык (хайнак – рогатый…. Или наоборот, не помню):
В Улан–Батор успеваю заехать за 30 минут до разразившегося ливня с градом, затопившего половину города.
Улицы города в ужасном состоянии, машин очень много, а то, как ездят водители, сложно описать. Нет, ездят монголы небыстро, и не бесшабашно, как в том же Каире или Риме. Они ездят зло, агрессивно, совершенно наплюя на того, кто рядом, выдавливая и подрезая. При этом все постоянно гудят и не обращают внимания на свист дорожных полицейских.
Сидя у себя в номере на шестом этаже гостиницы Kempinsky, я наблюдал дикую картину. Центральный перекресток города. Залитый водой настолько, что машины глохнут в огромной луже. Одинокий монгольский гаишник пытается разгрести образовавшуюся пробку. Клаксоны надрываются, все едут кто куда. Один автомобиль прорвался на красный и гаишник, натурально, по колено в воде побежал за ним, колотя по крыше машины жезлом. Но автомобиль рванув прочь, лишь обдал с ног до головы гаишника волной грязной воды.
Полицейски развернулся к перекрестку, и… у него, буквально, руки опустились. За его спиной, пока он гонялся за нарушителем, еще с десяток машин поехали на красный, уже совершенно намертво закупорив перекресток. Кстати за два дня в Улан–Баторе я не видел ни одной непомятой машины. Хотя нет, видел. BMW 740 в шоуруме официального дилера. Видимо, она просто еще не успела.
Центральная площадь, как это водится во всех столицах, эффектна.
Но вот портит все здание сгоревшего парламента, в 2008м году народные волнения прокатились по Улан–Батору.
Улан–Батор оставил смешанное впечатление. В нем сочетаются три времени и, в отличии, например, от японских или корейских городов, каждое дисгармонирует с другим.
Но теперь, после всего путешествия, мне кажется, что я понял одну вещь. Монгол, живущий в степи или пустыне спокоен, уравновешен, приветлив и обстоятелен. Но если монгол оказывается в городе, то что–то происходит с ним. За два дня в монгольской столице я видел три массовые пьяные драки в городе, меня пару раз сознательно пытались задавить на переходах, в людях ни капли приветливости или радушия. Города не для монголов. А точнее монголы не для городов. Так еще им завещал сам Чингизхан, принципиально в города не входивший за свою жизнь побывавший лишь в одном городе, покоренном им Самарканде.
На третий день в Монголии мы, выбравшись из Улан–Батора, наконец оказались на долгожданном бездорожье. Оно было буквально «за углом». Коротенькая асфальтовая дорожка пригорода, и вот они, песчаные степные дороги Монголии.
Проехав всего метров пятьсот по песчаной дорожке, останавливаемся, Бабахер не смог преодолеть зыбучий участок и упал. С этого момента Андрей падал постоянно и в разных вариациях. Для него, совершенно неподготовленного к внедорожной езде, наше путешествие превратилось в экстремальное испытание.
Про дороги
Здесь необходимо объяснить, что такое езда по Монгольским дорогам. Во–первых, понятие расстояния на бездорожье в корне отличается от «асфальтового дальнобоя». Проехать сто километров по пустыне это примерно тоже самое, что 1000 километров по асфальту.
Ландшафт в средней части страны холмистый, лишь изредка можно встретить горы. Асфальта, естественно, нет совершенно. Долины прорежены десятками ниточек дорожек–колей, ведущих в разные стороны. Если не чувствовать направления, заблудиться можно за пятнадцать минут. Конечно, в половине случаев, разошедшиеся дорожки соединятся «вооон за тем перевалом». Но примерно в половине случаев этого не происходит.
Достаточно быстро я научился ориентироваться в плетении колей. Едь по самой крупной из них, и все. Но иногда монголы руководствовались своими внутренними тайными знаниями, и мы сворачивали на неприметные тропки, либо резали ландшафты по прямой.
По ровным степным дорогам ехать — кайф! Движение напоминает езду на борде — дорожка змеей вьется под колесами. Ты перекладываешь послушное тело мотоцикла из поворота в поворот, старясь ехать «в упоре» колеи. Для человека, не обремененного большим внедорожным опытом, управлямость гуся на таком покрытии, близка к идеальной, он прощает ошибки, он едет комфортно и чрезвычайно стабильно.
Наша цель — пески пустыни Гоби и открытое кладбище динозавров, полусекретное место, где Сергей Сергеевич был несколько лет назад, совершая свое путешествие через Китай и Тибет.
Но реальность внесла свои коррективы. Начавшиеся через пару дней пески оказались слишком тяжелы для Андрея. И если Сергей Сергеевич еще кое как справлялся с мотоциклом и двигался вперед, то Бабахер, упав в –надцатый раз за день просто оказался не способен вновь сесть на мотоцикл.
Вообще, Сергей Сергеевич держался достаточно неплохо, ему помогал профессиональный спортивный раллийный опыт, он отлично читал грунт а его реакции были более точны и адекватны. Но и ему было тяжеловато. Все же лишний вес и диабет, не лучший помощники в песках. Но какова сила воли! Уже позже, неудачно упав, Сергей Сергеевич сломал ребро. Но что бы ехать дальше, отрезал кусок ремня, зажал зубами, и продолжал ехать, не поддаваясь на уговоры сесть в машину. Лишь иногда в наушниках проскальзывали его приглушенные ругания, когда его мотоцикл подпрыгивал на очередной кочке.
О райцентрах
Что такое райцентр по–монгольскии? Это четыре с половиной дома, административное здание, школа и медпункт. Иногда, если повезет, два–три магазина. Причем все это в ужасном состоянии, и очень похоже на сочетание поселения Дикого Запада из американских вестернов и Припяти.
В одном из таких райцентров мы ночевали в местной «гостинице». Двухэтажное здание, на втором этаже три комнаты с койками. Именно эта гостиница запомнилась одной потрясающей встречей с… собакой!
Совершенно потрясающий пес, в детстве лишившийся задних лап, вырос и научился ходить на передних. Он подгибал заднюю часть тела, балансируя головой и передвигаясь вполне себе уверенными перебежками. При этом в отличии от многих людей–инвалидов, зачастую обозленных и депрессующих, этот пес был полон оптимизма и жизнерадостности. Было видно, что при общей худобе местных сабак, полноватый двуногий пес являлся всеобщим любимцем.
Монгольские дети
Но в общем, путь по центральной Монголии оказался тоже не сахар. Песчаных дорожек хватало и тут. Кроме того, многочисленные броды, заболоченные территории, каменистые перевалы. И очень, очень много пыли! Меня спасало то что, я обгонял всех и ждал колонну на очередном холмике. А вот из воздушных фильтров черных гусей песок вытряхивали килограммами.
О космическом
Вы едете по голой степи. Иссохшаяся трава с хрустом ломается под колесами урчащего мотоцикла. На горизонте — неровная гребенка гор, а в полуденном небе видны звезды и луна. Вокруг на много–много километров не души, а до ближайшего поселения вообще верст сто. И вдруг, прямо посередине равнины ты видишь… ворота. Каменная или железная арка, через которую может проехать КАМАЗ. Она, словно одинокий солдат, вытягивается в небо, своей инородностью окружающей пустыне превращается в сюр картин Дали! Ты словно стоишь перед покинутым тысячелетия назад инопланетянами телепортом. Для верности, несколько раз проезжал через эти телепорты. Никуда не перенесся. Странно.
Как оказалось позже, в советские времена на этих арках были закреплены названия районов. Но буквы у большинства пообвалились, оставляя впечатленние полной «киндзадзы».
Однажды мы увидели самый настоящий каток около юрты. Вся соль события была в том, что до ближайшего асфальта по прямой километров пятьсот. Как он туда попал?
Люди в степи
Но на самом деле, пустынность центральной Монголии лишь видимость. Если ты заедешь на холмик, то почти всегда сможешь увидеть юрты. Они группками по две–три, а иногда и по пять стоят на склонах холмов. Вокруг пасутся животные. При этом уставшему от однообразия степной поверхности взгляду белоснежные юрты кажутся ослепительными жемчужинами.
Люди в степной части Монголии оказались совсем иными, чем представлялось. Если в дальнейшем, на Среднем Востоке, в Казахстане, Узбекистане и Киргизии я встречал назойливо–радушный прием с немотивированным тюркским восторгом и панибратством, то монгольское радушие оказалось совсем иным.
Монголы знают себе цену. Они всегда сдержаны и вежливы. Не кидаются с распростертыми объятиями и прежде чем заговорить, пару минут издалека рассматривают гостей. Они вежливы и аккуратны в общении. Кстати в Монголии не принято здороваться рукопожатием.
Дни, проведенные в Монголии, слились для меня в одно длинное впечатление. Я потерял счет времени, впитывая неимоверные красоты степей, гор, рек и озер страны. Сейчас мне уже трудно вспомнить последовательность нашего пребывания в этой удивительной стране.
Одну ночь мы ночевали в так называемом «юртинге». Это вполне себе цивилизованный кемпинг, но вместо домиков, на бетонных основаниях стоят юрты. Беда была в том, что в это время в Монголии происходило совершенно нетипичное нашествие жуков–долгоносиков.
О жуках–долгоносиках.
Мелкие черные жучки были везде! Они тысячами копошились в траве, заползали на мотоциклы, на наши вещи. Когда я заглянул в юрту, то был поражен сотнями черных точек, ползающих по крыше. В первом юртинге я все же предпочел остаться ночевать в палатке, подальше от жилья. И оказался прав. Большинство народа катастрофически не выспались. Жучки всю ночь дождем падали на лица людей, ползали в волосах, под одеялами. Когда же жучок падал на раскаленную буржуйку, слышался сначала удар о металл хитинового панциря, потом жучок лопался от температуры и начинал мерзко шкварчать.
Во втором юртинге, после того как мы вымокли под дождями, я все же решился ночевать в юрте. Но судьбу решил не искушать, просто разложил палатку и закрепил ее на кровати! Всю ночь жучки благополучно сыпались на тент палатки, мне же было тепло и комфортно!
Фоток жучков – долгоносиков нет, так что вот вам фотки с местных верховых соревнований
О еде:
«Пища монгола крайне проста. Монголы не возделывают растения. У них нет ни риса, ни сладкого, ни острого. Соли у них тоже почти нет, они выменивают ее в тридорога и очень ценят. Зато мяса животных и молока в любое время года у них в достатке. Мясо они варят и едят весьма неумеренно. Из молока делают множество видов сыров, творог, напитки. От такого питания монголы вырастают крепкими телом, с хорошими зубами и очень сильными» — из трактата о соседних племенах монголов китайского ученого 13–го века.
За восемь столетий почти ничего не изменилось! Монголы по прежнему едят только мясо и пьют молоко. В глубинке центральной Монголии до сих пор невозможно встретить хлеб или сахар. Основа рациона — вареная баранина и сыры. Из молока так же гонят водку и кумыс.
Когда ты заходишь в юрту, хозяин обычно предлагает гостю сесть на почетное место — по правую руку от хозяина. Хозяйка предлагает мясо, сыр, кумыс, водку, реже чай. Мне, как непьющему, предлагали молоко.
Мясо вареное, несоленое и неперченое. Обыное пресное мясо. А вот сыров — несколько десятков видов. Почти все они достаточно необычны на вкус. В основном кислые и твердые, иногда как камень. Но есть и подслащеные, и рассыпчатые и мягкие. В общем, на любой вкус.
Уже в конце своего пути, когда я возвращался из Монголии один, я заезжал в юрты местных жителей. Мне на дорогу всегда предлагали мясо. Это оказалось очень удобно. Взял баранью ногу, кинул в кофр. На очередной остановке достал, погрыз, бросил обратно.
Раньше я не мог поверить, что смогу съесть жирный холодный кусок вареной баранины. Большей гадости я для себя представить не мог. Но в дороге вкусовые пристрастия меняются, особенно когда из–за физической активности и свежего воздуха постоянно голоден. Раскрывается очень тонкий вкус мяса, который ты никогда не почувствуешь ни в одном, даже самом дорогом ресторане.
Второй наш юртинг в котором наконец мне довелось ночевать, удивил своей обустроенностью. Вообще такие места выглядят достаточно одинаково. 20–30 юрт, закрепленных на бетонных помостах. В центре «комплекса» — трапезная, обычно это «парадная» юрта метров тридцати в диаметре. Там подаются обеды. Но в нашем юртинге еще были: прачечная, баня и даже самый настоящий термальный источник!
Гейзер (считающийся в тех местах священным местом) бьет в ста метрах от юртинга. В месте источника температура воды около ста градусов. До юртинга она дотекает, остывая до пятидесяти. Я очень жалею, что не попробовал искупаться в нем, но все, кто там побывал, в один голос утверждают, что ни с чем не сравнимое наслаждение!
Вечером едем с Гамбой за бараном. Тут надо рассказать о том, как вообще происходит выбор барана и его поимка. Присутствовать на этом процессе — очень интересно. Прежде всего, надо договориться с местным жителем. Это не сложно, и монголы внутренне чуют, в какую юрту в радиусе тридцати километров лучше обратиться. Мы подъезжаем к одному из хозяйств. В данной семье — три юрты. В центральной сидят за ужином глава семейства и старшие сыновья. Кроме того, встречаем двух англичан, парня и девушку лет двадцати, которые живут в этой семье уже две недели. Чинно рассаживаемся в юрте, каждому предлагается водка, молоко и сыр.
Пока Гамба договаривается с хозяином отары о покупке, разговариваю с европейцами. Ребята путешествуют по Монголии второй месяц, живя то там, то тут. У них то ли медовый месяц, то ли испытание перед помолвкой, так и не понял. Выглядят они конечно, своеобразно. Монголы, смуглые, в национальных одеждах выглядят очень гармонично. Но грязные, заросшие европейцы выглядят как дети с помойки. Зато они счастливы.
Договорившись о цене барана, а стоит он всего пятьдесят долларов, едем к отаре. Тут очень важно собрать отару в тесное стадо. Монголы очень интересно, методом «челнока», по периметру сгоняют отару. Затем один из них арканом вылавливает барана. Если ловится овечка, попытку повторяют.
О том, откуда на наших столах появляется мясо (для кисейных барышень, считающих, что мясо растет на специальных мясных деревьях или получается в результате каталитического диффузионного электролиза, следующий абзац не читать).
Поймав барана, кидаем его в багажник 80–ки, отвозим за ближайший холмик. Зачем? Таков обычай. Чужой человек не забивает барана рядом с жильем. Я привык, что барана, козу или свинью в наших широтах режут. Делается это достаточно просто (если знаком с процессом с детских лет). Ножом по горлу, или в район сердца. Поудобнее схватившись за барашка, я было уж вознамерился сделать это. Но монголы в панике остановили меня. Что ты делаешь? Что за варварство? Нельзя так делать! Нельзя проливать кровь! Я в замешательстве передаю бразды правления Гамбе.
Оказывается, монголы совсем по-иному забивают скот. Для этого надо прижать барана спиной к земле, сделать тонкий разрез кожи в районе грудины, быстрым движением протолкнуть руку между желудком и легкими (для незнакомых с анатомией — каждый орган «упакован» в специальный жировой «мешочек» и крови между ними нет), пальцем проткнуть диафрагму, нащупать спинную артерию, и разорвать ее пальцем. Кажется сложным, но весь процесс длится секунду. Баран при этом не мечется, не дергается, и не хрипит разорванной глоткой. Он просто засыпает от того, что кровь перестает поступать к мозгу. Как мне показалось, куда как гуманнее, а самое главное, ни капли крови! Вся кровь остается в грудной клетке, потом, когда разбираешь тушу, она вся остается в межреберной чашке, ее очень удобно вычерпать пиалой, и сделать, например, кровяную колбасу.
Схема разборки туши так же несколько отличается от «нашенской», но уже менее существенно. Конечно, опытный монгол разбирает тушу за пятнадцать — двадцать минут. Но в этот раз Гамба бросил меня одного и без его помощи я возился над бараном около двух часов. Тяжелая физическая работа. Особенно, если это делаешь коротколезвийным «лизерманом»
По дороге на место стоянки на берегу, мы встретили местных охотников. Они из карабинов стреляли сурков. Сурок в Монголии — величайший деликатес, и вообще то, охота на них незаконна. Но Гамба купил одного сурка за сумасшедшие деньги и вечером мы принялись его готовить.
Уж каких я способов готовки на природе не видывал! И запекание в шкуре, в яме, в бидоне, на открытом огне, копчение, вяление. Но что бы готовить сурка… паяльной лампой!?!? Я о таком слышал впервые.
Технология следующая: потроха вынимаются через горловое отверстие (голову все равно охотники отстрелили). Берут паяльную лампу и… обрабатывают огнем сурка прямо сверху, соскабливая попутно сгоревшую шерсть. Процесс долгий, готовка длится где–то около часа. Все время при этом необходимо обжигать разные стороны сурка, так как от температуры он разбухает, превращается в шарик и может реально лопнуть, если упустить момент. При этом жир просачивается сквозь шкурку и капает шкворчащими каплями.
Готового сурка разрезают и подают как величайший деликатес. Как оказалось, действительно очень вкусно.
О Путешественниках и встречах
Пустыня. Справа от меня горный хребет, слева бескрайняя степь. Еду уже целый день, на отрезке в пятьдесят километров почти нет юрт. Вдруг, из–за бархана, накручивая педали, выезжает на велосипеде эдакий Форест Гамп! Он едет по Монголии уже месяц на своем велосипеде за двести долларов. Весь заросший до глаз бородой, но счастливый до усрачки!
И таких форестгампов в Монголии неимоверное количество.
Например, Сергей Сергеевич встретил испанца, едущего верхом на лошадях уже две недели, при этом испанец за все время не встретив ни одного человека!
Один раз, зайдя в юрту, я поздоровался с местными жителями, хозяином, хозяйкой, детьми, пожилой женщиной. К моему удивлению, пожилая монгольская женщина ответила… по–французски! Присмотревшись, под местной одеждой и степным загаром, я обнаружил вполне себе европейское лицо! Половину по–английски, половину по–испански, попытался вызнать кто она такая. Оказалось, женщина живет в этой семье больше двух лет. Ей просто нравится такая жизнь!
Местные газеты пестрят рассказами об очередном австралийце или японце, которые с удовольствием дауншифтятся в Монголии, купив отарку овец/лошадок, юрту, и прутся от такой жизни.
Что же касается мотоциклистов, то их в Монголии тоже дофига. Мы постоянно по дороге встречали эндуристов, едущих туда или оттуда. Почти все мотоциклы — GS. Очень редко KTM и DL.
Однажды посередине степи мы столкнулись на встречных курсах с 17–ю британцами (все на GS + машина сопровождения), едущих в кругосветное путешествие. Пятиминутное общение, и мы разъехались, будто бы где–то на Арбате встретились!
Но кроме транзитного туризма в Монголии развивается внутренний мотопрокатный туризм. Арендовать в УланБаторе 400й ДРЗ стоит 100 евро в день. Группе от пяти человек, дадут еще и сопровождающего на машине. С такими ребятами мы тоже пообщались. Надо ли объяснять, что без багажа и на легких эндурках они ползали вообще везде где хотели.
Но самая потрясающая встреча оказалась с неким испанцем и немкой, путешествующими на микроавтобусе. Увидев номера города Хайдельберг, Сергей Сергеевич, проживающий там же, глазам своим не поверил! Когда он заговорил с пассажирами басика, выяснилось, что они живут, практически, на соседних улицах! При этом ни разу не знакомы раньше. Надо же было им встретиться за десять тысяч километров от дома, посередине Монгольской степи!
Наши остановки-ночевки обычно происходили в невообразимо красивых местах. Куда там фотографиям передать все это великолепие! Долины, горы, речки, все это подсвечивалось солнцем и обнималось Великим Синим Небом Тенгри.
По вечерам, расставив палатки, мы обычно наслаждались беседами и созерцанием.
Иногда, путешественники во главе с Лонли Фоксом, заядлым рыбаком (вот уж никогда бы не подумал), ходили рыбачить. Пойманной рыбы я не видел, хотя говорили, что что–то там ловилось.
Так бы и продолжалось наше неспешное приятное путешествие и дальше, если бы не…
В тот день мы выехали, как всегда, не очень рано. Отъехав от райцентра Олгий километров на тридцать, мы пылили по ровной песчаной колее, вьющейся меж зеленых холмов. У меня в наушниках хрипловатым голосом поет Дженис Джоплин «Ball and Chain», справа, в небольшом отдалении — будистская часовня. Я двигаюсь, как всегда, впереди колонны, на расстоянии около полукилометра от остальных участников. В радиоэфире — обычная веселая перебранка Ирины, ЛонлиФокса и Гены. Мотоцикл стелется по степи, плавно работая подвеской и утробно хрюкая антибуксом.
И вдруг… голос Ирины: «Всем стоп! Бабахер упал!». Собственно говоря, мы уже привыкли к подобным репликам на протяжении нашего путешествия. Но что–то иное послышалось в ее словах. Обычно, при этом мы останавливались и ждали когда поднявшийся Бабахер наконец нас догонит. Но тут, «Ребята, как то нехорошо он упал, возвращайтесь» — подтвердила мои опасения Ирина.
Чертыхаясь, разворачиваю мотоцикл и спешу к месту падения.
Подъехав, вижу Андрея, лежащего ничком без сознания. Шея и рука неестественно вывернуты. Сердце холодеет. Бросаемся к Бабахеру, сначала опасаемся перевернуть, не знаем что с шеей. Через минуту Андрей начинает подавать признаки жизни и мы аккуратно его переворачиваем. Он непроизвольно начинает двигать руками–ногами, понимаем, что с позвоночником все относительно в порядке, снимаем Бабахеру шлем, очень аккуратно переворачиваем. Он остается без сознания, не открывает глаза, лишь иногда хрипя что–то нечленораздельное.
Связи никакой нет, поэтому отправляем монголов в Олгий за подмогой. Тот час, пока ждем врача, показался вечностью. Андрей находится в полузабытьи, не открывая глаз бормочет что–то. Виден сильный ушиб головы. Кроссовый шлем, принявший на себя удар, раскололся в районе челюсти. Больше внешних повреждений не видно. Выясняем, что произошло.
По словам Ирины, Бабахер довольно уверенно ехал по колее, но испугавшись плавного поворота, решил как это он обычно делал, выскочить из колеи в степь. Что–то пошло не так и его замотало из стороны в сторону. Скорость уже почти совсем упала, когда мотоцикл рванулся из под Андрея, взлетев в воздух. Бабахер неловко ушел в землю головой. Мотоцикл приземлился вверх колесами.
Вокруг места падения разбиваем лагерь. Через некоторое время прибывают монголы. Потрясающим совпадением оказалось то, что именно в то время в Олгие был врач! Обычно он находится в разъездах по району, так как 99% пациентов живут в юртах.
Врач мрачнеет на глазах, наши сердца холодеют. Обязательна немедленная госпитализация. Принимаем решение перевозить Андрея обратно в Олгий. Стелим в разобранной 80–ке из спальников подобие койки. Я забираюсь внутрь и всю дорогу держу голову Бабахера у себя на коленях, стараясь не думать о плохом. Сергей Сергеевич и Ирина едут за нами.
«Больница» райцентра Олгий представляет из себя деревянную избушку с тремя палатами и несколькими «процедурными кабинетами». На всю больницу ни одного пациента, лишь одна роженица в одной из палат. Естественно, света нет. Поэтому достаем генератор, начинаем питать здание. Лекарств в больнице почти никаких, благо есть раствор, не позволяющий сгуститься крови. Врач подтверждает подозрение на кровоизлияние в мозг. Ситуация критическая. Врач не дает никаких гарантий, и жизнь Андрея продолжает висеть на волоске. Необходима срочная транспортировка в Улан–Батор.
Проблема в том, что до Улан–Батора 2500 километров. По бездорожью на мотоцикле, дубася как на ралли–рейде, это не меньше трех дней пути. На джипе — пять. Обычная машина доезжает за неделю, а если везти больного «ползком», что бы не причинить вред, то вообще к зиме приехать можно.
Сергей Сергеевич немедленно начинает обзвоны всех инстанций и возможностей. Конечно, все мы перед выездам застраховались как раз ради такого случая. По страховому соглашению у нас в «запасе» тридцать тысяч евро на вызов вертолета, больницу и всего остального.
Прежде всего звоним в страховую. На том конце провода, услышав о случившемся, страховой манагер скучнеет и обещает разобраться. На аргумент о том, что ситуация критическая и вертолет нужен сейчас, манагер отвечает, что должен проконсультироваться и кладет трубку.
Пока страховщик консультируется, стараемся ускорить процесс, звоним в разные инстанции в Улан–Баторе. Оказывается, что на всю Монголию есть всего лишь два спасательных вертолета! Начинаем понимать, что ситуация не просто критическая, а вообще дерьмовей некуда.
Через три часа звонок из страховой:
— Скажите, а категория «А» у пострадавшего была?
— Да, конечно, где вертолет?
— Подождите немного, нам надо проконсультироваться!
В «больнице», кроме врача, нет никакого персонала. Есть медсестра, но у нее грудной ребенок и она не может присутствовать в больнице. Меня назначают медбратом и я остаюсь сиделкой, выполняя все естественные медицинские процедуры, которые нужно выполнять с пациентом в бессознательном состоянии. Андрея всю ночь приходится держать, так как в бессознательном состоянии он брыкается и рвет капельницы, пытается в забытьи встать.
Еще через два часа звонок из страховой:
— А водитель на момент ДТП был в алкогольном опьянении?
— Нет, конечно! Чем вы там занимаетесь? Что за бредовые вопросы, немедленно высылайте вертолет!
— Нам нужно проконсультироваться.
Постепенно понимаем, что страховая ничуть не чешется что-либо делать, видимо, ожидая «естественно развязки», так как Андрей находится в критическом состоянии.
Все это время пытаемся вызвать вертолет без страховой компании, но это не удается, так как вертолетчики требуют полную предоплату, а банки в воскресенье закрыты. За свои услуги вертолетчики просят сначала четырнадцать тысяч долларов, потом семнадцать.
Постепенно накал переговоров достигает температуры кипения. Ирина и Сергей Сергеевич пытаются самыми разными способами надавить на страховую. Через некоторое время манагеры начинают врать, что вертолет готов, что он уже вылетел, потом оказывается, что произошла задержка, что готовят второй вертолет, что он вот–вот вылетит, придумываются отмазки об отсутствии врачей, о проблемах с погодой, куча других причин.
Когда в очередной раз нам врут, что вертолет уже летит, Сергей Сергеевич едет на военную заставу, находящуюся недалеко, у которой есть локатор. За небольшую плату нам сообщают, что в небе над Монголией нет ни одного вертолета.
Опять звоним в страховую и слышим вновь слова о необходимости консультаций.
Вообще по итогам дня дело обстоит так: Бабахер в критическом состоянии, на гране жизни и смерти. Два вертолета на всю Монголию. Из пустыни оплатить вылет возможности нет. Страховая откровенно «динамит», кормит завтраками и «консультируется», видимо, ожидая «естественного разрешения проблемы».
Тем временем темнеет и я остаюсь сиделкой около кровати Андрея до утра.
Ночь. Яркая люминисцентная лампа с низким гулом освещает потрескавшиеся стены. Запах лекарств и я у кровати Бабахера. Где-то это уже было. Где-то там, в глубинах подсознания, куда загнанная память продолжает ужасаться реальности. Где было страшно и отчаянно неуютно. Много лет назад так же умирал мой отец. Страшная больница и скрежет зубов в полуночной тишине. Такая же люминисцентная лампа и такие же стены. Кажется, что я даже узнаю эту вязь трещинок на зеленой краске. Взять себя в руки! Держаться!
Утром приехала новая смена из нашего лагеря. Сергей Сергеевич и Ирина продолжают безостановочно названивать в страховую, в больницы Уланбатора, куда-то еще. Пытаюсь помогать врачу, ко мне присоединяется механик Коля. Дамдинджав все время выступает переводчиком и кажется, что он успевает поучаствовать во всех процессах, он помогает держать Андрея, вести переговоры, стирает простыни. Своей энергией и позитивом поддерживает всех. Но настроение все равно на ноле.
За день вертолет опять несколько раз «вылетает» но каждый раз это оказывается враньем. Сергей Сергеевич тем временем раскатывает «луноходом» посадочную площадку. Андрей стабилизируется и у нас появляется робкая надежда.
К вечеру я совсем никакой. Сказалось ночное бдение. Чувствую, что моральные силы на исходе. Тем временем меня подменяют и отправляют обратно в лагерь. Перед отъездом в лагерь приходит радостная новость. Деньги вертолетчикам наконец перечислены и Сергей Сергеевич лично дозванивается до врачей, которые утром наконец вылетают в Олгий.
Видимо, страховщики не дождались экономически выгодного для себя решения проблемы и перечислили деньги. Правда нам было объявлено, что вылет вертолета обойдется нам в 30 000 долларов (за такие деньги подержанный вертолет купить можно) и все последующие действия страховой покрываться уже не будут. Мы соглашаемся, так как выхода нет. Неплохая накрутка в 100% на услуги вертолетчиков. Не так ли?
Я много думал о том, как же так получилось, что опытный, в общем-то, мотоциклист, попал в такую передрягу. С самого начала пути, всем стало понятно, что Андрей совершенно не подготовлен к сложной езде на тяжелом мотоцикле в условиях бездорожья. Но каждый из нас был волен выбирать свой путь сам. Сергей Сергеевич несколько раз, после очередных падений, спрашивал, не передумал ли Андрей ехать дальше сам? Ведь была возможность погрузить мотоцикл в пикап, и ехать в нем пассажиром. Но Андрей отказался, решив ехать, хоть и на пределе возможностей, но сам. И за это он заслуживает огромного уважения. Ведь бороться ему приходилось не столько с дорогой, сколько с собой, а это самая сложная борьба.
Уже вечером, понимая, что ничем больше помочь не могу, возвращаюсь в лагерь. Сообщив всем, что вертолет наконец то будет утром, вызываю общее оживление.
Но мне находиться в лагере становится все тяжелее и тяжелее. Сказывается усталость бессонной ночи и пережитых воспоминаний. Постепенно становится понятно, что я должен дальше ехать один. Решаю отъехать от места падения Бабахера насколько можно подальше, уехав тем самым вперед. Меня отговаривают, пытаясь убедить ехать со всеми вместе, утром, так как впереди незнакомая даже для монголов дорога, и ехать одному опасно.
Но что-то во мне подсказывает, что я должен сделать это. Пусть это и безрассудно и даже, в какой-то степени, глупо. Но как и в ситуации со «звоночками», я привык идти наперекор судьбе, испытывая ее и себя. Более того, мои ощущения в тот момент как никогда, оказались настроены на звенящую струну одиночества и преодоления самого себя. Я собираю вещи, навешиваю запасную резину на мотоцикл, прощаюсь с ребятами и еду вперед.
До полной темноты успеваю отъехать километров на пятьдесят.
Первая ночь в пустыне, проведенная наедине с собой. Это потрясающее ощущение. Помноженное на нервотрепку последних дней, впечатление от езды по ночной степи несравнимо ни с чем. Ты чувствуешь полную свободу! Причем, не только свободу от людей, но и то, что люди свободны от тебя. На многие десятки километров вокруг ни одного поселения. Лишь песчаные колеи, расходящиеся в разные стороны и синие горы на горизонте.
Когда совершенно темнеет, понимаю, что ехать становится опасно, песчаные ловушки появляются слишком неожиданно, а прогнозировать свой путь на дальнее расстояние невозможно. Да и просто клонит ко сну.
Разбиваю палатку на вершине холма. Вокруг - пустыня. Маленькие ящерки бегают под ногами, в воздухе запах цветущих трав. Я забираюсь в палатку и вырубаюсь.
Утром вертолет забирает Андрея, наша бригада стартует вслед за мной, но без автомобильного обоза моя скорость значительно вырастает. Если со всеми за день удавалось преодолеть за день от силы 150 километров, то тут за один день я проехал больше пятисот. Но возникает проблема. Почти сразу же помирает мой старый гармин (окончательно отгнивают контакты зарядки и в полевых условиях починить их возможности нет). Со мной лишь карта и сотовый телефон (который, естественно, в пустыне не работает).
На одном участочке выскакиваю на асфальт и заезжаю в областной центр Улангом. Заправляю полный бак бензина и две литровые канистры. Покупаю бутылку воды и сворачиваю с дороги, ведущей на запад на очередное бездорожье.
Северо-западная часть Монголии - продолжение нашего Алтая. Оттого и перевалы - трехтысячники и гряды с белоснежными шапками и горные реки.
Уже первый перевал показал характер местных гор. Забираться по отвесной грунтовке пришлось очень долго. Груженый мотоцикл рычал двигателем. Но неутомимо пер вверх. Тропинка петляла между огромных волунов, круглые булыжники под колесами, размокшая грязь.
Спускаясь в долинки, спрашивал дорогу у местных жителей. Они подсказывали нужные направления. Вокруг неимоверной красоты пейзажи гор и зеленых долин.
Еще в лагере к нам пришла информация, что в этой части Монголии несколько недель лили дожди и большинство дорог непроезжие из-за вышедших из границ берегов. Наш проводник Гамба мне нарисовал путь в обход самых сложных участков. Правда для этого только по карте мне пришлось бы сделать крюк в двести километров. В асфальтовом эквиваленте, это около тысячи верст кругом. Но делать нечего, еду по обозначенному на карте маршруту. Моя задача - объехать озеро Ачит Нур.
В очередной раз забираюсь по крутому склону на гору. До облаков - рукой дотянуться можно. Где-то внизу, крошечные точки юрт и пятна отар. А здесь - холодно и скользко от недавнего дождя. Двигатель глотает разряженный воздух, но тянет мотоцикл сквозь награмождения огромных булыжников. Спуск оказался не менее сложным. Постоянно приходится ловить скользящий на булыжниках мотоцикл, периодически попадаются колеи, наполненные черной грязью. Но по истечению часа, я спускаюсь в долину, где обедаю в юрте местных жителей. Пытаюсь объяснить, куда мне нужно, называя город Ногоонур (который указан на карте). До него как раз мне должно хватить бензина. Местные жители удивляются моему выбору, но указывают дорогу.
По узкой долине, идущей под уклон, спускаюсь к озеру. Его берегом и двигаюсь, надеясь объехать с южной стороны. На восточном берегу встречаю последнее поселение.
Тут надо пояснить, что в этой части Монголии, в отличии от монголов-буддистов, часто встречаются мусульмане уйгурских племен. Проезжая по поселению, состоящему из десятка юрт, слышал как местные жители что-то кричали мне, а один из пацаненков кинул в меня что-то. Решил не останавливаться.
По дорогам вокруг озера ехать было очень тяжело. Огромные песчаные дюны, в которых пробита дорога, высились слева и справа. Мотоцикл плавал и от меня требовались немалые физические затраты, что бы удержать мотоцикл.
Километров через тридцать, когда я забрался из долинки на очередной перевальчик, то понял, что дальше будет ехать ох как непросто. Дело в том, что я уже научился ориентироваться по «проезженности» колеи. Если пересекаются две равнозначные дорожки, но одна из них имеет более свежий след, надо ехать по ней. Но перед этим несколько дней в районе шли дожди и все колеи оказались или заполненными водой песчаными ловушками, или «руслами» ручейков. И ни одного автомобильного следа! Кстати за последующие сутки я не встретил ни одной души, ни одного автомобиля в тех долинах!
Ну что делать, я поехал по указанному на карте пути, въехав в район красных скал.
Пейзаж, в который раз, сменившись, стал совершенно фантастическим, инопланетным. Отвесные скалы по обе стороны от разломов, по дну которых я ехал, возвышались в небеса. Арки, как в Гранд Каньоне, сходящиеся где-то вверху, естественные тоннели и пещеры, желтые, красные, терракотовые оттенки почвы. Огромные валуны, поперек дороги, которые объезжаешь, чувствуя себя очень-очень маленьким.
Вообще пейзаж был настолько инопланетным, впору, Звездные войны снимать.
Попетляв пару часов по ущельям, долинкам и намочившись вдоволь в горных реках, вчера еще бывших ручейками, понял, что дороги найти не могу. К тому моменту от последнего жилья я отъехал уже километров на сто.
Постепенно начинает рождаться тревога. Въезжаю в очередное ущелье, на его дне виднеется старая колея. Еду по ней, понимая, что дорога уводит меня совсем в другую сторону. Вдали виднеется выход из цепи гор, я открываю газ.
Когда я выбрался из ущелья, передо мной открылась ровная зеленая степь. Ура! Радостно лечу к ней, в надежде быстренько доехать в нужном направлении, и вдруг... мотоцикл начинает сбавлять ход, словно попав в песок. Я смотрю под колеса и обмираю. Мотоцикл почти по ступицы в черной жиже. Болото! Неимоверным усилием, с заносом заднего колеса, бросаю мотоцикл в разворот, он крутится почти на месте, бешено воя двигателем, словно жеребец, почуявший близкую смерть. Всеми физическими силами налегаю на руль. Только не останавливаться!
Мотоцикл, разбрасывая вокруг черные куски грязи, рвется обратно. Я ору что-то, упираясь ногами в болотное дно. Но все обходится, «Мец Кару» врезается в почву, выдергивает мотоцикл на твердую поверхность. Въезжаю обратно в ущелье. Понимаю, что выбрался совсем не туда, куда надо.
Возвращаюсь по дну каньона в ближайшую долинку. Ее, мне кажется, я запомнил до конца своих дней, вплоть до последнего камешка. Когда стоишь на перевале, наблюдая ее, подобную огромной чаше, кажется, что другой ее конец очень близок. Но на самом деле это 20 километров абсолютного бездорожья, огромных валунов и круглых камней. Вдоль и поперек долину пересекают морщины разломов и оврагов. Ехать быстрее 40 километров в час по ней просто невозможно. Один раз поехал по такой же неезженной колее, как и все остальные, нырнул в другую долинку, оттуда в третью. Опять перевал, дорога уходит на запад... а мне, блин, надо на север! Начинаю психовать и громко ругаться. Возвращаюсь в первую долину. В итоге я пересекал ее раз пять, пытаясь найти правильный выход!
Начало темнеть, когда я понял, что дело хреново. До ближайшего жилья километров сто. А в баке остается бензина дай бог километров на восемьдесят. Внутренним компасом я чувствую, что до Ногоонура на самом деле близко, но вот дороги найти не могу!
И вот тут-то мне стало страшно! Когда едешь в команде с джипами поддержки, с кучей народа, с едой, водой и бензином, вообще не думаешь о том где ты и как. Просто наслаждаешься ездой, смотришь по сторонам, впитываешь запахи, солнце. Дорожные трудности в виде болот, оврагов и булыжников представляются легким развлечением.
Когда же едешь один, но в известном направлении, добавляется работа по прокладке курса, но все равно ты спокоен, так как знаешь куда едешь.
Но когда ты полностью один, in the middle of nothere, когда у тебя осталось пять литров бензина, литр воды и недоеденная баранья нога в кофре, начинаешь понимать, что «доавантюрничал».
Тут пришлось поразмыслить. Понимая, что если поеду обратно, то точно придется бросать мотоцикл и идти километров пятьдесят пешком. Поэтому очертя голову, доверяюсь внутреннему компасу. Еду по едва угадывающейся колее, уже не разбирая дороги, сквозь ночь. Мотоцикл скользит по камням, пару раз чуть не свернул шею в глубоких оврагах, один раз около часа вытаскивал мотоцикл из разлома.
Было три часа ночи, когда я, буквально по запаху, определил, что Ногонур где-то рядом. Пахло скотом!
И когда я неожиданно увидел перед собой утонувшие в кромешной темноте очертания глинобитных построек, то готов был заорать от счастья! Люди!!!
Но въехав в городишко, неожиданно понял, что... он совершенно пустой!!! Домики, а точнее загоны для скота, сделанные из глины были совершенно пустыми. Мечеть с закрытыми ставнями. Ни души! Я не поверил своим глазам! Мне же говорили, что это город, а не умершее село-призрак!
Вдруг в свет фары попадает тень, промелькнувшая из переулка в переулок. Нормальные люди в американских фильмах при этом пугаются, и стараются убежать. Я же сломя голову погнался за ней! Здесь есть кто-то живой!
На краю поселка я обнаружил единственный жилой домик. В нем жили три сторожа, охраняющие городишко летом. Оказывается, люди в нем появляются лишь зимой, когда сгоняют скот с летних пастбищ. Но я и им был рад! Останавливаюсь около домика, ко мне выходят сторожа в противомоскитных сетках.
- Бензин байгаа ю? (Бензин есть?) - спрашиваю я со словарем.
- Бензин? - Йамар бензин? (Бензин? Какой бензин?) - не понимают сторожа.
- Бензиновый, блин!!!
- Ааа, бензин уу! Бензин байхгуй ее, уи ч байхгуй! Овол л баина! (Ааа, бензин! Нет бензина. Вообще ничего нет! Зимой!)
- Хаана баигаа бол? (А где есть?)
- Цагаанур л баигаа да! (В Цагоонуре!)
- Хеден километр ве Цагаанур хуртел? (Сколько километров туда?)
- Тавин! (Пятьдесят!)
Тут я понимаю, что жопа еще продолжается. Я уже совершенно без сил, у меня уже горит лампочка о том, что бенз кончился (реально после появления цифры «0» еще километров на 20-30 от силы по бездорожью).
Окрестная территория - сплошные камни и скалы, даже палатку разбить негде.
- Тенд унтай болох уу? (Можно Спать?) - показываю на их каптерку.
- Медеей! (Конечно!)
Слезаю с мотоцикла. Снимаю шлем. И тут... на меня набрасывается просто туча комарья! Они моментально лезут в уши, нос, глаза. Я быстро вновь одеваю шлем. Сторожа ржут как кони.
Захожу в домик, разбиваю палатку прямо внутри, так как комарья и там дофига. Сажусь «поужинать» со сторожами. У них на столе - кусок баранины и соленый чай. Сторожа странно похохатывают. Замечаю, что они курят траву и прутся от того, что к ним заглянул психонутый русский. Застолье происходит при свете керосинки, так как света, естественно, нет.
Стараюсь долго не засиживаться, ложусь спать. Сплю два часа, лишь рассвело, сворачиваюсь и выхожу грузить мотоцикл.
И тут я увидел еще один сюр, до конца жизни который точно не забуду. В воздухе такие тучи комарья, что они похожи на дым! В этом супе из насекомых летают ласточки невероятных размеров и упитанности, которые жрут комаров. Ласточек тоже тысячи, но все равно их куда как меньше.
И тут я замечаю на стрехе домика ласточку, которая сидела, склонив головку, уже не двигающуюся и всю... облепленную комарами!!! Комары сожрали ласточку!
Еще рядом со мной тусил барбос. Лохматый, как Боб Марли. Передвигался он очень интересным способом. Он лежал на брюхе. Лапами закрыв нос и глаза. Потом он подрывался, перебегал метров пять, вновь падал на пузо и закрывался лапами. Если бы не косматая шерсть, он бы повторил участь ласточки.
Сторожа указали мне путь в сторону Цогоонура, благо ориентир был отличный — ЛЭП. Решаю, что проеду сколько проеду, пусть хоть двадцать километров. Оставшийся путь дойду пешком, а уже из Цогоонура вернусь с бензом. Преодолев степной участок, заезжаю в очередное ущелье. И тут, вдруг, о чудо! Люди! Оказывается, именно в ущелье прячутся от комарья, живущего на этой заболоченной территории, скотоводы. Около первой же юрты — УАЗик. Хозяин сливает пять литров 76–го! Ура, живем! Завтракая в монгольской семье, наблюдаю уже совсем другие, уйгурские лица. В юрте вместо изображений буддистских богов — Коран.
От Цогоонура, такого же полумертвого городишки, но с механической бензоколонкой, до границы уже рукой подать, километров пятьдесят. Еду, по достаточно ровному грейдеру. Уже почти перед самой границей немного блужу, останавливаюсь около юрты. Спрашиваю дорогу, меня зовут к столу.
Оказывается, потрясения еще не закончились. Захожу в юрту. Передо мной — типичная монгольская семья. Престарелая бабушка, беззубая и почти слепая, знавшая Батыя в младенчестве, отец семейства, мать, две дочери подростка, пацаненок лет девяти. А на кровати… две русые головки мальчишек, лет шести. Они хлопали своими голубыми глазками и о чем то говорили на монгольском языке.
Видя мое удивление, монгол закивал:
— Урус, Урус дети!
Как я понял из рассказа, они живут в монгольской семье уже пару лет. Откуда они там взялись и кто такие, выяснить не удалось. Чуть позже, на границе, я сообщил о них пограничникам, но тем до них и дела нет. Остается надеяться, что став членами монгольской семьи, они будут любимы и вырастут счастливыми.
И вот, наконец, я на границе с Россией! Дождавшись открытия (я приехал на два часа раньше), перехожу монгольскую сторону. Как вы думаете, сколько может быть пограничная полоса между двумя постами? Сто метров? Пятьсот? Восемьсот? Два километра? Фиг там! Двадцать пять!!! Двадцать пять километров пограничной полосы между Монголией и Россией! Как объяснили пограничники, такая дистанция нужна для того, что бы было сложнее перегонять украденный в соседней стране скот. Обычно пограничники успевают отловить такие отары.
На границе знакомлюсь с казахами. Они ехали на форестере, из Китая и клялись, что в Алма-Ату можно попасть коротким путем, через национальный заповедник. И действительно, если взглянуть на карту, через Барнаул и Семипалатинск дорога делает внушительный крюк. Если срезать через заповедник, можно сэкономить тысячи полторы километров из тех четырех, что мне предстоит проехать. Но помня рассказ Ирины о непролазности данного пути, решаю не рисковать. Слишком свежи воспоминания о блужданиях в Монголии.
Первый город после границы — Кош–Агач. Мое заднее колесо уже почти превратилось в мочалку, крупные порезы видны и на протекторе переднего. Въезжаю в Кош–Агач в поисках работающего шиномонтажа. Городок небольшой, но на дороге нет работающих шиномонтажей. Может еще слишком рано? Останавливаюсь на заправке заправиться и спросить. С визгом резины около меня останавливается тонированная 99–я. С пассажирского сиденья вылезает пьяный чувак (Как потом рассказал Сергей Сергеевич, он через пару дней подъехжал и к ним).
— Аааасалям алейкум — взвыл он, панибратски лезя меня обнимать.
— А кто такой, да? А что здесь ездишь? А что, путешественниканама? А у меня тоже мотоцикл! Спортбайк! Не веришь?
Я стараюсь не реагировать, что мне с пьяным разговаривать? Закрываю бензобак.
— А что такой борзый? Отвечай, да! — начинает бычить абрек. — А что в сумках везешь? Ану покажи! Да мой брат тут начальник милиции, может ты чего везешь там? А подарок подари, да?
Я собираюсь сесть на мотоцикл, чувак хватает за плечо, не пуская меня. Коротким ударом бью чувака в челюсть. Чувак падает на капот машины. Из нее выскакивает водила и еще какой–то пацан, поднимают абрека. Я прыгаю на мотоцикл и валю оттуда что есть дури, кто знает, может действительно его брат в милиции работает? За два часа пролетаю триста километров, успокаиваюсь лишь в Алтайском крае.