Регионы России загнали даже не в стагнацию, а в прокрустово ложе

Наталья Зубаревич:

Тяжелейшая депопуляция была во многих частях России: в центре, на северо-западе, в Поволжье. А кто же рос? Столичные агломерации, Северный Кавказ и нефтедобывающие округа. Все. До 2007 года страна депопулировала фатально. И вдруг нам говорят, что мы стали расти. Это правда. В 2012 году показатели приблизились к нулю, в 2013-м – достигли его, в 2014-м случился прирост на 20 тысяч человек за полгода.

Что же происходит? На материнский капитал откликнулась Сибирь, она сегодня более жизнерадостна. Сибирь далеко от центра и в гробу видала все его проблемы. Также в плюс пошли Москва и Питер. Это следствие притока молодых мигрантов, они осели и начали рожать. Вторая причина – городские жители стали дольше жить, и продление жизни сдвинуло показатели смертности вниз. То есть городские агломерации на фоне остальной станы выглядят как очаги демографического баланса.

Но дальше начинается печаль. Те, кто рос в девяностые, скоро будут формировать в поколение 20–25 летних; численность молодых людей окажется меньше на треть, чем в предыдущем пятилетнем интервале. Будет больше представителей поколения, которому сейчас около 60–65 лет. Страна станет апатичной – хотя бы потому, что в ней будет резко меньше молодежи, а прослойка пожилых, зависящих от государства, существенно вырастет. К этому надо готовиться в ближайшие десять лет.

А что с миграцией? Сейчас для мигрантов привлекательна Центральная Россия. Не только Москва и область, но и прилегающие к ним агломерации: тот же Питер как на дрожжах растет от миграции. Есть ощущение, что не одна Москва будет тянуть лямку модернизации, но и Санкт-Петербург через 5–10 лет впряжется вместе с ней. 

 

Если вы прочтете в газетах очередную программу по поднятию Дальнего Востока, пожалуйста, расслабьтесь. Это все слова. Даже деньги, которые пошли туда во время саммита АТЭС, не работают. А что до лозунгов «хватит кормить Кавказ», то подождите два поколения, и там не останется никакой высокой рождаемости. В Дагестане на одну женщину суммарный коэффициент рождаемости уже меньше двух, то есть городская семья себя не воспроизводит – для этого должно быть 2,15. Города Северного Кавказа стремительно модернизируются – хотя бы в демографическом отношении.

Часто спрашивают: почему остальная Россия не присоединилась к протестам, начавшимся в 2011 году? Важно понимать, что в Москве, Питере, Новосибирской, Томской областях качество образования приводит к изменению ценностей населения, а критическая масса такого населения достаточно велика. А вот в таких местах, как Курган, Кузбасс, Архангельск, Забайкалье, – тотальная тишина, потому что строй мысли людей, заданный их социализацией, другой. Доминируют те, кто получил узкое, не гуманитарное, профессионально-техническое образование.

 

 

Когда вас в очередной раз будут пугать гигантскими различиями между жизнью в разных регионах – не верьте, их нет. Да, есть Москва, есть Ханты-Мансийский АО, есть Сахалин. И все. Даже Красноярск, Якутия, Пермский край и Свердловская область уже не влияют на ситуацию. В нашей стране рывок в доходах сконцентрирован в крайне малом количестве мест. Где эти насчитанные 22 000 долларов ВВП по паритету? Я могу вам показать такие места, но вот остальная страна – это уровень Чили. И то это еще комплимент. Только 11% населения живет в богатых регионах. 10–12% – это дистрофики, которых кормят, кормили и будут кормить. И это надо делать, потому что из вложенных средств хотя бы часть пойдет на воспроизводство и развитие человеческого капитала.

Самое страшное, с чем сталкивается Россия, – это спад инвестиций. В прошлом году – минус 0,2, в первом полугодии нынешнего – минус 2,8. Саммит АТЭС не сработал. Я приветствую чемпионат мира по футболу. Правда, после него каких-либо изменений ждать не стоит, и это страшно, потому что спад инвестиций закладывает стагнацию и общий экономический спад на последующие годы – уже, скорее всего, до конца 2010-х.

 

Центр сегодня берет четверть всех инвестиций, и это не только Москва, хотя у нее и каждый девятый рубль. На втором месте – Поволжье, на третьем – наше все: Ямало-Ненецкий АО, Ханты-Мансийск.

 

К слову об инвестициях. Китайские инвестиции в Россию, суммарно накопленные за весь период прямого инвестирования, – 1,3% от всех вливаний в страну. За несколько последних лет – 2–3%. Поэтому рассчитывать, что государство будет заменено здесь Китаем, я бы не стала.

Максимальная же часть государственных инвестиций уходит в Москву, откуда потом распределяется. В позитивном ключе можно сказать только про два региона: Калуга и крайне привлекательная для инвесторов Московская область.

Не стоит, однако, в ближайшее время ожидать протестов из-за увольнений, потому что власти научились снижать риски и слаженно работать в этих условиях, хоть и нарушился главный общественный договор: мы вам прибавляем доход, а вы молчите в тряпочку.

После 2008 года все списали на кризис, дальше – на восстановление после кризиса. Что сейчас? Власть урезала действие этого договора, оставив в нем главные для себя электоральные группы: пенсионеров, бюджетников, силовиков и госчиновников. А остальные – друзья, идите лесом. Мы с вами общественный договор не заключали.

Хочу показать вам картинку, которая объясняет, каково терпение русского народа и что не следует многого от него ждать.

 

Пять квинтильных групп (квинтиль – 20% населения). 5-й квинтиль – население с самыми высокими доходами, в два и более раза выше уровня советского периода. 4-й квинтиль – средний показатель по России, два нижних квинтиля – это сорок процентов россиян, они по уровню доходов еще не вышли на советский период. И тишина.

Посмотрите, как народ повязан с властью. Доля социальных выплат составляет около 20%. Почти каждый пятый рубль россияне получают от государства. И вы думаете, трудно людей на выборы рекрутировать?

Общим местом стало высказывание, что бюджет зависит только от нефтегазовых денег. Это правда. 50% федерального бюджета зависят от нефтегазовых денег. Но у нас еще есть НДС, который платят и нефтянка, и крупные города. Регионы отдают два налога в федерацию: налог на добычу полезных ископаемых и НДС. Три субъекта РФ: Ханты-Мансийск, Ямал и Москва дают 55% всех поступлений в федеральный бюджет. Плюс около 6% дает Питер. Федералам интересны лишь четыре субъекта, все остальное – чемодан без ручки. И такая ситуация имманентна.

Еще одно распространенное убеждение: у регионов забирают налоги. Я вас умоляю! Большая часть нефтегазовых доходов переведена в пошлину. Это 37% дохода бюджета, который вытаскивают не из регионов.

Доля налогов, остающихся в регионах, на самом деле составляет в зависимости от региона 80%, а то и 90%.

 

Все говорят о децентрализации, но при таком уровне ¾ регионов им от этой децентрализации мало чего достанется. Сейчас в регионах колоссально разбалансированный бюджет. Причин две: слетел доходный баланс, налог на прибыль рухнул (сейчас, правда, чуть поднялся), резко сократились в прошлом году федеральные трансферты. При этом у самых дистрофиков ситуация не поменялась. Вниз продавили среднеразвитые и развитые регионы.

У нас полностью разрушена система, по которой те, кто больше работает, живут лучше. Зато система хождения губернаторов по кабинетам работает. Они живут не менее десяти дней в месяц в Москве, и у каждого здесь команда лоббистов.

Мне не очень нравится, когда оппозиция начинает кричать, что на социалку выделяют 5 копеек, а на оборонку 30. Это не совсем так. Основные социальные функции переданы субъектам федерации, поэтому федеральный бюджет сокращает многие расходы, делегирую полномочия и часть денег регионам. Но боливар уже не выдерживает. Когда у вас каждый четвертый рубль идет на образование, пространства для маневра уже нет.

Мы загнали регионы даже не в стагнацию, а в прокрустово ложе, когда ты не можешь ни проявить инициативу, ни распределить инвестиции. Регионы стали тупыми приводными ремнями партии. Главное, за что отвечает губернатор, – это выполнение указов президента.

В прошлом году 5–6 регионов были профицитными, все остальное – дефицит, который в некоторых случаях достигал 25%. А на Чукотке, гулять так гулять, – 55% дефицит.

Когда я в западных аудиториях говорю, что долг регионов достиг трети собственных доходов, на меня смотрят с недоумением, у них там есть долги, которые зашкаливают за ВВП. Но для нас это немыслимо, у нас такого не было.

Кстати, Крым сегодня для бюджета не критичен. Но по инвестпроектам, если они пойдут в том масштабе, в котором закладывались, Крым станет вторым Сочи, только в совсем других экономических условиях. 

Константин Эггерт:

Несколько общий вопрос: а влияние глобальных трендов, социокультурных, оно помимо Москвы где-то еще чувствуется? 

Наталья Зубаревич:

Приграничность как модернизирующий фактор работает, когда граница живая, через нее идет обмен, много контактов. Калининград – другие люди, просто сейчас там хорошо все раздавили. Они первыми стали протестовать по экономическим мотивам. Дальний Восток – там публика тоже другая. Граница в итоге открывает глаза, дает импульс к предприимчивости, но таких границ крайне мало. Мурманск, например, в этом качестве потерян. Если говорить глобально о мире и его влиянии, то колоссальную роль оно может сыграть в восточных областях страны. Открытие границ на востоке, улучшение институтов, конкурентный честный подход к ресурсам – все это сильно поможет поднять восточные регионы. Но нынешний режим никогда на это не согласится. 

 

Кирилл Рогов, политический обозреватель, сотрудник Института экономики переходного периода, финалист премии «ПолитПросвет»

Мне кажется, мы должны понимать, что в политической и экономической истории меньшинство гораздо важнее, чем большинство. Наличие большого инертного «хвоста» ничего нам не говорит о стране. Разрыв между авангардом и арьергардом есть везде. С точки зрения развития гораздо важнее политическое представительство – кого представляет политическая элита, хвост или голову. В каком соотношении авангард и арьергард будут представлены.

 

С точки зрения пространственного развития у нас три проблемы, как мне кажется, которые в комплексе формируют долгосрочный вызов. Первая: очень большая территория при маленьком населении. В итоге – слабое развитие торговли, тянущее за собой множество других негативных явлений. Вторая: различие между югом и севером. Третья проблема – это нефть, в территориальном смысле она дает эффект, сформулированный Натальей, – нет большого различия в доходах, если смотреть на региональное развитие, но есть группа регионов, которые непропорционально выбиваются вверх. Это неравенство – один из феноменов ресурсного проклятия.

Что, в свою очередь, дает эффект усиления центрального правительства, потому что его поддерживает большинство, желающее перераспределения средств.

Я исхожу из концепции, что мы, несмотря ни на что, вернемся ко всем посткризисным тенденциям 2008–2012 годов, к инерционному развитию, нарушенному крымской аномалией. Нам потребуется понять, что экономический рост будет в отдельных точках, а не по всей стране, и это нормально. Что будут депрессивные регионы, откуда люди продолжат уезжать в такую «маленькую Россию», начертанную поверх «большой». Что именно большие города будут определять политическое будущее. В развитии нашей страны в нулевые было много естественных и внушающих оптимизм явлений. 

 

 

Константин Эггерт, политический обозреватель, член британского Королевского института международных отношений

Наталья, вы согласны – то, что произойдет в политическом плане в Москве, повлияет и на всю остальную страну, которая будет сидеть перед телевизором и смотреть, какого царя назначат? Это так? У Москвы такой потенциал есть?

Наталья Зубаревич 

Да, это так. Сейчас население сильно отравлено, и о каком-то здравом смысле мы говорить не можем, сейчас гиперценность – «Крым наш». Я не знаю, когда мы вернемся к здравому смыслу. Когда этот угар пройдет, город будет восстанавливаться. Но я не знаю, до какого дна мы дойдем в этой траектории. 

Арсениц Рогинский, историк, председатель правления общества «Международный Мемориал»

У меня профанский вопрос. Мы теперь живем с новым словом – «санкции». Мне бы хотелось понять, какое влияние они оказывают, если оказывают, на то, о чем вы нам рассказывали. 

Наталья Зубаревич:

Ну, во-первых, они влияют через рост инфляции и в первую очередь в крупнейших городах, потому что там доля импортного продовольствия максимальна. Во-вторых, рост цен есть и на российскую продукцию. Это касается уже и периферии. В-третьих, после присоединения Крыма пошла волна девальвации, люди стали сбрасывать рубли. В Москве моментально скупили весь рынок жилья. По-крайней мере те, кто не клал валюту в ячейки. В Москве был подъем продаж автомобилей, сейчас на авторынке чудовищный обвал, и это бьет по Калуге, например, Татарстану, где много незаконченных проектов. В связи с санкциями проблемы испытывает банковская сфера, а этот значит сложности с кредитованием долгосрочных проектов. 

Кирилл Рогов:

Хочу сказать, что гораздо больший эффект, чем санкции, дает девальвация рубля. Потому что у нас огромное количество ширпотреба, он не импортный, а полуимпортный. Дорожает сырье.

Наталья Зубаревич:

Смотрите, у нас есть данность – рентное государство со сверхцентрализованной, авторитарной властью. Таким оно останется еще очень долго. Но мы можем провести некоторое дерегулирование и децентрализацию, которые приведут к тому, что голоса регионов все-таки станут слышны. А если так, то снизятся масштабы авторитаризма. Раз мы не можем двигать интересами социальных групп, то можно попробовать управлять интересами продвинутых регионов. Но для этого нужно горизонтальное взаимодействие между властями регионов, что сейчас запрещено категорически. Передача части власти на региональный уровень дает еще один важный эффект – регионы начинают спрашивать у центральной власти: а ты почему этому дала 100 рублей, а нам 10? Так потихоньку начинает расшатываться система, которая сейчас дошла до полной слитности ренты, централизации и авторитаризма. С чего-то надо начинать, так давайте попробуем начать со сверхцентрализации.  

Источник