Глубокого отношения к этническому разнообразию в этой туристической культуре уже не будет

Александр, может ли, по вашему мнению, культурное возрождение нерусских народов России повлиять на изменение общероссийского культурного поля и общественного дискурса?

Фундаментальный момент заключен в том, что внутренняя политика России в постсоветском двадцатилетии вообще еще не нашла ответа на вопрос о «национальной политике». Были имперские практики, потом – советские, интернационалистские практики. Теперь ни империи, ни СССР нет. Мы живем в зоне инерционно доедаемого наследства советского интернационализма. Но новой концептуализации российской «многонациональности» не происходит. И, возможно, уже не произойдет. Главный тренд – развитие городов, агломераций. Они затягивают в себя все больше и больше людей. Они являются машинами ассимиляции.  Результатом этого является «новый городской человек». Роль территории – как «земли предков» - все больше снижается. За пределами агломераций остаются настолько обессиленные в жизненном и культурном отношении группы населения, что они уже не могут являться держателями каких-либо национальных традиций. И отсюда вопрос: как сохраняется этническая идентичность в этом новом окончательно урбанизированном мире? Теперь уже нельзя рассчитывать на поддержку гоударства. Государство выступает на стороне больших городов. В России малые города и сельские местности предоставлены сами себе или – в лучшем случае – новым феодалам, владельцам производств.  Видимо, теперь этническая идентичность – это уже целиком общественные усилия. Сетевые землячества, разбросанные в «каменных джунглях» больших городов сами должны предъявлять себя и свой символический капитал остальному обществу. Британский социолог Зигмунт Бауман пишет о том, что современный человек стал «туристом». Городская культура – туристическая по своему духу. Она готова принять какие-то культурные вклады любых народов – в виде гастрономических брендов, элементов моды, бытового интерьера. Все это, конечно, очень поверхностные усвоения. Но другого, более глубокого отношения к этническому разнообразию, видимо, в этой туристической культуре уже не будет.

Каково, по вашему мнению, место отдельных национальных культур в российском культурном процессе? Удмуртское культурное брожение - встроено в общероссийский процесс или развивается автономно от него?

Москве удмурты безразличны. Российского культурного процесса просто нет. Есть только ассимиляционный урбанистический процесс. Потому, я думаю, что конструирование «финно-угорского интернационала» - хорошая идея. Она позволяет вписать удмуртов в более масштабный глобальный бренд. К несчастью, сейчас российское государство очень сумрачное, всего боится и пытается весьма провинциально строить себе централистскую идеологию. Поэтому финно-угорское движение у московских властей под подозрением. На мой взгляд, это большая ошибка. Наоборот, для российского общества было бы очень полезно поддерживать весь возможный спектр финно-угорского культурного взаимодействия. 

Мне кажется, сейчас полезен любой «культурный национализм», любая точка роста. Потому что именно из этих культурных национализмов и должны вырасти новые формы. Ведь старые формы сохранения «этничности» умирают безвозвратно: фольклорные ансамбли, официальные газеты на языках малых народов, казенные «дни такой-то культуры» и т.д. – все это инерционное советское наследие. Когда-то – в 20-30-е гг. прошлого века это все еще было живо и имело живую связь с бытованием народов. Но уже примерно с 70-х гг. оно стало достаточно формальным, а теперь уже ясно, что у этих форм нет будущего.  А это значит, что молодые удмурты должны сами найти формы новых культурных коммуникаций.

Нужно ли производить какие-то действия по притягиванию таких замкнутых национальных миров друг к другу или же они должны оставаться в таком автономном состоянии?

Нужно.  В первую очередь, это миссия университетов. К несчастью, сейчас миссия университетов разваливается, подвергается эрозии. Именно университеты – как центры академической свободы, как центры публичной политики должны настаивать на культурном разнообразии как ценности. А значит, и пропагандировать интерес к языкам и культурным практикам малых народов.

Какой должна быть в вашем понимании модель постсоветской "дружбы народов" в современной России? На каких принципах она может быть построена?

Глобальная культура в любом случае победит. Но она же и должна в самой себе укреплять «новую бережливость».  В постсоветской России еще не укрепилась ни экология, ни бережное отношение к этническому разнообразию.  Отчасти можно поставить знак равенства между сохранением природы и сохранением этнических культур. Дружба народов теперь может быть только уже постмодернистской – ироничной, с пониманием того, что этническая идентичность в значительной мере является культурным выбором, она уже не предписана жестко.  Горожане – каждый со своим жизненным проектом в «глобальной мировой деревне» - должны добросердечно относиться к любым этнокультурным практикам.  Но это ироничное добросердечие еще только начинает формироваться в городах.  Оно должно укрепиться как стиль, победив ксенофобию и любые гегемонистские манеры.

Как Вы относитесь к идее обязательного изучения всеми школьниками второго государственного (национального нерусского) языка в национальных республиках?

Как к мало реалистичной. Видимо, будут развиваться те институции, которые уже возникли –частные лицеи, факультативные курсы. 

Как Вы относитесь к пропаганде билингвизма и политики развертывания языковых гнезд как инстанций по усвоению второго родного языка?

Билингвизм – это очень важно. Вообще практика мышления на двух и более языках чрезвычайно плодотворна для человека. Это очень хорошо, что новозеландская, а теперь и финская практика «языковых гнезд», т.е. создание детских групп для семей, в которых уже не говорят на родном языке, подхвачена в России.  Хорошо, что есть уже первый опыт на Таймыре и его обсуждают в Петрозаводске и в Саранске.