"Подавили языком пулемета"

 Власть надеялась сделать из этих таежных людей  нужную  в тех далеких местах интеллигенцию, совершенно забыв, что главным занятием для этих людей были охота и оленеводство. 

  В романах Григория Федосеева хорошо описано начало той страшной драмы в судьбе огромного тунгусского племени.

  -Не трогайте нас и не трогайте наших детей. У нас  хоть и трудная жизнь, но мы к ней привыкли, - говорила героиня повести мудрая эвенка Лангара, глядя как разоряют, жгут, травят пришельцы их вековую тайгу. Разорив по бескрайним просторам России свое трудовое крестьянство, разорив по бескрайней тайге  поселки эвенков, поломала  веками сложившийся быт таежных людей. А вместе с этим и уничтожила их красивейший язык, уничтожила  их неразлучных кормильцев —  оленей. Оказалась разорванной нить времен и взаимосвязей.

С приходом на побережье Охотского моря Советской власти весь огромнейший край был разделен на 4 волости, и к каждой из них прикрепили тунгусов-кочевников, в том числе тунгусов из Якутии, и сразу же всех обложили налогами. Первым ввели охотничий налог, потом всех обложили общегражданским налогом: по два рубля с мужчины и по рублю с женщины. В 1923 году ввели пушной налог и регистрацию пушнины. Потом ввели попенный и лесной налоги, по которому население должно было платить по 3 рубля за куб. сажень хвороста и по 70 копеек за каждое ободранное дерево. Чуть позже были введены канцелярские и гербовые сборы. Был введен сельхозналог и каюрная повинность для разъездов должностных лиц, агентов ГПУ и различных военных отрядов.

Словно чуя большую  беду, недовольные грабительской политикой новой власти, тунгусы созвали в июне 1924 года в селе Нелькан I съезд Аяно-Нельканских, Охотских, Аркинских и Маймаканских тунгусов. Съезд решил отделиться от новой власти в самостоятельное государство и было избрано Временное Тунгусское национальное управление.

С 20 по 23 января 1925 года в селе Нелькан состоялся Второй Тунгусский съезд такого же состава, как и первый, на котором участники съезда говорили о полном расхождении слов и дел у новой власти.

  О зверствах органов ГПУ, о разорительных налогах, о дороговизне товаров, обнищании и голоде тунгусов. Резолюция съезда была такова: организовать самостоятельную Тунгусию без коммунистов.

Но, как и по всей необъятной России, какую-то бы ни было волостную самостоятельность вскоре подавили языком пулемета.

  Многим позже загубила  Советская власть и себя. Вот что пишет об этой ужасной затее газета «Звезда Севера» от 29 сентября 2012 года словами пасшего оленьи стада до двух тысяч голов Дмитрия Павловича Амосова:

- Когда закрыли наш поселок Тотту, оленьи стада, как «бесхозные», ушли в сторону Якутии. Одичали и потерялись стада, и пасти стали их одни серые волки.

  А чуть позже, по негласному сговору директора оленеводческого совхоза и начальника Аяно-Майской геологоразведочной экспедиции, все небольшие, уютные домики живших недавно в своих родовых поселеньях эвенов были растащены на подвесках МИ-8 геологами по горной, безлесной тайге.

На Мар-Кюэле, в роду эвенков Тихоновых, Стручковых было более двух тысяч голов оленей, но сначала в их небольшом поселеньи поселились геологи, позже вырос по соседству с ними огромный поселок старателей, и водка за очень короткое время свела на «нет» и оленей, и всех эвенков.

Купца, что вез раньше в тунгусское стойбище канистру хорошего спирта, власть сразу ставила вне закона, а в советское время вниз по р. Лене, затем вверх по Алдану и Мае  шли 800-тонные самоходные суда с собранным в трюмы судов со всей необъятной России ужаснейшим «пойлом». РЫБКООП перевыполнял  по спиртному в разы все разумные планы, а эвенков, одного за другим, везли на кладбище. К 90-м годам и того показалось правителям мало. Вверх по Алдану и Мае стали ходить 2000-тысячные «пьяные» баржи, и весь этот страшный, чумной суррогат пили  оставшиеся эвенки.

  Начало и конец этой страшной трагедии можно легко проследить на примере совхоза «Нельканский», в котором в середине 80-х годов было одиннадцать стад оленей с поголовьем в двенадцать тысяч голов. Когда в 90-х начался всеобщий развал, не минул он и этого, дальнего края.

  Руководство совхоза в это смутное время, совершенно забыв о пастухах и оленях, поставив во главу угла свои меркантильные интересы, за очень короткое время прикончило все поголовье.  Когда начался дележ совхозного имущества директор совхоза, скупив за бесценок у эвенков ваучеры, прибрал к своим рукам всю совхозную технику и сейчас, он, наняв шоферов, возит на ней горючку и грузы.

 

  Взялись править стадами оленей люди с меркантильными интересами  и машины с забитыми тушами пошли  накатанным зимником во все стороны. Словно голодная стая волков, набросились на оленьи стада все, кто лишь мог привезти мерзкое «пойло», пользуясь слабостью эвенков к спиртному, и как моровой, страшной язвой были вмиг уничтожены по тайге все  стада. Пили все пастухи так, что живьем замерзали в палатках, а руководству района, совхоза было в то смутное время совсем не до этого.

Встретил я прошлым летом Гаврила, пастуха из четвертого стада. Идет он по пыльной дороге, хромает.    

-Что с тобой приключилось?  - говорю я ему.

- А- а-а, - потянул обреченно эвенк. - Был сильно пьяным и, высунув ногу из теплой палатки на лютый крещенский мороз, отморозил все пальцы на левой ноге.

Начав с мизинца, открутил пастух побелевшие  пальцы, вот только большой палец пришлось отрубить топором, сил не достало его открутить.  Выбросив мерзлые пальцы голодным собакам, он посыпал на рану из печки золой,  обмотал ногу заячьей шкуркой и остался хромым на всю жизнь.

Прошлым летом привез кто-то на Немуй братьям Соловьевым в канистре технический спирт, и два брата-эвенка, Владимир и Дмитрий,  отошли через день в мир иной.

В верховьях реки Маймакан утонул, переходя вброд с оленями реку, старейший в Аяно-Майском районе пастух Василий Владимиров. 

Осталось немного оленей на Северном  Уе,  да где-то в верховьях реки Маймакан, а в огромном, таежном районе  всего лишь чуть больше пятьсот оленей. Когда-то эвенка, державшего двести голов оленей, считали в таежных краях самым бедным!

Пропали олени, и вслед за ними ушли в мир иной пастухи. Когда я работал с оленями в стаде в верховьях реки Маймакан, у нас было 7 пастухов. Рядом, по реке Могей, в первом стаде было 6 пастухов и, давным уж давно, ни из четвертого, ни из пятого стада, ни изо всех других стад - никого не осталось в живых.

Было 12 оленей в частном пользовании у Николая Карамзина, но ему за семейную драку, словно лютому рецидивисту, дали «по полной программе» шесть лет тюрьмы, и никто не замолвил за того пастуха доброе слово. Пока он сидел в Николаевских застенках, жена всех оленей пустила, что называется, «с молотка» этому же Николаю на оплату услуг адвоката.

Вышел пастух из тюрьмы весь как «лунь» побелевший, но нашел в себе силы пригнать  из Якутии 12 оленей. Неусыпно следя за животными, довел стадо до сорока голов, только вот кто их будет пасти в тайге дальше?

 

  Вывела, выбила власть пастухов и создала для оставшихся где-то в бескрайней тайге  новый закон об оленеводстве под № 241. Для тех, кто зарегистрирован в общине (считай тот же колхоз).  Но как только пастух станет членом общины (в которой появится сразу начальник, бухгалтер, юрист, кладовщик и др.), то на его оленей сразу насядет налоговая инспекция, фонд социального страхования, пенсионный фонд и прочие-прочие, никогда не видавшие оленей в глаза лица. И что эвенку с этих субсидий останется? Да и где их взять, этих бухгалтеров, юристов? Закон не работает, ни один оленевод Аяно-Майского района не получил ни субсидию, ни социальную выплату. 

Когда в 90-х годах по Охотскому побережью закрыли всю линию связи, то монтеры, разбежавшись, кто куда, побросали в тайге своих верных лошадок. Стабунились лошадки в одном добром месте, между реками Кохалма –Кемкара, и вскоре на волюшке-вольной они, расплодившись, образовали табун в 16 голов.

Кончили люди оленей, кончили люди вокруг по тайге всех сохатых, и взялись они за бесхозных лошадок. И начал то подлое дело защитник природы, егерь из поселка Аян. Потом рыбацкое судно, высадив на побережье десант, в упор расстреляло доверчивых, мирных лошадок, и  редкая порода лошадей-тяжеловесов навеки исчезла из прибрежной Охотской тайги.

  Я ходил к главе департамента Росприроднадзора, говорил я ему, чтобы взяли они под охрану последний в Хабаровском крае табун полудиких лошадок, благо рядом находится Джугджурский большой заповедник.

- Нет, - отвечал мне его заместитель. - Лошади относятся к сельскохозяйственным животным, а мы сельским хозяйством не занимаемся!

- А как же тогда в Якутии живут и плодятся на воле большие стада лошадей?

- Так то - Якутия, а у нас на все это ума не хватает.

Когда-то кипевший бурной жизнью, центральный поселок Нелькан пришел сейчас в полное запустение. Сгорел интернат, сгорел клуб вместе с библиотекой, сгорела большая контора совхоза, сгорел двухэтажный гараж, пустует двухэтажное здание фактории. Стоят вереницей вдоль длинных улиц, зияя забитыми крест-накрест глазницами, пустые совхозные дома. Кончали люди оленьи стада, нечем стало заняться в тайге оленным эвенкам. Старатели вместе с открытием трубки «Кондёр» повыбили с вертолетов сохатых. Оставив после добычи рудного золота в Тас-Уряхе, на горной  речке Тукчи, огромные котлованы обработанной цианидами руды, они отравили всю рыбу в реках, ближайших озерах и, случилось здесь то, о чем говорила когда-то героиня повести Г. Федосеева, мудрая эвенка Лангара: «Опустеет тайга, обезлюдит и командовать будут в ней серые волки!»

Не верится, что все так бесперспективно. Тайга всегда кормила, лечила, растила людей. В лихие 90-е, когда совхоз закрывали под эгидой реорганизации, люди месяцами жили без денег. Мясо, рыба, пушнина не дали погибнуть. Неужели сегодня никто не понимает, что время приходит непростое, что никто нас кормить не будет. Никто кроме нас не сохранит нашу страну, людей, природу.