Шаманский дух, приходящий из Кореи. Или из Японии?
В бурятском шаманизме существует культ онгона Абагалдая, не только не утративший популярности за годы советского атеизма, но и набравший исключительную популярность в последние десятилетия.
В научной среде этот культ также вызывает пристальное внимание ученых из Венгрии, Великобритании, России, Монголии и Китая.
Корейский зять?
Культ Абагалдая не был известен большинству других монгольских народов, за исключением бурят, ононских хамниган, дауров и одной из групп чахар. Кроме них он известен эвенкам (только тем, кто соседствовал с бурятами-хоринцами) и солонам. Столь странная география распространения побуждала некоторых исследователей полагать, что происхождение традиции связано с тунгусскими народами. Другие же, напротив, считали, что культ зародился в монголоязычной среде, поскольку имя Абагалдая несомненно монгольское. В эту дискуссию мы не будем вдаваться, но кратко опишем отдельные особенности культа.
По бурятским шаманским легендам Абагалдай был воином, или даже полководцем. В Музее этнографии народов СССР один из бурятских онгонов Абагалдая атрибутирован как «маска знатного воина». Считается, что после смерти он стал духом-онгоном, а при жизни был женат на дочери Гуулин хаан’а, корейского короля, в связи с чем существует его прозвище «корейский зять». В ранних записях у бурят-хоринцев он называется сыном некоего Гутаар-нойона, правителя острова в теплом океане в юго-восточной стороне. Позднее стали путать происхождение супруги и самого Абагалдая, в следствие чего у эхиритов и современных бурят Монголии стали говорить, будто он сам сын корейского короля. В записях фольклора встречается смешанный образ отца Абагалдая, например, у булагатов его имя стало звучать Гутаар Гуулин Сагаан-нойон. Здесь видно, как воедино были соединены образы корейского короля и правителя некоего острова.
Символом духа Абагалдая является металлическая маска, причем термином онгон буряты уже очень давно называют и духа, и его образ в виде специального предмета. Специалисты, изучавшие культ Абагалдая, обратили внимание на то, что у ангарских бурят родов хангин и шарайт существует культ духа Буртэ, материальным воплощением которого также является предмет, похожий на маску. Сохранившиеся изображения этого онгона показывают деревянный маскоид, украшенный густыми черными усами и бородой. С учетом обстоятельств происхождения двух ангарских родов, связанных с племенем хори, высказано убедительное мнение о том, что культы онгонов Буртэ и Абагалдая имеют одно происхождение.
Маска Абагалдая. Усы и брови утрачены, сохранилась часть бороды
Корея или Япония?
Связь образа Абагалдая с Кореей настолько укоренилась, что, согласно материалам венгерских исследователей, бурятские шаманы в Монголии прямо говорят, что во время ритуала призывания онгона он «приходит из Кореи». При этом шаманы, по-видимому, уже не знают старинного бурятского названия Кореи – Гуулин, и говорят: «Солонгосоос орж ирдэг». Казалось бы, все эти многочисленные корейские мотивы не должны заставить нас усомниться в происхождении хотя бы отдельных элементов культа Абагалдая из Страны Утренней свежести. Однако не все так просто.
Крупнейший бурятский исследователь шаманизма Т.М. Михайлов в одной из своих книг привел важную информацию об этом культе.
“В прошлом среди балаганских бурят был распространен онгон Абагалдай — мужское изображение в виде металлической маски. Шаманисты почему-то страшно боялись его, хотя не имели четкого представления о его происхождении и назначении. Ц. Жамцарано удалось записать отрывок призывания в честь Абагалдая, в котором упоминаются острова, омывающие их два моря, зять корейского хана. Ц. Жамцарано предположил, что онгон имеет древнее происхождение и связан с монгольскими походами на Японию.”
Большая часть наших знаний о культе Абагалдая у бурят досоветского времени почерпнута из записей выдающегося ученого Ц. Жамцарано, поэтому к его мнению о японских, а не корейских корнях, онгона следует отнестись с полным вниманием. В этой связи хочу вспомнить одну так и не разрешенною мной загадку. Около 25 лет тому назад я занимался анализом бурятской хроники «Повесть княгини Бальжин» и пришел к выводу, что сюжет о плавании на завоевание островной страны восходит к монгольским походам на Японию. Этой мыслью я поделился с краеведом, который неожиданно сказал, что уже видел подобную версию в статье, опубликованной в бурятской газете примерно на рубеже 1980-90-х годов. Поиски той публикации ни к чему не привели, но сейчас я предполагаю, что там содержался фрагмент из того же архивного дела фонда Ц. Жамцарано, на которое ссылался Т.М. Михайлов.
Как ни печально, но ситуация с вводом в научный оборот наследия Ц. Жамцарано до сих продолжает оставлять желать лучшего. Конкретно те материалы о культе Абагалдая, где ученый высказал мнение о его связи с кампаниями Хубилая против Японии, до сих пор не опубликованы. Хранятся они в Санкт-Петербурге, куда дорого добираться.
Тем не менее, к сегодняшнему дню стало очевидно, что сюжет из «Повести княгини Бальжин» действительно восходит к периоду монголо-японской войны в правление Хубилая. Другое дело, что этот сюжет с течением веков начал сливаться с другими историями путем появления «сквозных» персонажей. Например, известный по бурятским летописям Бубэй-бэйлэ превратился в инициатора морского похода 13 века, хотя он же фигурирует и в сюжетах, восходящих к событиям 17 столетия.
Маска шамана или личина воина?
Материальным символом духа Абагалдая является его маска, при изготовлении которой соблюдаются определенные требования. Маска обязательно металлическая, чаще всего латунная, иногда – медная, или железная. Последний тип по неизвестной причине постоянно выпадает из поля зрения этнографов, пишущих о культе Абагалдая. В реальности железных масок этого онгона не так уж и мало. Есть единичные упоминания о деревянных образцах, хотя, возможно, в этом случае ее путают с онгоном Буртэ.
Маска Абагалдая и маскоиды Буртэ всегда имеют усы и бороду, часто – волосы в верхней части и брови, как правило, темного цвета. На некоторых сохранившихся образцах волосы имеют рыжеватый оттенок, но не понятно, был ли он изначально, или волосы просто выцвели. Усы, брови и борода обычно были животного происхождения и прикреплялись гвоздиками к маске вместе с полосками кожи.
Деревянный маскоид онгона Буртэ
Надо сказать, что это единственная в монгольском мире известная маска, считающаяся символом онгона. Она резко отличается от тибетских и монгольских масок для буддийской мистерии Цам материалом, из которого изготавливается. Тот факт, что маска Абагалдая обычно делается из металла, навевает ассоциации с боевыми подшлемными масками, но и здесь существует большое отличие от известных кочевнических образцов. В западной части Евразийских степей действительно были распространены боевые личины и некоторые даже имели усы и бороды. Однако во всех известных случаях волосы на таких личинах выбивались прямо на металле.
Маски-забрала были распространены у чжурчженей эпохи Цзинь, но они не имели ни усов с бородой, ни волос в верхней части. Брови на этих забралах, а также на защитных налобниках, были выбиты в железе чеканом. Позднее воинские маски получили распространение в монгольскую эпоху Юань, причем они уже сочетали в себе традиции как западных кочевников, так и дальневосточных воинов. Известные позднеюаньские и раннеминские боевые личины изображали усы и брови чеканкой, медным напоем и насечкой. Примеров с прикреплением или приклеиванием настоящих волос на кочевнических и юаньских боевых масках не обнаружено. Такие примеры можно встретить в совсем другой части Азии.
слева направо:
1. боевые маски периода поздней Юань из Китая и Тибета
2. чжурчженьская личина-забрало
3. железная маска Абагалдая с частично утраченной бородой
Самурайские боевые маски часто имели приклеенные усы и бороды и тоже изготавливались из металла. Происхождение японских защитных масок в некоторой степени тоже связано с регионами Маньчжурии и Китая, но дальнейшая эволюция самурайского доспеха пошла по совершенно особому пути.
Самурайские боевые маски: слева 16-17 вв., справа - доспехи 18 века в стиле Камакура (1185-1333)
Тот факт, что маска Абагалдая делается из металла, может свидетельствовать в пользу ее происхождения от боевых личин. Использование таких масок в качестве доспехов долго сохранялось в Забайкалье. Так, сведения о железных боевых личинах у баунтовских тунгусов восходят приблизительно к 16 веку. Позднее воинский аспект маски Абагалдая отошел на второй план, предмет стал атрибутом шаманов, а изготавливать его стали все более небрежно.
Восток Сибири?
Если окинуть взором сибирские и степные кочевнические традиции использования масок в 16-20 вв., то сразу обнаружится, что значимость масок в культуре нарастает с запада на восток. Максимальная концентрация будет достигнута на северо-востоке, в культурах коряков, эскимосов и чукчей, а также – на юго-востоке Сибири – в культурах тунгусо-маньчжурских народов Приамурья и Приморья. С другой стороны, маски известны народам севера Алтая. Некоторые из масок всех этих регионов внешне достаточно похожи на онгон Абагалдая, но отличаются тем, что там неизвестны металлические образцы. Маски из латуни или железа с волосами органического происхождения делали только те народы и племена, у которых был культ Абагалдая.
На первый взгляд, более простое должно предшествовать более сложному, то есть маска из бересты и кожи должна появиться раньше металлической. Отсюда может вытекать опасно простой вывод о том, что материальный онгон Абагалдая из металла развился от примитивных масок из органических материалов. В общекультурной эволюции так, вероятно, и было. Однако конкретная маска конкретного культа Абагалдая может иметь совсем иную историю. Трудно вообразить причину, по которой шаманы, издревле довольствовавшиеся простым в изготовлении предметом из бересты, вдруг потребовали бы для того же самого обряда многократно более трудоемкий в изготовлении атрибут из железа или латуни.
Обратная ситуация видится более реалистичной: шаманы, которым стала недоступна, или слишком затратна, сложная технология, перешли к более простой. Примерно так эволюционировал шаманский плащ оргой, который когда-то имел развитую броню, но та постепенно превратилась лишь в символические железные пластинки. Сабля в атрибутике бурятского шамана в эхиритской традиции трансформировалась в подражание русским шпагам чиновничьего образца. У хоринских шаманов сабли и мечи превратились в вотивы, уменьшенные модели, или изогнутые ножи.
На текущем этапе исследований представляется, что маски культа Абагалдая, как собственно и весь этот культ, стоят особняком среди сибирских и степных традиций. Бурятские шаманы связывают время его появления с самым концом эпохи Юань, и я думаю, что это не лишено оснований. Кроме того, географическая привязка родины Абагалдая к юго-востоку и «теплому океану» не должна быть отброшена без самого пристального рассмотрения. Версия Цэбена Жамцарано достаточно продуктивна и требует дальнейшей разработки.