Страсти по Маклаю или как снимался фильм о сойотах
Киноэпопея эта случилась еще в прошлом веке, в самом его конце.
<p>Подруга познакомила меня с одним известным режиссером, снимающим экзотические места и малые народы. Он собирался снимать фильм о сойотах, живущих в Бурятии, и нужны были люди «оттуда». Благодаря этому знакомству я стала очевидцем героических будней кинодокументалистики. Еще я узнала, что «вон, видишь, в том доме жил Эйнштейн» – «Эйнштейн!!?» – «Да» – «Может, Эйзенштейн?» – «Наверное, так. Я рад, что ты грамотная, нам нужны такие люди». С тех пор – «Не верю!». Конечно же, было интересно приобщиться к таинству кино, поэтому я решила поучаствовать в этом проекте. Собрали команду из знакомых и полетели мы в «самую глушь», туда, где «цивилизация еще не успела, понимаешь, уничтожить самобытность народа». Перед отправкой он попросил нас купить ящик самых дешевых сигарет и чая побольше. На вопрос «зачем?» – ответ – будем расплачиваться с аборигенами. Я заметила ему, что было бы лучше закупить разноцветные бусы. Типа, классика жанра. В ответ – «ты не уважаешь свой народ». Слава богу, убедили не делать этого, – зачем везти груз через всю страну, – на месте разберемся. Иркутск встретил нас метелью в середине октября и морозом. Нашли частника. Приехали в Тунку ночью, там уже лежал свежевыпавший снег. С трудом нашли, где можно поесть – в маленькой кафешке, где группа местных бизнес-women что-то праздновала. Пока мы ели, наш маклай, стоя у стола уже повеселевших дам, рассказывал им, что «я известный режиссер из Москвы». Они ему весело не верили и приглашали за стол. Но он стойко продолжал доказывать свою версию, да так монотонно и целеустремленно, что дамы поскучнели и вынуждены были признать, что он из самой Москвы, да, режиссер, да-да, известный, да, конечно, да. Не помню, успел ли он покушать тогда. Переночевав в гостинице, наутро мы тронулись дальше, тоже на частнике, которого нашли с трудом. При такой погоде никто не хотел везти нас, и водители были правы. Машина часто останавливалась и не хотела ехать. Но зато места были потрясающе красивые. До Сорок добрались тоже ночью. Там остановились у кого-то из управы. Нас встретили радушием и гостеприимством, как это принято в тех краях. Дали машину и потом всячески содействовали процессу. Спасибо огромное, ребята. Утром погода вдруг резко переменилась, температура воздуха градусов на 15 скакнула вверх, снег растаял, и всю неделю потом было относительно тепло, сухо, синее небо и красота необыкновенная вокруг. Первым делом надо было выяснить, а где здесь «дикие»? Про кого снимаем-то? Сорок – обычный поселок, дома типичные, каких по всей стране тьма, только более добротные – все-таки богатый край всегда был. Люди прилично одеты, приветливы, говорят на чистом языке. Без матов и тыканья. «Дикари-с». Ну, между собой иногда переговариваются на местном. Сходили мы в магазин, чая и сигарет там оказалось несколько сортов. Бус не было. Видимо, все разобрали. Обошли все село, постояли у памятника погибшим на отечественной войне. Много народу не вернулось и из этого села. Ну, а где же здесь дикие? Зря, что-ли, ехали? И вот, наконец, выяснили, что за перевалом есть несколько семей, которые живут в традиционном духе и держат стада хайнаков – это помесь коровы и яка. А дороги туда нет. Только на лошадях. Кажется, «клюет!». К бездорожью генетически привыкшие, мы сели в предоставленный уазик и нас повезли через гору. Никакие американские горки не сравнятся с тем ощущением, что я испытала тогда. Крутизна горы такая, что кажется нереальной идея осилить ее на машине, без дороги, петляя среди деревьев. Зря ругают наш автопром – никакая другая машина в мире не способна взять такой подъем. Оператор Дима сказал, что отныне он купит себе такой уазик и будет ездить на охоту только на нем. А спуск был еще круче. Моя первая седина появилась именно тогда, наверное. Зато после перевала открылась фантастически прекрасная местность. Такого вы больше нигде не увидите. Наверное, потому люди там так красивы, что живут в этой бесконечной красоте. Долина, в которую мы приехали, была похожа на идиллическую сказку. Просторная, от горизонта до горизонта, окруженная сопками. И несколько домов, с хозяйственными постройками вокруг. Каждая семья владела стадом хайнаков, мирно пасущихся на этой необъятной территории. Мы обустроились на месте и начали готовиться к съемкам. Надо было снять несколько бытовых сцен из жизни этих людей, и процесс пошел. Сценарий фильма предполагал трудный переход через снежный перевал, переправу через реку, встречу с аборигенами в стиле «встреча двух миров», раздача гуманитарного груза и все такое прочее. Проблема первая – одежда. Блин, все они в современной одежде. Как быть, – раздевать людей и обертывать пальмовыми листьями как-то негуманно при этой погоде, да и листьев подходящих не было, хвойный лес вокруг. Выход был найден мозговым штурмом. Мы с оператором Димой были посланы в местный клуб за костюмами танцевального ансамбля. Опять через этот жуткий перевал, осиленный нами не без приключений. Но задача была выполнена. Костюмы оказались красивые, из яркого шелка, богато украшенные орнаментом. Я обрадовалась, – как раз то, что нужно для красивого фильма. Но мои ожидания были шокированы тем, что костюмы пришлось вывернуть наизнанку, они были на темном, телогреечного вида, подкладе, и таким образом вырядить наших гостеприимных аборигенов. Только манжеты не хотели прятаться, – жесткие, шитые золотом, они вопиюще торчали наружу и портили картину. Эти кадры, наверное, убрали. Проблема вторая – переход через заснеженный перевал. Снег-то весь растаял. Здесь опять пришлось брать смекалкой. Нашли в лесу единственный уцелевший сугроб и начали снимать сцену ночевки путника со спутницей в спальном мешке. В кадр, как ни крути, правдиво попадала земля. А снег все таял. Сцена эта была снята так – Дима встал на полуповаленное дерево с камерой, я изо всех сил держала его за ноги, стоя на пеньке и упираясь ему головой в колени. И все-таки был найден ракурс, где, кроме «неземного» сугроба и спящих на нем героев, не было видно никакого компромата. Чтобы подчеркнуть морозную свежесть, оператор предложил им произнести несколько фраз, затянувшись (за кадром) сигаретой. Дым, идущий изо рта, должен был смотреться как пар на морозе. Этот прием из игровых фильмов был взят на вооружение нашим некурящим героем-режиссером и потом отлично смотрелся. Чтобы снять сцены преодоления гор, нам с Димой пришлось вскарабкаться на вершину сопки и снимать дальним планом, как кавалькада прошлась туда-сюда, оттуда-туда. Крошечные силуэты двух искателей и одного «дерсу узала» на фоне бескрайних пустынных просторов, где никогда не ступала нога человека. Осталось ли это в кадре? режиссер сетовал, что все было снято не так. Но зато в закат вошли классически. И вышли из горизонта в затерянный мир тоже по-ковбойски. Переправу худо-бедно сняли, речка была настоящая. Единственное ограничение – «постройки и дома не должны попасть в кадр». Местные детишки, пришедшие из села, крутились вокруг и стремились попасть «в кино». Затем была сцена жертвенного убиения невинного хайнака по «всем правилам местных обычаев». Надрезав горло животного и набрав полную миску крови, наш режиссер заставил всех в кадре испить из этой чаши – «ваши предки так делали, я читал об этом» – одного подростка скрутило прямо перед камерой. Но он успел отбежать в сторонку. Что там еще было, я не видела, надо было готовить реквизит для следующей постановки. Сцена приезда в затерянный мир. Для этого нашли полуразрушенное от времени нечто без окон и дверей, куда в последние полвека, видимо, забредал лишь скот по большой нужде. Туда натащили из всех чуланов разной утвари и развесили по стенам. Два чурбанчика и доски сверху изображали подобие постели, шкура сверху, шкура сбоку и на дверной проем, пара стариков из местных. Тренога, костер, что-то варится, дым идет прямо в окно, люди терпеливо сидят и создают видимость непринужденного разговора. Режиссер и оператор, плача от дыма, периодически по очереди выбегают на воздух. Отсняли и это. Причем было видно, что местные с превеликим удовольствием играли в эту развлекаловку. Как они заметили, это не первая такая экспедиция к ним – «нас еще иностранцы снимали не раз». Примерно, то же самое. Чтобы посмотреть отснятый материал, в первый вечер нам принесли видео от соседей. Хотя у самих хозяев дом бытовой техникой был напичкан предостаточно. Была своя спутниковая антенна. И вообще, жизнь этих людей была на зависть гармонична, – основные удобства цивилизации плюс все прелести нетронутого края. Под самым окном, кроме реки с одной стороны, было озерцо, где дети хозяина утром поймали большую рыбину килограмм на 6-8. Её пришлось опять «добыть из проруби» – чем-то типа гарпуна. Это было блестяще исполнено и снято. Рыба была наивкуснейшая. А вот фольклор, который мы собирали, общаясь по вечерам с местными, никуда не попал и никому оказался не нужен. Они вспоминали слышанные с детства рассказы об известных шаманах, которые почти до середины прошлого века были очень сильны здесь. Про уровни их посвящений. Самый высокий уровень – когда он мог бегать по деревьям, например. Рассказывали нам легенды местного края. В одной из сопок зарыты, говорят, несколько золотых буддийских статуй. Нам показывали эту сопку. Последнего посвященного в тайну расстреляли в 37 году после пыток. И никто не знает, где они, только «воон там, в тех камнях, говорят». Еще нам рассказывали, как в горах в 19 веке был построен завод по добыче какой-то драгоценной руды и владел этим рудником «один француз, жена которого была русская; богатый был очень, даже ипподром там выстроил». Но после каких-то событий, возможно революции, им пришлось срочно бежать через горы, в январе, оставив грудного младенца на руках у местных. Малыша звали Самсон и пошла фамилия Самсоновы, которые живут там до сих пор. Были также байки геологические. Как геологи видели в горах людей из другой цивилизации, которые сосуществуют с нами. Те же люди, только ушедшие давным-давно далеко в горы и не выходящие на контакт с людьми с тех пор. А геологи видели у ручья девушку неземной красоты, с косой до колена, в кожаной одежде старинного образца, внезапно появившуюся из ниоткуда и, посмотрев на них, также быстро куда-то исчезнувшую. Про шамбалу тоже говорили и вообще, глядя на эти горы в сумерках, ощущаешь, что мир полон загадок и еще «есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось» никому из нас. И хочется вооружиться камерой и пойти на поиски земли санникова, шамбалы, снежного человека, инопланетян или просто снять красивые виды. Из разговора с режиссером поначалу я пыталась понять, что же он хочет показать. «Я хочу показать всю красоту вашего народа». Да, красивые места и люди, – но почему-то в проводники по фильму был выбран самый экзотический, мягко выражаясь, типаж. В такие лица любят тыкать иные граждане, брызжа слюной и заплевывая всех вокруг. А красивые дети остались за кадром, я так надеялась, что их обязательно снимут, игры их какие-нибудь. При всем этом режиссер был искренне уверен в том, что совершает великое дело для «ваших же потомков» – фильм, например, был отдан в академию наук, одному известному академику, изучавшему народы Сибири и тот «горячо благодарил его за научный подвиг». Хотя основная цель, с его же слов, была продать на Запад. Пополнить коллекцию National Geographic. И, соответственно, на вопросы типа – «а почему ты не показываешь, например, реальную картину, зачем этот пещерный век?» - ответ – «а кто у меня это купит?» – «им же неинтересно видеть красивых девочек и мальчиков в национальных одеждах», «нужна не глянцевая картинка, а правда жизни». Понимаю, что кино – великое искусство. Фабрика грез нужна, но кому и какие грезы надо закачивать в сознание? Спасение культур, уходящих в небытие под прессом глобализации – святое дело, но когда снимается это под таким углом зрения – пришел «Миклухо-Маклай» и как начал спасать, то это уже похоже на черный пиар. Вышеописанные грезы, на мой взгляд, греют душу и подогревают темперамент тем самым иным нашим гражданам и их партайгеноссе. Еще такие фильмы тешат сознание среднестатистического бюргера, все еще лелеющего в сознании мысль, что он впереди планеты всей. У меня есть кузина, умница-красавица, за плечами которой мех-мат, иняз и еще парочка дипломов. Когда она защищалась в Сорбонне, а ее работа на стыке математики и лингвистики была лучшей в тот год из всех защищавшихся, местная профессура пришла в восторг от нее и ее работы. Позднее она преподавала теоретическую лингвистику в Сорбонне же. Так вот, после защиты, она обнаружила на кафедре французский журнал GEO, принесенный по подписке, и там статья о бурятах, примерно в том же ключе. «Хелен, это правда, что Ваше детство прошло в таких условиях?». Как она рассказывала – «Посмотрев на них, я поняла, что бесполезно им рассказывать что-либо. Они хотят верить тому, что написано в журнале. А я для них как образец случайного пассионарного взрыва»… …Voila comme un ecrit l`histoire, messieurs…(фр. Вот так пишется история, господа.)</p>
Фото: nature.baikal.ru
В сюжете: Тункинский районкино