Установлено имя человека, упавшего от подножки венгерской журналистки
Это тот самый мужчина с ребенком, кого пнула венгерская оператор Петра Ласло.
Как сообщается на открытой журналистами Венгрии “Странице позора” имени Петры Ласло в фейсбуке, Осама Аль-Джабад сбежал из сирийской тюрьмы, в которую его заключил ИГИЛ. Он был подвергнут пыткам. В Сирии он известный и уважаемый человек, тренер по футболу. В Европу он пробирался с сыном. Петра Ласло была вынуждена выразить свои сожаления по поводу случившегося, но ее коллеги считают, чтоэто не извинения и выражают недоумение, почем полицией так и не возбуждено уголовное дело по факту унижения человека, находившегося в беспомощном состоянии.
Как известно, боевики в иракском городе Мосул казнили 13 подростков за просмотр матча Кубка Азии по футболу. Мальчиков, которые решили последить за встречей сборных Ирака и Иордании, выстроили в ряд и публично расстреляли из пулемета. Перед казнью публике объявили, что просмотр футбольных матчей является запретным. При этом родители до сих пор не имели забрать тела убитых подростков, сообщал Daily Mail.
Террористы из «Исламского государства» уже не раз шокировали общественность своей жестокостью. Боевики публично казнили пленников, иностранных журналистов и женщин. За исполнение музыки инструменты уничтожаются, а самое мягкое наказание, на которую могут рассчитывать музыканты – это 90 ударов палкой.
Комитет Гражданское содействие, рассказывает историю Рены из Сирии, находящейся сейчас в Москве.
Откуда у них эта идея, что беженцы — они всегда бедные, необразованные, неумные, что они не могут жить в обществе?
“ Она знает три языка - родной левантийский арабский, английский и французский. Но ее муж вынужден торговать по ночам шаурмой, а она, оставившая в Алеппо дом и несколько машин - в слезах обивать пороги школ, чтобы ее детей хотя бы ненадолго взяли учиться.
Если вам кажется, что все беженцы - нищие нахлебники, почитайте этот материал. И поймите: на месте Рены может оказаться каждый из вас”.
Мы разговариваем с ней, как водится, на кухне. На телефонные звонки она отвечает по-русски, но поскольку пока не вполне свободно владеет русским, со мной говорит по-английски, иногда вставляя французские слова. Ее родной левантийский арабский я, конечно, не понимаю. О жизни до начала войны она практически не вспоминает — «как будто это было во сне, как будто я была королева или что-то такое». Несмотря на тяжелое положение, Рена постоянно улыбается и смеется, но часто это смех сквозь слезы. Отвечать на мой вопрос, почему сирийские беженцы не стремятся в Россию, она начинает очень издалека.
Война началась в 2011-м. Некоторые люди сразу решили уезжать из страны. Они воображали, что будет все хуже и хуже. Но нам так не казалось. У нас все было хорошо. Мы верили, что эта война быстро закончится… Шенгенскую визу в Сирии было сложно получить и до войны. Но когда начался кризис, конечно, все посольства захлопнулись. Люди поехали в Ливан, Турцию и Иорданию, чтобы там подать на визу. Кто-то получил ее, кто-то нет. Некоторые жили по шесть месяцев в Бейруте в очень тяжелых условиях. Жить там очень дорого.
А мы пошли легким путем. В 2012 году еще было возможно получить визу в Россию. Наш друг, тоже сириец, жил здесь уже восемь лет, он был женат на русской, работал со своим братом. Он нормально устроился и хотел начать бизнес, связанный с ремонтом машин. А мой муж этим занимался в Сирии, у него там было два автосервиса, где делали ремонт, тюнинг, какие-то переделки. Этот друг звал его работать в Россию, чтобы вместе открыть дело. Это было искушение — поехать и попробовать. Они говорили: приезжай хотя бы на несколько месяцев, а то там война и твои точки уже разрушены.
Муж решил воспользоваться этой возможностью. Сначала он подал документы на годовую визу. Тогда это было легко, посольство было открыто, да и до сих пор открыто в Дамаске. И уехал. Сначала один — сказал мне, что должен посмотреть: может быть, там невозможно прожить семье. Мы слышали, что жизнь в России очень дорогая, особенно в Москве. А все наши деньги были сирийские — доллар потом удвоился, утроился в цене. Например, было 49 сирийских фунтов за доллар, сейчас, в кризис, 300. Муж сказал мне: жди. Если в России не получится, оттуда мы можем поехать в Европу, с контрабандистами на поезде или как-то еще нелегально.
Он уехал, несколько месяцев пытался работать. У него была виза, но он не знал язык, так что зависел от своего друга. Он пытался найти гараж, чтобы работать там, но его друзья сказали, что нужно подождать: «Давай работай с нами, кассиром в киоске». Они тогда открыли много киосков с шаурмой. Так его друг сказал: поработай немного, несколько месяцев, а потом мы найдем что-нибудь более подходящее, купим гараж за хорошую цену.
Время шло, проходили месяцы. В конце концов они нашли какое-то место и начали заниматься машинами. Но он проработал там только три месяца, до Рождества — потом они всё закрыли. Возникли какие-то проблемы с арендой и с бумагами. Его друг сказал: мы не можем открываться, придет полиция, спросят, почему у нас нет сертификатов или каких-то еще бумаг. Что-то, чего мы не понимаем, не знаем. Так он упустил этот шанс. Он пытался найти другую работу. Но поскольку он не знает языка, ему снова пришлось работать у своих друзей в киоске. В этот момент он хотел уехать из России. Если бы мы могли уехать, это было бы намного легче для меня и для детей, потому что я знаю английский и французский. В то время он расспрашивал знакомых, как можно уехать, но мы не нашли ничего подходящего.
А я все это время была в Алеппо, и там действительно становилось все хуже. «Исламское государство» уже было в нескольких километрах от города. Это был ужас! Не было электричества, не было воды, ничего из необходимых вещей. Ничего! Мы пару месяцев жили совсем без электричества! Для меня это было очень-очень сложно, потому что я была одна со своими детьми: им тогда было шесть лет и три года.
В то время мой сын уже ходил в школу. Обычно в Сирии дети идут учиться с трех с половиной — четырех лет. Это была частная школа, он учил там французский и арабский. Но он ходил туда не весь год, потому что было много сложностей. Их главное здание было разрушено, в него попало шесть ракет. Но это еще до начала учебы. Они должны были переехать в другое здание, но рядом с этим местом тоже стали бомбить. За год они поменяли место три раза. В итоге его школа была под землей. Это плохо для здоровья, они там не видели солнца, но там было безопаснее, это было как убежище.
Ты, может быть, думаешь, почему я вообще отправляла детей в школу в такой ситуации? Потому что это очень трудно — оставаться дома и постоянно бояться. А так ребенок может увидеть своих друзей, учителей, и он постарается забыть, чуть-чуть пожить нормально! Я говорила мужу: я хочу уехать, я больше не могу ждать. В то время туристические визы уже не давали. Я ждала, прошло пять или шесть месяцев, пока у нас появилось хоть какое-то решение. Муж нашел кого-то, кто мог сделать мне частное приглашение, потому что бизнес- или туристические визы для сирийцев закончились. Может быть, были какие-то исключения за деньги, но мы не знали.
Когда официально подаешь документы, оформление занимает много времени, около двух с половиной месяцев. К тому времени «Исламское государство» занимало деревни вокруг Алеппо. Иногда они перекрывали дороги, и нельзя было поехать в другой город. Даже если мои документы были готовы, я не смогла бы выехать из Алеппо. К тому же в Алеппо у нас не было интернета, даже нельзя было звонить по несколько дней, а иногда и по несколько недель, и мой муж очень беспокоился. Он видел в новостях взрывы, а мы не могли с ним связаться. Чтобы поехать в Россию, нужно было перебираться на юг, в Дамаск или в Бейрут. И мы с родителями решили уезжать.
Я подготовилась, взяла только один чемодан, потому что не знала, вернусь я или нет. Поездка заняла около пятнадцати часов на автобусе. Из-за стрельбы и ракет автобус не мог двигаться по шоссе, приходилось ехать через деревни в объезд. Пока мы ехали, три женщины погибли во время обстрела в автобусе, который шел за нами. Там было много автобусов, потому что для безопасности все автобусы должны ехать вместе.
Так мы перебрались в пригород Алеппо на юг, в горы, где было более-менее безопасно. Оттуда мы поехали в Бейрут. Обычно из той деревни в Бейрут добирались за полтора часа, максимум за три часа. А тогда это у нас заняло девять часов. С двумя детьми, со всем этим. В Бейруте я остановилась в доме своей сестры, она тогда жила там, война нас всех раскидала. Нам дали визу — по приглашению от русской девушки, которую знал мой муж. Но, конечно, за деньги: мы купили у нее это приглашение. Когда мы приехали сюда, у нас была виза на 83 дня. Мы просто прилетели на самолете из Бейрута в Москву, прямым рейсом.
Мой муж к тому времени жил в России уже полтора года. Он пропустил все самое страшное. Он мне говорил, чтобы я приехала, немного успокоилась, а потом мы могли бы вернуться обратно. Но уже нельзя было возвращаться! На дорогах была резня, некоторые наши друзья были убиты, и уже были заняты деревни и небольшие города вокруг Алеппо. И особенно опасно было христианам. Мы христианская семья, и нам было страшно. Мы не могли ждать, пока они придут и убьют нас. В Сирии есть два варианта, если ИГИЛ приходит в город: они могут забрать у тебя все, а если ты будешь сопротивляться, они убьют тебя. А если ты все отдашь, может, они и передумают. Или заберут женщин и детей. А может, они и не дадут тебе выбора — убьют тебя моментально. Я не могла ждать. Это было слишком близко от нас.
То, что я живу, — это чудо. Три раза меня могли убить, но я живу. Девушка, с которой я играла в баскетбол, убита, она получила пулю в голову, ее застрелил снайпер в безопасном месте, в центре города. И конечно, были бомбежки. Два раза бомбили центр города в 2011 и в 2012 годах, и целое здание по соседству с моим офисом было разрушено. Это ужасные вещи. Я приехала и рассказала мужу, как школьный автобус, на котором ездил мой ребенок, сгорел: в него попала ракета. Поэтому я не дала ему закончить школьный год тогда. В ту неделю мы и уехали.
Тем временем у моего мужа закончилась виза, но он не мог вернуться, потому что его не пустили бы обратно. И ему пришлось подать на статус беженца. Он подал документы и еще до нашего приезда получил временное убежище на год. Он думал, что мы могли бы поехать из России в Европу. Он испробовал много путей, говорил с людьми. Мы знали одного человека, армянина, он сказал, что может предоставить нам шенгенские визы, в Латвию или в Венгрию. Говорил: нормальные визы, и для твоих детей, и для твоей жены. У меня в паспорте много виз, я много путешествовала, ездила в Европу, в Таиланд, в Малайзию, поэтому это должно было быть легко. Мой паспорт был действителен, и моя виза была действительна. И нам предложили подать документы, на меня и на детей, а на мужа — после.
Этот человек взял мой паспорт, прошел месяц, и моя виза здесь в России почти закончилась. Мы звонили ему, спрашивали, что случилось, почему он нам не делает визы? Он говорил: не беспокойтесь, я вам продлю пребывание в России, не переживайте, я сделаю вам шенгенские визы. Мы остались и ждали, прошло уже два месяца после окончания срока моей визы, мы звонили ему, он не отвечал. Я так переживала из-за того, что у меня не было паспорта. В конце концов он передал нам паспорт через посредника. Мы ему заплатили в качестве залога пять тысяч евро. После получения виз мы должны были заплатить еще. Но он просто забрал деньги и все. Я взяла паспорт — никакой визы, российская виза не продлена. Но хотя бы мы получили паспорт назад!
Это был такой стресс. У меня не было никакого выбора — мы подали документы на статус беженцев. У моего мужа на тот момент документы действовали еще шесть месяцев. Я искала в интернете, кто может нам помочь. Я ходила в ФМС, в центр социальной помощи («Гражданское содействие». — Прим. автора). Это все заняло столько времени! Один месяц, два месяца, никто не звонит мне. Я снова шла в ФМС, стояла в очередях с утра до вечера, чтобы получить эту бумагу. Мы приехали сюда изначально, чтобы поехать в Европу, мы слышали, что можно уехать поездом или самолетом. Но после того, как столкнулись с обманом, мы уже боялись. Мы больше не могли так рисковать, мы потеряли столько денег. У нас оставалось совсем немного, муж работал по 14 часов, чтобы купить самые необходимые вещи. И когда я пыталась получить этот документ в ФМС, нужно было приходить, занимать очередь с шести утра, а потом в двенадцать они скажут: сегодня мы не принимаем, у нас недостаточно сотрудников, — и нужно приезжать снова. Хотя бы там был переводчик с арабского.
Но через пару месяцев после того, как я приехала сюда, когда этот человек забрал мой паспорт и я была напугана, — я чувствовала, что что-то пошло не так, и начала учить русский. Я скачала приложение, чтобы научиться немного читать, понимать. Чтобы я могла рассчитывать сама на себя! Потому что мы здесь чужие, у нас нет ни родственников, ни друзей.
А, я не рассказала тебе про наших друзей! Друг, который пригласил моего мужа сюда работать, а потом все закрыл. Почему он все закрыл? У него была другая стратегия: он уехал в Европу, он в Швеции! Там подал на статус беженца! Он сказал об этом моему мужу только в последний момент. Но даже если бы мы знали, мы ничего не могли бы сделать, у нас не было другого выбора: мы не могли оставаться в Сирии, а муж не мог вернуться. Но этот друг уехал туда не с помощью контрабандистов, у него была виза, потому что у него была здесь регистрация и он смог подать документы на визу. У него все хорошо, он там обосновался. А мы до сих пор в подвешенном состоянии. Сами за себя, одни.
Мы приехали сюда в июне, в октябре я осознала всю ситуацию и начала искать, где я и дети могли бы учить язык. В «Гражданском содействии» нам помогают только с обучением. Мы ходим на курсы раз в неделю, иногда два раза в неделю. Это хорошо. Но с другими вещами они нам не могут помочь. У них нет власти. Даже со статусом беженцев — мы подали документы, но через пять-шесть месяцев получили отказ. И в то же время у моего мужа закончился срок пребывания, и мы подали документы снова, все вместе. Мы ходили в этот центр, мы ходили в представительство ООН, в комиссариат по делам беженцев. В ООН нам помогли юристы, чтобы мы подали документы снова. И мы снова получили отказ — мой муж чуть с ума не сошел. Это была катастрофа. Тогда же он потерял работу, сидел без работы несколько месяцев, мы потратили все накопления, я тоже старалась найти работу, но это очень сложно.
Как мы можем оставаться здесь? Мои дети не смогут ходить в школу. Я за это лето обошла 16 или 17 школ, чтобы они взяли моих детей, хотя бы как слушателей, неофициально, но чтобы они учились. А мне говорят: нет, у вас должна быть электронная карточка, вы должны подавать заявление через систему, через главный центр. Я пошла в этот центр, я три раза туда ходила, умоляла их: дайте ему этот номер, чтобы он был в этой системе. Но нет, без регистрации, без документов мы не можем ничего сделать. Я говорю им: я приходила полгода назад, у моего мужа еще были документы и регистрация, но меня не приняли.
Для нас все закрыто. Пока у нас нет документов, мы не можем работать, у нас нет медицинской страховки, мы не можем начать никакое дело, мы не можем путешествовать. Мы даже не можем выехать из Москвы! Мы здесь как в тюрьме! А в то же время мы постоянно боимся, потому что в любой момент нас могут депортировать.
После того как мы с мужем получили второй отказ, мужа заставляли в той палатке работать по 14-15 часов, по ночам. Он не мог работать днем, потому что, если придет полиция и спросит документы, будут проблемы. Он работал по ночам, за двоих. До этого у него был напарник, который помогал ему. Но когда мы получили отказ, его босс оставил его работать одного, а он ничего не может сказать, потому что он в позиции слабого. Месяц назад, когда я потеряла все надежды, я сходила в шестнадцатую школу, я плакала там и умоляла принять моих детей, а их не приняли. Когда мой муж получил второй отказ, все возможности закрылись.
Я тогда работала в одной компании, но они мне не могли заплатить, и мои родители не могли прислать мне денег, потому что у меня не было документов! И муж сказал, что мы должны уехать в Турцию, через границу, а потом по морю в Европу. Я сказала нет. Я боялась. Мы так спорили, мы ругались целую неделю. Но я боялась за детей. Он говорит: ты чемпион страны по плаванию, ты можешь плыть. Я могу, но дети не могут! Это не страх плыть, просто страшно, что что-то произойдет. Там много банд, они похищают детей, женщин, продают их на органы. Это слишком опасно, мы не могли так рисковать! Но его было не переубедить.
Он говорил: либо ты вернешься в Сирию, либо мы все вместе поедем морем. И в эту ужасную неделю мы увидели в новостях эту трагедию с беженцами, когда 70 человек погибли в грузовике. А до того потонул корабль, и несколько людей, которых мы знали, были там. И он успокоился немного, перестал об этом говорить. Он почувствовал, какая это опасность, согласился немного подождать. Скоро начнется зима, и будет еще опаснее.
Люди в России очень добрые. Все хотят помочь, делают что-то. Но это ничто для нас. Я говорю им: мне нужна помощь, но мне не нужны деньги! Мне нужно, чтобы кто-то помог мне с бумагами. Мне нужно, чтобы кто-то, у кого есть власть, мог поговорить с ФМС. Или дать нам работу! Если бы у нас был официальный контракт, это было бы прекрасно! Мы могли бы подать документы на бизнес-визу на три года.
Мы могли бы остаться, работать. Мой муж пытался устроиться во многие русские компании, но они не принимают его. В первую очередь, потому что он чужак, он сириец, беженец. Статус беженца дается на короткий срок, так что все боятся, что можно его взять только на несколько месяцев, а потом он уедет. И он говорит по-русски не очень хорошо… Но мы старались, мы прикладывали много усилий. Я тоже не могла найти работу, потому что я не говорю по-русски хорошо. Я могу говорить немного. Но не могу профессионально работать на русском языке. И хотя я знаю французский, арабский, английский, немного испанский, здесь это ничего не значит! Здесь ты должен говорить по-русски, чтобы быть сильным.
Я хочу выучить русский, чтобы быть сильнее. Чтобы защищать себя, своих детей, чтобы знать свои права, местные законы. Потому что, если ты хорошо образован и знаешь все законы, у тебя есть сила. И даже если ты хочешь подать на обычную шенгенскую визу, у тебя должно быть разрешение на проживание здесь. Я ходила во многие посольства: в бельгийское, во французское, спросить, могу ли я выехать как студент?
Я могу продолжить учебу в Европе, у меня есть диплом в области туризма, это двойной диплом, сирийский и французский, я училась на двух языках. У меня есть сертификат IATA — я могу делать бронирование онлайн, могу работать в любом агентстве. И все равно они мне говорят: нам очень жаль, мы вам очень сочувствуем, но…
Мне не нужны сочувствие или симпатия! Мне нужна реальная помощь! Я хочу работать, я не хочу сидеть и ничего не делать! Просто дайте мне бумаги, и я все смогу сделать. Мы приехали сюда — мы не получили никакой помощи, никакой поддержки, но мы встали на ноги. Мой муж работает, и я работаю немного, помогаю ему. Даже без этих документов, мы так старались, это было так сложно, но мы встали на ноги!
В других странах, когда беженцы приезжают, им предоставляют какое-то жилье, немного денег от государства, им дают продукты, может быть, социальную помощь. Им дают образование, с первых дней как они приезжают, и для детей, и для родителей! Там есть медицинская помощь, еще что-то…
А здесь — ничего! Мы даже не можем добиться самого элементарного — получить документы. Почему нельзя предоставить нам документы?
Вы хотите, чтобы мы уехали обратно в Сирию? Мы не можем. Это слишком опасно! А Россия — это же большой союзник Сирии! Россия должна приглашать… хорошо, не приглашать, но хотя бы помогать людям, которые уже на вашей земле, в вашей стране. Но мы не получаем никакой помощи, ничего! О’кей, нам не нужна ни квартира, ни деньги, просто дайте нам документы, чтобы мы работали. Мы можем работать! Мы молодые, у нас есть знания, мы хорошо образованы, мы из хорошей сирийской семьи.
Но здесь… Откуда у них эта идея, что беженцы — они всегда бедные, необразованные, неумные, что они не могут жить в обществе? У них есть эта идея! Беженцы — они как бездомные какие-то…
Нет! Они сбежали от войны, от ужасной ситуации, чтобы найти безопасное место для семьи. Мы все потеряли в Сирии. Мой дом был разрушен, мои две машины сгорели, два автосервиса моего мужа были разрушены, агентство, в котором я работала, было уничтожено бомбами. Мы потеряли все. Но, несмотря на это, мы хотим встать на ноги и начать новую жизнь! Но мы и этого не можем. Базовая вещь — дать образование детям — нам недоступна. Нам все отказывают. Мы общались с Министерством образования и получили отказ! Сейчас мы записали Джада в частную школу — это чудо. Это было сделано через знакомых. Но он и туда официально не записан, он как слушатель посещает уроки. Через год возникнет та же проблема.
А его сестра не ходит в школу, потому что мы не можем себе это позволить. Но даже если бы могли, они нас не принимают. Вот почему я так удивлена отношением России. Если у тебя есть друг, а его дом сожгли неожиданно, ты не пригласишь его к себе? Даже если ты его не пригласила, но он пришел к тебе, постучал в твою дверь и говорит: пожалуйста, можно я останусь у тебя? Ты скажешь ему нет? Если это твой друг? Ты скажешь да. Но ты же не скажешь: да, но только на одну ночь. Как здесь дают убежище временно — на один год. И даже это временное разрешение на одну ночь — мы не можем его получить! Мы подали документы в ФМС в третий раз. Мы еще не знаем о решении. У меня будет интервью 17 сентября — и мы увидим, да или нет. Мы опять ждем.
Когда я только приехала в Россию, я принимала душ и плакала. Потому что в Алеппо в течение многих месяцев мы не могли даже принять душ. Нам нужно было ходить за водой в церковь или набирать ее из источника за несколько километров. Мы приносили ее домой, мылись, а потом использовали эту воду еще для чего-то. Иногда воду надо было покупать. Мы много раз убежали от смерти. И мы прошли через все эти трудности, а после этого мы сидим здесь и ничего не можем сделать.
Эмоционально это очень тяжело. Каждый раз, когда я вижу фотографии в новостях, я думаю, что я могла бы быть там или… это могли бы быть мои дети. Я очень устала просить, чтобы мне предоставили права. Я не привыкла просить о чем-то даже в Сирии. Мы жили достойно. А здесь мы вынуждены целовать руки и просить, чтобы нам просто выдали бумажки.
Вот поэтому здесь нет сирийцев. Те, кого я знаю, приехали много лет назад учиться или женились на русских — у них здесь вся жизнь. Но я не знаю никого, кто приехал бы недавно. Здесь нет для них ничего позитивного! Россия не предоставляет документы беженцам, никак не помогает. Мы приехали сюда изначально, потому что у нас был план уехать в Европу. Но потом были эти проблемы с мошенниками, и мы застряли здесь. Мы не можем уехать, и мы не можем оставаться здесь. Если бы меня спросили: какое у тебя желание? Я бы сказала, что хотела бы получить пожизненное разрешение на пребывание. Здесь, да. Мне больше ничего не нужно.
Если бы у меня были документы и право оставаться в стране хотя бы пять лет или дольше, я могла бы просто спать спокойно, потому что меня не выкинут из страны в любой момент. Я могла бы отправить своих детей в школу легально. Могла бы продолжать учиться. Я могла бы работать в большой компании, у меня есть потенциал. Все было бы так легко!
Мне нужна… стабильность? Так вы это называете?
И смотря на эту трагедию, слушая эти рассказы, вспоминаю иную трагедию, бывшую с нашим народом уже без малого сто лет назад, когда также от ужасов большевицкого режима миллион с лишним людей покинули Россию и, большей частью бросив всё имущество, спасали жизнь кто в Германии, кто во Франции, кто в Чехии, кто на Балканах, кто в Китае. Тогда миру было существенно хуже чем теперь.
Кто эти люди, оставившие родину и бегущие в благополучную и богатую теперь Европу - спасающие жизнь беженцы, или ищущие лучшей жизни предприимчивые юноши, или тайные боевики ИГИЛ? Думаю, что есть и первые и вторые, а возможно, и третьи. Но это вопрос их совести, Это - их ответ перед Богом.
А вот открытые сердца европейцев - это их победа, великая нравственная победа в борьбе с вечным искусителем рода человеческого. И эта победа, неожиданная в эгоистическом мире Европы, тем прекрасней. Она дает импульс новой достойной жизни для тех, кто протянул руку помощи. "Я был странник и вы приняли Меня"... Сколь многого бы лишился наш народ, если бы не приняла его беженцев Европа в 1920-е.
Источник: https://www.facebook.com/