Не бойтесь мертвых
Представляем вам отрывки из "Дневника памяти" Даримы Самбуевой (Башкуевой), взятого нами из Сети. В первые дни Цагаан сар (а надо бы чаще) - самое время вспомнить тех, кому обязаны мы всем лучшим в нашей жизни...
Память согревает человека изнутри.
И в то же время рвет его на части.
Харуки Мураками
Фиолетовыми, как чернила, вечерами, когда дневные заботы подходили к концу, мой дедушка усаживался за чисто убранный кухонный стол и начинал перелистывать страницы старенькой тетрадки. И мне, маленькой девочке, ни разу не видевшей телевизора, даже не слышавшей радио, открывался неведомый мир – волшебный и загадочный…
Таким образом, я думаю, дедушка хотел привить мне любовь к родной старине, пытаясь донести до меня свои знания. Он рассказывал истории, которые слышал от других людей, черпал из священных книг и сутр. Их мой аба (отец), так я называла дедушку, потому что не имела отца, без конца переписывал их от руки для передачи в Иволгинский дацан.
Однажды в дни Сагаан сар начала 60-х годов прошлого столетия ему передали от имени Хамбо-ламы синий хадаг с конвертом. Хадаг аба с трепетом поднес к божнице. В конверте была записка с пожеланием “не останавливаться на достигнутом” и впредь отправлять ценные рукописные труды. Из конверта, словно золотой лучик, выпала 25-рублевая купюра. Ежемесячная пенсия дедушки достигала 41 рубля.
Просьбу Хамбо-ламы дедушка старался выполнять, но у него не было особых условий для чтения и переписывания священных книг, которые достались ему от родителей. Он был вечно занят хозяйственными делами. Бывало, из конторы колхоза обращались то грабли ручные изготовить на сенокос, то в зимнее время выстругать дощечки под номерки-опознаватели для новорожденных ягнят. Количество номерков доходило до более тысячи штук.
Сгорбившись, аба часами сидел перед открытой дверцей печи. На горячих углях он раскалял железный штырь, его острым концом прожигал насквозь готовые дощечки… Я стояла рядом и успевала их еще тепленькими нанизывать на алюминиевую проволоку. Потом скрючивала концы, когда номерков набиралось достаточно.
В доме всегда стоял запах свежей гари. В то время я и мои братья были еще маленькими, требовали к себе внимания, постоянно шумели, бегали. Однажды, играя во дворе с собакой, я лизнула языком свежевыпавший, искрящийся на солнце, иней на ручной пиле. Холодная пила намертво приварилась к моему теплому языку. При попытке ее отодрать хлынула кровь. Со страшным криком я рванула в дом. Но тут злополучная пила встала поперек дверной колодки сеней. На мои вопли выбежала бабушка. Уже на ее крики вышел аба.
Оценив обстановку, быстро вынес на крыльцо кружку с теплой водой и стал осторожно лить на кончик языка. С кровью пила отпустила мой язык, на что аба заметил: ручная пила просит меня не говорить много всякой чепухи. Видимо, я была девочкой с острым язычком. Бабушка мигом заступилась за меня, обвинив его в разбрасывании, где попало, чуть ли не холодного оружия.
Поздними вечерами (почему-то они в моей памяти остались только зимней поры), когда от печи шло уютное тепло, аба наконец-то садился за стол и начинал ножичком резать пополам страницы ученической тетради. Когда я складывала их стопочкой, они по форме действительно напоминали буддийские книги, которые аккуратной стопкой были сложены над божницей. Сакральные тексты были завернуты в дивные шелка, а то и в простые материи, но обязательно имели с обеих сторон деревянные, гладкие от времени, дощечки-обложки. Дело оставалось за малым. Аба должен был заполнить эти тетрадные странички священными писаниями.
Так как я сидела рядом и ждала, когда дедушка начнет рассказывать какую-нибудь новую историю, то, конечно же, ему неизменно вспоминалось что-то поучительное или просто интересный случай. Под его ровный доверительный голос клонило ко сну. Позже, уже из-под одеяла, я видела, как трепыхался огонек лампадки перед отстраненными ликами богов и богинь. Дом был старый. В непогоду в нем гулял сквозняк. А дедушка невозмутимо сидел за столом под тусклой лампочкой и переносил священные сутры старомонгольской вязью на страницы школьной тетрадки.
В то время не было шариковых ручек. Писали перьями, макая в чернила во флакончиках, которые удавалось купить в магазине, или же приходилось разводить дома самим. Разводить чернила я научилась, когда я стала ходить в школу и жила в колхозном центре. В деревенской лавке покупалось несколько химических карандашей. Дома я аккуратно ножичком выстругивала карандашный стержень на чистый лист. Далее в чернильницу-непроливайку я наливала теплую водичку. Вот тут нельзя было ошибиться с пропорциями. Если водичка доливалась недостаточно, то чернила получались густыми, буквы из-под пера выходили золотисто-зеленоватыми. И наоборот, если с водичкой был перебор, то на тетрадный лист буквы ложились какие-то блеклые. Надо заметить, чем мельче стружки, тем лучше чернила. Так что я очень старалась для дедушки, чтобы ему писалось легко, никакие кляксы не мешали, да и самой приходилось таскать в школу чернильницу-непроливайку в мешочке, которая была привязана к ручке портфеля, и при ходьбе болталась.
Аба пытался научить меня старо-монгольской грамоте. Говорил, будешь работать там, где ученые люди переводят священные сутры на кириллицу. Он имел в виду тогда только появившийся в городе Бурятский филиал академии наук. Там в то время работал его “Yеэлэ”- двоюродный брат. Бывший лама, ставший “хара хYн” в связи известными гонениями на религию, хорошо знал тибетский, санскрит и старомонгольскую письменность.
Я оказалась плохой ученицей, никак не могла взять толк в старомонгольском чтении и письме. Хотя два земляка брали уроки у дедушки, и впоследствии, говорили, могли бегло читать и неплохо писать. Очень жаль. Ведь вертикальное письмо стремится вверх и ввысь…
Я помню, аба говорил, что человек приходит на землю не один, с ним на нашу Землю прибывают вода, кровь и плацента. Что касается плаценты, то ее он считал космическим братом нового человечка или, вполне возможно, даже его близнецом. Поэтому, замечал аба, плаценте полагается достойное захоронение. Вот откуда у человека появляется “тоонто”, его первое место на Земле.
Человек в дальнейшем обретает много новых мест для своего нахождения, но когда с последним вздохом его душа оставляет бренное тело, она пролетает над своим первым “тоонто”, прощаясь с ним навсегда. Аба просил не плакать, когда он уйдет в мир иной. А то, говорил, мои слезы обернутся большим озером-препятствием на его пути в “чистые” земли СYхэ-баади.
Поскольку мне было мало лет, и я не смогла бы прочитать много молитв за достойное его перерождение, то дедушка просил лучше покормить бездомных собак, это и будет “буин”. Аба вообще любил рассказывать легенды о собаках.
Так, собака долго искала себе друга. Встречала на своем пути волка, тигра, даже медведя. Но они запрещали ей лаять, боясь, что их услышат враги. И только человек разрешил собаке громко предупреждать об опасности. Аба призывал нас с братьями не бить собаку, не бросать ей сырое мясо или косточку, а то она станет бродячей. Вкусив сырое мясо, собака могла погнаться за добычей и исчезнуть. Убежавшую псину возвращать не принято – плохая примета, говорил. Если же сама собака прибилась ко двору, то выгонять ее было нельзя – пришла с добром.
«Yхин,- обращался ко мне аба,- вдруг у тебя собака умрет, а меня уже не будет, то постарайся ее уложить головой на запад, незаметно шепни ей в ухо благопожелание: избегнуть перерождения в следующей жизни животным. Еще желательно положить в пасть топленое масло».
То, чему аба учил нас, сам он неукоснительно выполнял. Он и предположить не мог, что я смогу прожить без собаки. Еще дедушка говорил, что нам много с чем в жизни придется встретиться (“элдэб юумэнтэй ушаржа болохот”). Учил ничего и никого не бояться. Не для этого человек рождается. Только надо постараться честно прожить данную нам жизнь.
Еще любил рассуждать, что нам нужно сделать, когда он умрет, какие ритуалы полезно совершить. Меня, маленькую девочку, очень удивляло, что он совсем не боится смерти. Аба в ответ напоминал:
«Yхин, бойся живых, а не мертвых…».
Мне оставалось изумляться, как это можно не бояться мертвецов.
«Девочка моя, они уже тебе ничем не навредят, а от живого человека всякое можно ожидать», – замечал аба.
Практика моей жизни показывает, что он был, конечно же, прав.
В начале мая этого года исполнилось ровно сорок лет, как не стало моего дедушки. Позже расскажу, как я оказалась его внучкой. Меня он, как и моя бабушка, называл “манай Yхин – наша девочка”. А я его, повторюсь, называла “аба” - отец. Детство и юность я прожила безмятежно, так как знала, что «отец» всегда рядом. Часть того, что он зарабатывал в колхозе, при получении пенсии уходила на игрушки, сладости и девчачьи наряды. Совершенно чужой человек стал для меня самым родным в этом мире. В этом заслуга моей бабушки.
Дедушка, как я помню, долго страдал почечной недостаточностью и всеми вытекающими из этого последствиями. В дни обострения болезни лежал недвижно, только просил нагреть на печи красный кирпич для поясницы и укрыть его потеплее. Когда самочувствие улучшалось, вновь становился бодрым и добрым. Но однажды зимой оно у него не улучшилось. Пришлось ложиться в участковую больницу. Я была неотлучно с ним.
Однажды вечером дедушку позвали к телефону. Трубку взяла я, так как он уже мог ходить. Телефонистка объявила: ”Вас вызывает Улан-Удэ”. Я услышала незнакомый мужской голос. Обладателем голоса оказался родной племянник дедушки, проживающий после выхода на пенсию в городе. Племянник был военным, имел высокий чин, служил во многих уголках тогда еще необъятной страны, даже за рубежом. Он интересовался здоровьем дяди, просил передать о телефонном звонке. На что дедушка попросил в последующем не сообщать племяннику о его смерти.
В первых числах февраля, в дни Сагаалгана, его выписали из больницы. Домой дедушку занесли на носилках. По молодости я не понимала, что он доживает последние месяцы, уже готовится к последующей жизни.
Я напрочь забыла, что он рассказывал, будто ребенок уже в утробе матери осознает свое отчуждение от мира. Только защита матери в течение девяти месяцев помогает ему появиться на свет. Точно такое же время необходимо человеку в старости перед кончиной иметь заботу, хорошее отношение к себе. В эти месяцы, говорил аба, человек отчуждается, говоря современным языком, перезагружается. Тут нужна сиделка, как бы играющая роль матери или психологического лона той поры, когда он был маленьким. Мы с бабушкой сполна исполнили эту роль.
Правда, все наказы об отчуждении человека от этого мира я уже не помнила, без конца заставляла его есть, хотя организм уже не принимал пищу. Дедушка говорил: ”Раз ухин хочет, чтоб я кушал, значит придется…”.
Когда я уезжала в конце февраля, дедушка обещал выздороветь: “Трава зазеленеет, я встану на ноги”.
Он умер в начале мая, так и не походил по новой траве, остались недоделанными дела. Бабушка мигом осиротела, братишка отбился от рук. Потеря дедушки оказалась для нас невосполнимой.
А Диваажан, указывал аба, куда сам стремился и где хотел бы получить перерождение после земной жизни, находится на юго-западе от нашей Земли или, точнее, от центра Вселенной - СYмбэр-Ула. Эта такая, по его словам, чуть накренившаяся планета (“хэлтэгы нэгэ юртэмсэ”), где царит вечное счастье и обитатели ее питаются исключительно диковинными фруктами, наслаждаются чудодейственными нектарами. Мне же оставалось догадываться, как они там обходятся без молока и хлеба.
Я уверена, что аба попал, как и хотел, в Диваажан! А чуть подальше Диваажана, видимо, по другой орбите бегают и ищут его след, ловя родной запах, собачки, которые в земной жизни были верными помощниками и друзьями. Приблизительно семь-восемь небесных псов, если исходить из того, что мой дед прожил 73 года. Иногда, когда пересекаются эти орбиты (он полагал, что орбиты перерождения человека и собаки проходят недалеко друг от друга), аба седлает небесного коня, а его меньшие друзья сопровождают его с гордо поднятыми хвостами. И царит вечное счастье…
Р.S. Моего дедушку звали Сумбонов Лайдап. Он был уроженцем местности Хахир Хоринского района.
Писатель-фантаст Станислав Лем писал: ”Никто даже вообразить себе не может, как будет выглядеть инопланетянин. Может, ему гораздо легче будет найти общий язык с китом или собакой, чем с человеком”.
Вот так-то.
Справка
Самбуева (Башкуева) Дарима Гармаевна. Родилась в селе Баянгол Хоринского аймака. Училась в Тэгдинской средней школе. В 1979 году окончила Восточно-Сибирский институт культуры, отделение театральной режиссуры. Работала режиссером Улан-Удэнской студии телевидения (БГТРК). Окончила курсы режиссеров при Центральном телевидении. Создавала популярные телепередачи для детей «Унтаахай», «Уроки бурятского языка». Автор пьесы «Свет блуждающей звезды», рассказов для детей (на бурятском языке). Публиковалась в журналах «Байгал» и «Байкал». Пишет на родном бурятском языке в редкой ныне литературной версии (хоринский диалект). По отзывам писателей, владеет всей палитрой бурятского языка (детские рассказы, пьеса). Но может писать и на русском.