Сергей Шнуров: глядя на монголов - понимаешь, как они чуть не дошли до Европы
Легендарный русский рок-музыкант, многие годы не устающий шокировать общественность и переживающий сегодня очередную волну бешеной популярности, лучшим местом на земле считает Монголию.
В Сети его порой называют “Салтыков-Щедрин современности”. В своем январском интервью для спортивного (!) сайта в роли болельщика питерского «Зенита» легендарный лидер группы «Ленинград», всегда безудержно откровенный Сергей Шнуров, признался в том, что лучшим местом на земле считает Монголию (и Рим). И объяснил, почему. А также дал свою оценку того, какие времена, по его мнению, настали для него и для России.
АРД публикует фрагменты интервью.
– Клип «Экспонат» порвал интернет: больше 17 млн просмотров за неделю. Признайся: ты не ожидал.
– Не ожидал. Почему? Этому никогда нет объяснений. Я никогда не делал ставку на «WWW», мне казалось, что песня – шутка, ..., ни о чем. А она стала карточкой группы. То же с «Лабутенами»: сегодня на репетиции я объявил, что два года вперед можно ни ... не выпускать; выучить хорошо играть «На Лабутенах» – и этого будет достаточно.
– В книге Максима Семеляка про «Ленинград» есть история про то, что в свое время у тебя возникало непреодолимое желание драться. Ты выходил на улицу и специально нарывался на проблемы с оппонентами любой численности и габаритов. Почему ты это делал?
– Теперь – опять же с помощью докторов – я нашел объяснение. Это тестостерон, в два раза превышающий норму. Анализы я сдавал в Германии, доктор сказал: «Это огромная редкость, у нас такого не бывает». Когда на этот двойной тестостерон накладывался еще и алкоголь – пожалуйста, получается наш замечательный писатель Стивенсон со «Странной историей доктора Джекила и мистера Хайда».
– Когда год назад «Ленинград» выступал в новогоднем эфире НТВ, исполнение «Патриотки» – песни, которая стебет всю псевдопатриотическую истерию сегодняшней России, – обсуждалось с руководством канала?
– Нет. Меня больше смущала песня «Никола». Но мы с Такменевым (ведущий программы «Анатомия дня» – Sports.ru) знакомы очень давно. Для меня было важно, чтобы прозвучал «Никола», он дал мне слово, что ее не вырежут. А «Патриотка» была разменной монетой, прозвучит не прозвучит – пох....
«Никола» открывала новую эпоху, во многом объясняла, что начало происходить в следующем году.
Началась волна оголтелого патриотизма, который не очень понимает собственных корней. Когда в американском интернете пишут: «Мы ненавидим Америку!». Когда греческими буквами – а мы все-таки греческой азбукой пользуемся – пишут: «Мы ненавидим Европу!». Вера тоже пришла из Константинополя. Мы являемся периферией, но все-таки европейской культуры. И когда мы начинаем залупаться на счет того, что на самом деле – нет, это значит рубить сук, на котором мы сидим.
Даже слово «патриотизм», с…ка, иностранное. Если вы такие, с…ка, импортозаместители, ну заместите слово «патриотизм». Короче, абсурд.
– У вас были проблемы на песню «Молитвенная»? Ту, где про «Бог, ты что оглох?»
– Если ты имеешь в виду проблемы с Господом Богом, то нет, не было.
– А с теми, кто чтит его на земле?
– Может, проклятия какие слали. Но истинно верующим людям смешно. Песня комическая, там есть над чем посмеяться.
– Ты не думаешь, что когда-нибудь тебе придется за это отвечать как за оскорбление чувств верующих?
– Я ж не могу загадывать: Бог его знает. Но вообще там не подкопаешься: любая лингвистическая экспертиза покажет, что никакого оскорбления там нет.
– Ты верующий человек?
– Конечно, да. Неверующих нет.
– В кого ты веришь?
– Был у нас религиозный философ Хомяков, который говорил: родителей, религию и родину не выбирают. Поэтому я самый что ни на есть православный христианин. «Символ веры» я знаю. Как и «Отче наш». Как и Иисусову молитву. Я учился при духовной академии три года, по идее, я мог стать теологом.
– Когда ты в последний раз молился?
– Может, и сегодня.
– Когда ты в последний раз ходил в церковь?
– Давно было. Церковь как стадион – я не люблю фотографироваться. Шучу.
– Последний концерт, на который ты ходил по билету?
– 30 декабря, концертный зал Мариинки. Гергиев дирижировал, исполняли, понятное дело, «Щелкунчика» по чуть-чуть. Потом какой-то выдающийся, прошу заметить, узбекский пианист играл вариации Рахманинова на тему Паганини. Это было круто.
– Классическая музыка тебя прямо вставляет?
– Ну, музыка все-так не кокс, чтобы вставлять. Тем более, симфоническая. Тут нужно какое-то логическое мышление. Музыка по большому счету похожа на математику, у нее математические корни. Если ты знаешь, музыкальный ряд придумали пифагорейцы, а пифагорейцы придумали не только музыкальный ряд. Вот математика может тебя вставлять? Если решаешь какой-то пример – испытываешь какую-то эйфорию. Так и с музыкой: есть фрагменты, но голову отпускать нельзя.
– Корпоратив «Ленинграда» и правда стоит 100 тысяч евро?
– Около того. Но это декабрьский. Недекабрьский – 80, наверное.
– Я правильно понимаю, что половину из этой суммы ты берешь себе?
– Правильно понимаешь.
– Твои музыканты все равно зарабатывают много. Никогда не поверю, что никому из них от такого количества бабла не срывало крышу.
– Подрывает, наверное. Но я это гашу. Вот история Юли Коган (экс-вокалистка «Ленинграда» – Sports.ru) – она, конечно, не про бабки, скорее, про медные трубы. Вот она через эти трубы не пролезла.
– Ты как-то вспоминал: «1998 – самый отчаянный кутеж нашей жизни, пир во время чумы». Что ты имел в виду?
– Все вдруг резко и крайне обеднели. Это было гораздо сильнее, чем сейчас – это был обвал и катастрофа. У всех где-то застряли деньги. Денег просто не было. Все встало. Месяц ничего не было, никаких движух. Все ринулись бухать и веселиться – или на последние, или в долг.
Людям пришлось шевелить мозгами, заново придумывать жизнь. Многие поменяли работы, схемы.
Тот же самый Дима Ицкович – он занимался издательским бизнесом, делал книжки, концерты групп. А в 1998 году он занялся мобильными телефонами. Это была ломка, это взбодрило.
Сейчас будет так же. Придется быть ловчее, КПД людей должно повыситься.
– Лучшее место на Земле, если не Петербург?
– Мне Рим нравится. Или Монголия. В Монголии народу нет вообще. Тишь, гладь, ветер и какая-то первозданная дикость.
А глядя на тот народ, который тебе все-таки попадается, ты понимаешь, как они чуть не дошли до Европы. Духовитые товарищи, мощные. Я ходил на рынок в Улан-Баторе, там так, нормально. Смотришь и понимаешь: им голову свернуть, как нам с тобой поп...ть.
– У тебя сейчас куча бабла. Бывает, что к тебе приходят с предложениями по инвестициям?
– Постоянно. Сейчас стало попроще, но пока не было Матильды, я постоянно одалживал и денег висело у кого-то х...-знает-сколько. Идеи – разные. В Германии предлагали купить бордель. Причем не за сумасшедшие деньги. Но этим нужно заниматься, надо бросить все и стать нормальным сутенером.
Недавно предлагали заняться контрабасом из Сербии…
– Контрабас – это музыкальный инструмент?
– Это контрабанда. Контрабанда продуктов. Но я отказался.
Вообще с инвестициями все просто: если ты этим не занимаешься, работать это не будет. Ресторанами у меня вот заниматься получается. Эти инвестиции мне ясны, по ним каждый вечер на кухне я получаю отчет.
– Пожалуй, главный вопрос, с которым я к тебе пришел. У тебя все есть – что заставляет тебя вставать с кровати каждое утро?
– Интерес. Мне до сих пор интересно удивить самого себя. Удивить друзей. Удивить всех коллег по нашему музыкальному цеху. Удивить музыкантов группы – чтобы на репетиции не дрочить старые вещи, а принести новую х…, все поржали и, как Пузо, сказали: «Мы думали, хуже уже нельзя. Но оказывается, дна мы еще не коснулись».
Шнур в Монголии и о Монголии, 2011 год: