В память о выдающемся бурятском писателе и журналисте Владимире Бараеве
Статья-эссе автора АРД Светланы Дашицыреновой.
“О Сэлэнгэ, Сэлэнгэ! Зачем беду несешь ты мне?”
Тургэн, в переводе «быстрый» - так звали гонца Чингисхана, главного героя исторического повествования, автором которого является Владимир Владимирович Бараев. Неожиданная весть о его кончине пришла в Старый Новый год, на излете года Курицы, в который он родился. Как можно сказать об этом красивом человеке в прошедшем времени? Остается только утешать себя тем, что до конца жизни Владимир Владимирович был на ногах, как и его Тургэн, был светел умом и, самое главное, успел закончить и оставить нам, своим читателям, главную книгу автобиографического характера - «Улигер о детстве». Ее презентация состоялась 3 марта 2016 г. в Москве. Еще следует упомянуть о книге «Древо: декабристы и семейство Кандинских». Этой теме он, по сути, посвятил всю свою жизнь. Сегодня, опираясь на его произведения, я хочу сказать несколько слов в память о В.В.Бараеве, поделиться своими впечатлениями.
В целом, для всех его работ характерен налет исторической романтичности, а его фантазии читаются как сказки и легенды, которыми особенно изобилует «Гонец Чингисхана». В его герое Тургэне очень много собственных черт автора, привычек и раздумий, даже в физическом облике проглядывает сам автор. Через все его произведения тянется нить от его малой родины, предков, природы, характеров, обычаев, традиций не только бурят, но и других народностей, населяющих берега великой реки Селенги. «На карте я увидел, что Селенга течет из Монголии, принимая реки Орхон, Джиду, Чикой, Хилок. По ним и по Селенге Чингисхан ходил в походы. В летние ливни Селенга выходила из берегов. Бурая вода становилась еще мутнее. Кстати, ее название происходит от эвенкийского слова «сэлэнгэ» - бурая, железистая», - пишет он в «Улигере».
Декабристами В.Бараев увлекся только после окончания МГУ. «В 1957 г. я побывал в Новоселенгинске, где покоятся Н. Бестужев и К.Торсон. На лыжах я добрался до их могил и увидел, как позёмка забвения буквально на глазах заметает надписи на крестах. Это так потрясло меня, что я дал клятву найти их потомков». Так началась его беспрецедентная поисковая работа в архивах, поездки по тем местам бывшего СССР, где могли оказаться следы потомков декабристов. Он стал «первопроходцем», который попытался воссоздать их жизнь. Его статья «Из династии декабристов», опубликованная в далеком 1977 г. в «Правде», стала сенсацией не только в области историографии по вопросу «декабризма», но и для правнуков Бестужева. Позже все материалы его открытий вошли в книгу «Древо: декабристы и семейство Кандинских».
В.В.Бараев был талантлив во всем. Когда читаешь его произведения, то постоянно встречаешь стихи, старинные песни, улигеры (сказание, поэма). Изложение истории такого далекого периода с элементами фантасмагории, например, в «Гонце Чингисхана», легко визуализируются. Недаром говорят, что все в человеке идет от корней, семьи, детства: «Пытаясь научить меня родному языку, отец пел бурятские песни». Представьте только на минутку, что в декабре 1945 г. отец покупает ему трофейное пианино, с весьма расстроенными клавишами, на котором он учился играть. Но, когда В.Бараев поехал на учебу в Москву, пианино пришлось продать, чтобы сшить ему пальто и костюм. После окончания МГУ В.Бараев даже попытался принять участие в конкурсе композиторов в Улан-Удэ. Сочинил мелодию на стихи Искаковского «Хорошо весною бродится». Исполнила песню оперная певица Дина Кыштымова на республиканском радио. В.Бараев получил вторую премию. Есть у него еще одна вещь - «Восточное болеро», которая родилась во время написания «Гонца Чингисхана». Наверное, композитор в нем «умер», потому что победил талант писателя.
«Улигер о детстве» написан в виде сборника коротких рассказов, их можно читать независимо друг от друга, искать то, что тебе дорого. Вряд ли кто-то теперь воссоздаст такие картины старого Верхнеудинска с его улочками, домами и жителями, напишет о знаменитостях, посещавших наш «миленький городок».
Его отец дружил со многими легендарными людьми. Особенно меня поразила судьба Максима Ильича Шулукшинова, бывшего партийного работника, талантливого агитатора и пропагандиста. Здесь его образ представлен В.Бараевым настолько романтично, несмотря на весь трагизм его судьбы в те страшные тридцатые годы. Бурят, свободно владеющий английским, немецким, монгольским языками, пел песни и читал стихи на русском и бурятском, произведения Байрона и Гейне в оригинале. Читал он в семье Бараева и запрещенных авторов - А.Ахматову и М.Зощенко.
Все стихи и песни, сказки и легенды, которые слышал маленький Володя в детстве, оставили в его памяти глубокий след. Особенно одна песня-плач. Есть в «Улигере» эпизод с похоронами девочки, которая утонула в Селенге, а ее 12-летняя подружка исполняла роль плакальщицы и пела: «Ой, зачем ты покинула дом родной? Ой, зачем тебя увлек водяной, ой, зачем ты ушла к русалке чужой, ой, да что теперь будет со мной». И этот эпизод получил свое развитие, на мой взгляд, в сценах свиданий гонца Тургэна со второй женой Чингисхана у реки, где она является ему в образе русалки. Есуй-хатун, которая стала после смерти Чингисхана его любовью, но недолгой, почувствовав смерть своего единственного сына, вошла в Орхон, поплыла к нему и утонула. Случилось это в годовщину смерти Чингисхана. Любопытен их диалог. Тургэн спрашивает: «А знают они (ушедшие), как живут их родные?». Есуй-хатун отвечает: «Нет. Связи того света с этим нет. – А таким владыкам как Чингисхан? – Вряд ли. Да и забот и тревог у него ничуть не меньше, чем при жизни. Все убитые им хотят ему отомстить. А сколько их в Китае, Тибете, Семиречье. Оттуда летят тучи гнева. Из них льются дожди слез и крови тысячи погибших, а ветер разносит их проклятия и вой».
Этот же след появляется рефреном у В.Бараева, когда он попытался выдвинуть версию об исчезновении гражданской жены декабриста Н.Бестужева. Согласно ей, она утонула в Селенге. Думаю, что несчастье с Дулмой произошло по причине, озвученной Есуй-хатун: «Женщины тонут по своей или чужой воле».
В.Бараев попытался восстановить имя селенгинской бурятки, (1839 - 1851 – примерные годы жизни декабриста с ней), от которой у Н.Бестужева было двое детей. Будучи знатным портретистом, Н. Бестужев, к непонятному удивлению, а может из-за запрета, существовавшего у буддистов, не оставил ее образа. Но всегда носил медальон с портретом своей первой женщины, которую любил всю свою жизнь.
В.Бараев считает, что звали ее Дулма, поскольку это имя очень созвучно имени или прозвищу, каким звал ее сам Н.Бестужев – ДУша. А фамилия от имени плотника Эрдыни, дочерью которого и была Дулма – Эрдыниева (Эрдынеева). В своих письмах Н.Бестужев очень восторгался им. Дети Дулмы были отданы на воспитание купцу и другу декабриста Д.Страцеву, который дал им свою фамилию. Сестры Бестужева, которые приехали к нему на поселение, навсегда отлучили Дулму от дома и брата. Всё его окружение, все друзья–декабристы и их жены, сами будучи ущемленными в правах, приехав к своим мужьям, были всегда против их отношений и, конечно, мать с сестрами не стали исключением. После исчезновения Дулмы Н.Бестужев перенес еще одну трагедию – смерть К.Торсона и потерял всякий интерес к жизни. Самому уже оставалось 4 года.
Трудно судить о Дулме, ее внешности и способностях, но, несомненно, она была одарена человеческими и женскими качествами, за которые уважал её Н.Бестужев. Несомненно, он был ей благодарен за детей и очень их любил. Старший сын, получив при рождении имя Бадмажап, в переводе с тибетского «Защищенный лотос», пронес в памяти образ матери и называл младшую дочь Евдокию, которая возможно походила на его маму, Душей. У Василия Немировича-Данченко в период русско-японской войны около Харбина произошла встреча с внучкой Н.Бестужева, куда она прибыла с санитарным поездом, собранным на ее личные сбережения. В публикации «Сестрицы» сохранилось описание Евдокии: «Маленькая, худенькая, очень изящная. Большие черные глаза – даже не черные. Черные всегда невыразительные, а в этих глубина и вопрос, и тоска о чем-то. Голос тихий, нежный – в сердце стучится. Такой бывает только у очень хороших женщин». Похоже, что так выглядела и Дулма, ее бабушка.
И вечная благодарность В.Бараеву, что не дал имени Дулмы кануть в вечность, а ее сыну позволил «возродиться» в новом свете и с новым «лицом», вписав его в прославленный список российских меценатов, дал его потомкам ощутить гордость и успокоение. А нам, землякам и современникам, дал сил нести дальше его любовь к своей малой родине и ко всему, что нам завещано предками.
В память о таком талантливом писателе, философе и романтике, в честь его одухотворенной жизни, стойкости и веры, в благодарность за прекрасные моменты, которые мы переживаем, читая его произведения, хочу посвятить Владимиру Владимировичу Бараеву свои стихи о «его» Дулме Эрдыниевой.
Степная девушка с глазами ночи
Ждала судьбу и не могла предвидеть,
Что встреча с ней предопределена
Звездою Северной, союзом тайным…
Его звезда взошла в прекрасном городе Петра,
Где будущий блистал ее мужчина,
И умирал от счастья и любви
В служении Отчеству и Женщине,
С душой сильной, как волна цунами.
Но грянул гром и ослепил всю степь,
И он пришел, звеня своими кандалами.
И сердце сжалось, и ушла душа,
Когда он вдруг сказал:
«Ты поговори со мною, Душенька…»
Что было ей сказать в ответ мужчине
На языке кочевников, чьи предки принесли
Когда-то в эту степь загадочную душу,
В которой нет покоя и Кони их удачи
Зовут и скачут в синеве небес…
Но вспыхнула душа у девушки степной,
И захотелось спрятаться в его руках,
Быть тенью и покоем в трудный час,
Забыв свое предназначение,
И заменить собой ту женщину, с душой волны цунами.
В сюжете: Владимир Бараев
