Он бы стал кем-то Большим, если б ему дали дожить

Когда я узнала о внезапной смерти Евгения Хамаганова, после первого оцепенения меня кольнуло в новостях слово “регионалист”. Ведь это мало. Слишком маленький титул для «ушедшего короля». Хотя каждый из заметных в истории персонажей живёт и умирает как актёр одной роли — все прочие забываются. Если человек занимался политикой, то для современников это перекрывает его занятия литературой, что же до самой политики, то из неё выхватывается одна маленькая тема, один короткий жест, другие отпадают. Уже очевидно, что для официальной бурятской историографии Хамаганов останется как парень под бурятским знаменем, харизматичный противник объединения округов... и всё.

У литературной критики есть две главные задачи. Первая из них — толкование текста как он есть. Объяснить его миссию, показать сюжетные взаимосвязи, художественные детали, которые предвещают события, нагнетают или мнимо успокаивают читательское внимание, вызвать бурные или смиренные чувства, показать социальный контекст, затронуть общественные, философские и психологические вопросы, которые могут ускользнуть от глаз, непривычных к междустрочному чтению, наконец, указать на литературных предшественников темы, языка… или на то, что таковых не обнаружено, и автор — абсолютный новатор.

Вторая же задача ориентирована как раз на автора. Поведать, что он за человек, измерить уровень его таланта по шкале нетленности, попытаться выяснить, удался ли ему собственный замысел, не замышлял ли он нечто большее (или меньшее), чем получилось на выходе? Но главное, если речь идёт о писателе-современнике критика, то последний так или иначе оценивает потенциал автора на будущее, воздействует на него, побуждая трудолюбие, честолюбие, совесть.Даже в самой сдержанной и нейтральной рецензии содержится ментальный толчок в спину автора: двигайся дальше! Меняйся или оставайся собой! Будь скромнее или напористей! Мы ждём, не почивай на лаврах…

Но как быть, если писатель — твой современник, но только что почивший, и не на лаврах, а в могиле? Если про него никак нельзя утешительно сказать, что он, в силу долголетия и многотомности, полностью реализовался и исполнил свой долг перед литературой? Если любая рецензия играет роль презентации новых имён, то какую роль играет рецензия на умершего — презентации гробовщика, а может, презентации мёртвых душ? Тем более, как быть, если публике и коллегам-литераторам вовсе не очевидно, что рассматриваемая личность — писатель? Если его привыкли совсем иначе воспринимать, в другом кругу общения, в других обстоятельствах и обязанностях?

Ведь это значит, что нужно начинать с того, чтобы ещё доказывать право на посмертное восхождение автора на Олимп, ещё объяснять, почему ты пишешь на него рецензию, а не краткую политическую заметку? Почему не пресс-релиз, некролог, да хотя бы лирическую эпитафию, если уж у тебя перо в одном месте? Почему рецензию на того, кого ни к чему уже не побудишь, кто уже не подаст никаких надежд, кто не оставил ни одного цельного, законченного произведения — и никогда уже не завершит свои замыслы, кто был всего лишь сетевым автором и модератором сайта, небрежно используя вместо салфеток поля форума?И которого давно заклеймили рабским и бессодержательным понятием «активист»?

Большинство знает, что Евгений Хамаганов был журналистом и участником некоторых политических мероприятий. Но, к сожалению, это закрывает от общества то обстоятельство, что он мог стать кем-то бо´льшим, если бы ему дали время до этого дожить. Политическая судьба всегда закрывает от общества писательскую судьбу.Литература — дело не самое скандальное, неоднозначное, поэтому оно остаётся на периферии шумных новостей. Это трагедия любого пишущего человека, который занят не только тихим кабинетным писанием. Человек с плакатом заслоняет в нашем общественном сознании человека с пером, за столом, так же как и шустрый корреспондент с фотоаппаратом заслоняет статую на постаменте книг.Принято считать: если человек борется, значит, он не мыслитель, и не успевает, и не способен философствовать, и голову свою он заранее об стенку разбил.

Мало кто задумывается о том, что жизнь автора, не признанного писателем, так же не заканчивается в момент смерти, это не смерть плакатного бойца, которую можно не заметить. Остаются небольшие стихотворные произведения, некоторые наработки для прозаических произведений, следы работы над правовыми документамине однодневного характера. Рецензент, который берётся за эту тему, может вызвать недоумение, но он предпринимает попытку воскрешения личности под новым брендом и в новом статусе.

Настоящая рецензия — это не презентация нового имени, а реконструкция посмертного, чуть было не потерянного имени. Учёные восстанавливают действительный облик императоров и фараонов, ханов и князей по осколкам черепа. Так разве это не увлекательная обязанность — восстановить возможный облик несостоявшегося писателя по осколкам его сетевого творчества, провести недостающие линии, как морщины на портрете юного героя?

Во всём, что было написано Хамагановым, в разных формах и на разных носителях, видны литературные замыслы, виден определённый потенциал для бурятской литературы. Но источники этих мыслей не таковы, чтобы по определению считаться литературными.

Вот на дворе 2009 год. Евгений переписывается с другими форумчанами на «Сайте бурятского народа» в рубрике «Буузын зугаа», самой легкомысленной рубрике сайта, куда «сбулькивают» все чересчур несерьёзные, перешедшие во «флуд» ветки дискуссий. Но именно благодаря «буузной» сохранилась ветка «Хокку бэттл», с которой можно нарвать много вкусных плодов — хокку Евгения Хамаганова. Впрочем, здесь его зовут Гыук (от слова «User»).Гыук плетёт свою творческую паутину. Он не сплёл нетленного полотна, ну что ж? Зато в эту тонкую сетевую паутину попалось немало мировоззренческих и проклятых вопросов!

Вот он пишет это своё:

Людям

Или себе оставить?

Думала собака на сене.

Что это такое, обычная шутка? Нет, это опять-таки постмодернистская ирония, которая в трёх словах задаёт вопрос: отдать людям свою душу, свой потенциал, свои возможности — или постараться ничего никому неотдавать?

Постараться всё оставить как-нибудь себе? Но если удержать всё при себе, то оно сгниёт. Может быть, лучше отдать, чтобы не сгнило, как сено под собакой.А всего лишь переписка в «бэттле», где каждый подхватывал предыдущую строчку — концовку хокку своего собеседника. Однако по этим крупицам мы можем восстановить, кем мог стать Гыук через десять лет. Два года до возраста Пушкина, допустим, не дожил. Но если бы Пушкин стоял с плакатом и махал флагом, возможно, мы бы и не запомнили, что был такой поэт Пушкин, а в лучшем случае упомянули бы его в учебнике истории как второстепенного бунтаря.

Рифма «борец — мудрец» не всплывает в коллективной памяти. А жаль, хорошее бы вышло хокку…

Эти малютки рождались небрежно и не претендовали на вечность. В ходе своеобразного творческого соревнования тронутые Музой форумчане подхватывали друг у друга последние строчки, как горячие буузы, и спешили выпить из них весь сок остроумия. Соединённые в одну подборку, цитаты Гыука, звучат как крошечная, но цельная постмодернистская поэма, с её особым ощущением оптимистичной безнадёжности. Вот такая восточная сетевая поэзия первого десятилетия третьего тысячелетия.

Его хокку, как и положено по жанру, уплотнены смыслами, хотя и не всегда по-восточному тонки. Они провиденциальны, в них ощущается предвидение собственной судьбы. (Разве Пушкин и Лермонтов не проявляли загадочный интерес к сюжетам на тему дуэли, как бы предвидя свою участь?).

Цветы на могиле

Безвестного программера

Обновлены до версии 2.0.

От этих строчек мороз по коже. Но весёлый сибирский морозец!Другое хокку тоже дышит провидением — будущих методов издевательства над оппозицией:

Зелёнки объелся.

Подохнуть б скорее,

Да брат был, мля, медик,

Да брат был, мля, медик,

Поставил три клизмы.

Привет, ватерклозет!

Напомним, зелёнка упоминается в 2009 году, когда обливать оной лица неугодных ещё не было принято. А вот и дальнейшее пародирование восточных мотивов, где божество сопрягается с сортиром:

Привет, ватерклозет!

Снаружи убого

В себя углубился,

В себя углубился,

Увы, Бодхичитты

Внутри не нашёл я.

Эти отрывочные японские трёхстишия на самом деле выглядят как небольшая поэма, как исповедь. Хамаганов пытается поиронизировать над общей затхлостью, не переходя к одиозному бичеванию, безусловно избегая плакатных обличений.

Победила дружба.

Чего ждать после такого набившего оскомину лозунга? А вот читателя поджидает неожиданность:

Тоскливо смотрю

Вослед бывшей любви.

Становится понятно, что победила не советская дружба, а «дружба-нелюбовь», «френдлента»! Это действительно постмодернизм в классическом хокку. И следующий привет, возможно, тоже от бывшей любви — женщины, изменчивой и многоязычной, как планета:

экватор красоты

эскалатор сознания

экскаватор мнений

А вот образец бытовой сатиры, но и в ней смыслы перетекают и видоизменяются на глазах, как текучие часы на картине Сальвадора Дали. То бутылка падает с пятого этажа, то уже на него волокутбакшиш экзаменатору (студенты больше пили, чем готовились к честной сдаче экзамена):

Бутылка в подмышке

Вниз соскользнула

Ведь пятый этаж!

Ведь пятый этаж!

Экзамен-халява

Заставил нас препод

Заставил нас препод

Рояль, мля, две тонны

Шопен-недоделок…

И, наконец, почти цифровые стихи-даты, прямые исторические параллели, строгая моральная дилемма, так не соответствующая образу бурятского рубаха-парня:

За проволокой бровей

Лик старой чеченки? Осетинки?

31.12.1994? 08.08.2008?

31.12.1994? 08.08.2008?

Две даты, две войны,

Два народа, два стандарта.

Продолжение следует.