Жемчужина Забайкальского буддизма - Цугольский дацан

Ни для кого не секрет, что буддизм, который сегодня большинство бурят называют своей традиционной религией (на самом деле традиционной религией является шаманизм), распространяло среди них российское императорское правительство. Под патронажем правительства был сформирован современный бурятский буддизм во главе с Хамбо-Ламой. Ламы были поставлены на государственное денежное довольствие, которое было выше, чем у православных священников, получали государственные награды. Важной вехой в истории забайкальского буддизма является основание Цугольского дацана в 1801 году.

Именно здесь для бурят были основаны школы буддийской философии, пришедшей преимущественно из тибетского монастыря Лабран. При строительстве дацана использовались материалы с развалин средневекового Кондуйского дворца, который был уничтожен в результате пожара в 15 веке (развалины Кондуйского дворца находятся на территории Борзинского района). С развалин вывозились материалы - кирпич и камень, в том числе колонны, покрытые красным лаком (колонны до сих пор можно видеть в стенах дацана, что-то чужеродное, привнесенное ощущается). Развалины дворца пошли и на постройку знаменитой Кондуйской церкви. У бурят существует легенда, что неизвестно в какой период времени было туманное предсказание, сделанное неким Чоглай Намжилом ученому Цультиму о том, что в далеком грядущем на Цуголе будет стоять монастырь.

Ниже публикуем небольшой, но увлекательный и ценный рассказ о Цугольском дацане. Рассказ интересен тем, что впервые был опубликован в газете "Северная пчела" (газета канцелярии императора, в ней печатался Пушкин А.С) 24 февраля 1855 года, то есть отражает реалии того времени, когда дацан активно расстраивался. Описан быт монахов, мнение о них. 

Нынешним летом привелось мне быть у бурят, кочующих по равнинам знаменитой рождением Чингисхана реки Онон, и прожить среди кочевых бурят целый месяц. Как же Петербургский уроженец, друг роскоши и комфорта, прожил месяц в нечистой и дымной юрте бурята, полудикого степного пастуха, не умеющего говорить по-русски, в хозяйстве которого нет даже печеного хлеба? Одна баранина заменяет все; один кирпичный чай и кислое молоко составляют безусловное питье, а молочное вино тарасунь, архи заменяет все вина! Да, человек существует не для одного сытного обеда, не для того, чтобы в пышно и ярко освещенных комнатах расхаживать по лакированному паркету, играть в преферанс и курить папиросы. У человека есть потребности душевные, и первая из них, по-моему, любознательность. И если она сопровождается наблюдательностью, такому человеку не будет скучно и посреди африканских степей. С бурятами, коренными обитателями Восточной Сибири, я был знаком прежде, но бегло, мимоходом. Безбрачное их духовенство казалось мне сословием тунеядцев или чужеядцев. Бывало, если увижу едущего верхом ламу в красном халате, подпоясанном кушаком, с разноцветными, висячими лоскутьями, тотчас представлялся мне в нем шарлатан и ханжа, шествующий куда-нибудь за поживою. Но теперь произошла перемена в моих понятиях: я прожил целый месяц среди тех бурятских лам, которых я презирал и ненавидел. Вместо развратных чужеядцев я нашел нравственных людей, преданных науке суетной, но существенной; вместо безграмотных ленивцев нашел людей, знающих основательно языки тибетский, монгольский и русский; вместо шарлатанов - искусных лекарей, вылечивающих даже чахотку и сумасшествие. Монгольский лама есть врач души и тела. Я прожил месяц при Цугольской кумирие среди лам, из коих один превосходно знал русский язык. Читал русские книги и был моим наставником, истолкователем тибетской мудрости.

Цугольская кумирия имеет богатую библиотеку, разумеется, по тамошнему размеру. Наперед скажу несколько слов о кумирие, здании, совершенно неизвестном. Кумирия, или дацан, есть капище, в котором совершается ламайское служение, состоящее из одних молитв и музыки. Наружный вид кумирии бросается в глаза, и поражает их необыкновенною для нас архитектурою. Продолговатое четырехугольное здание, с мезонином наверху, построено из бревен, покрыто досками на четыре ската, как-то не по-нашему. На углах кровля смотрит кверху. Окна из мелких рам, своего расположения. Тут нет безобразия, но что-то готическое, тяжеловатое. Внутри кумирии на стыках висят изображения тибетских божеств, нарисованные на бумаге и цветно раскрашены.

Под изображениями большой стол со ступенями. Тут помещены медные и позолоченные статуйки бурханов (бурятские демоны, которым они поклоняются), по большей части в сидячем положении, с поджатыми ногами. В числе их есть статуйки о четырех лицах, десяти руках. Основатель религии Шигемуни, или Будда, изображен с чашкою в руках: знак, вероятно, смирения. Шигемуни был царский сын, и для приобретения мудрости оставил все, удалился в дремучие леса и предался размышлению. Постель его была из древесных листьев, а за нищею ходили ученики его в ближние селения, с чашками в руках. Доброхотные датели клали им в чашки вареное сарацинское пшено. Всех сочинений в Цугольской Кумирие не более 20-ти, но многотомность их изумительна.

Первая из тибетскнх книг, Ганжур состоит из 107 томов. Это сборник всех проповедей Будды, изданный по смерти последнего его учениками. Сам Будда, или Шигемуни, ничего не писал, а проповедывал свое учение изустно. Буряты получили первый экземпляр этой книги от китайцев, торгующих на Кяхте, за 30 000 р. ассигн. Экзсмиляр этот чрез барона Шиллинга перешел в Парижскую Королевскую Библиотеку. Данжур состоит из 226-ти книг. Это собрание разных сочинений духовных и мирских, вроде наших старинных сборников. За этими фундаментальными книгами религии буддистов следуют разные толковники и молитвенники; исчислять их нахожу бесполезным. Европейцы назовут неведомые звуки тарабарскою грамотою. Богословско - исторического содержания считается десять книг. Тут есть жизнь самого Шигемуни, Исыр-Хана и даже Чингис-Хана. Книга Бидро-Гарба есть вместе ворожейная (колдовская книга) и астрономическая. По ней составляется календарь, даются имена новорожденным, узнают как и где похоронить покойника (буряты не хоронят, пока не разрешит лама, трупы могут храниться в юрте целый год). Медицинских книг шесть, под названием Бидра-Омбо. В них говорится о болезнях, поражающих человека, исчисляются лекарства и травы. Говорят, что книги эти написаны учеником Будды Отоши, следовательно за 500 лет до Р. X., а может быть и гораздо прежде, потому что истинный год рождения Шигемуни неизвестен. Мне сказывали, что лечебник этот переведен на русский язык. Но кто решится издать его за свой счет? Последователи Будды писали книги на санскритском языке, с него переведены на тибетский и, наконец, в царствование Кан-Си переведены на монгольский и китайский. Теперь судите, сколько пострадали они от переводов! Не без причин же мы не имеем до сих пор совершенного и правильного понимания о вере ламанской: знаем только, что религия эта в высочайшей степени мистическая.

Покойный академик Шмидт (Яков Иванович Шмидт, русский и немецкий учёный-востоковед, монголист и тибетолог, буддолог. Он впервые ввел изучение монгольского языка и литературы в европейскую науку) старался, но без успеха, объяснить ее.

До знакомства с Цугольской кумирией я беседовал несколько раз с ламами об их вере, но только от всех слышал разное. Трудность в том, что редкие из лам знают по-тибетски: большая часть умеет лишь читать на этом языке. Монгольские переводы этих книг очень редки. Я спрашивал у лам, есть ли у них русская история и, к сожалению, узнал, что об оной они не имеют понятия. Незнание происходит, кажется, от того, что имена государств и народов в истории монголов переиначены. Например, пространство земли от Каспийского и Аральского моря к северу называлось Кипча. Я возбудил в одном ламе, читающем русские книги, желание перевести русскую историю с нашего языка на монгольский, но затруднился в выборе сочинения. Кажется, их удовлетворило бы на первый раз чтение русской истории, изданное для гимназий. Потом следовало бы перевести какую-нибудь книгу о познании природы: ламы и не знают, что существуют на белом свете книги столь поучительные.

Я провел между бурятами самую лучшую часть лета, и признаюсь, с большим удовольствием. Стада лошадей, коров, баранов, верблюдов, разбросанные по зеленой степи, удивительно разнообразили природу. Поутру я выходил на прогулку и восхищался пастушескою жизнью человечества: юрты бурят стояли далеко одна от другой; из каждой поднимался тонкий столб дыма и при безветрии высоко уходил в беспредельность и там исчезал. Жаворонки наполняли воздух пением, а между тем голодный ястребок появлялся неизвестно откуда и нападал на беззащитного певца. Любопытно было смотреть на смышленость нападающего и увертки атакованного. Ястребок нападал сперва по линии горизонтальной, но жаворонок быстро возносился кверху и увертывался от когтей разбойника. Тогда хищник отлетал в сторону, на кругах поднимался выше жаворонка и падал па него сверху; жаворонок, поджав крылья, устремлялся к земле, будто камень. Тогда ястреб подлетал под жертву свою и устремлялся на нее снизу: жаворонок опять пускался вверх и ускользал от поражения. Тогда пристыженный ястребок испускал пронзительный писк и по прямой линии летел в ближайший лес.

Вот так описывается дацан и монахи в романе "Даурия" знаменитого писателя К.Седых:

"Аргунцы стояли в степи под Цугольским дацаном — известным на все Забайкалье буддийским монастырем, — а штаб их разместился в заезжем монастырском доме.  
Увидев с пригорка дацан, Лазо остановился и долго разглядывал поразивший его своей архитектурой красно-белый трехэтажный храм, над которым носились большие голубиные стаи. Черепичная крыша храма с круто загнутыми кверху углами, с белыми трубами в жестяных колпаках, увенчанная в центре башенкой, напоминала ему китайские пагоды, снимки которых он видел совсем недавно, просматривая в библиотеке читинского музея «Летопись войны с Японией».  
— Ты знаешь, товарищ Лазо, сколько в дацане живет лам? — спросил его один из ординарцев.  
— Каких лам?
— Ну, монахов по-нашему… Их ведь тут пятьсот человек. Один другого жирнее да толще. Бывал я прежде с отцом на бурятских праздниках и нагляделся на этих бездельников. Они тут против нас такую агитацию разводят, аж уши вянут. А буряты — народ темный, верят им, из-за этого и чураются нас, хотя только с нами и по пути им. 
— Постараемся пресечь эту агитацию. Подберем преданных нашему делу грамотных бурят и пошлем по улусам. Сегодня же я посоветуюсь на этот счет с кем следует, — сказал Лазо и, хлестнув коня нагайкой, помчался в дацан".