На разломе эпох. Неизвестные подробности истории Бальжин хатан как иллюстрация смены миропорядка в Восточной Азии

Кровавая тризна на осколках империи

В монгольской истории падение в 1368 году Пекина (Дайду) и бегство императорского двора на север много веков спустя продолжало оставаться символом великой драмы. Об этом Тогон Тэмур сложил прекрасные и печальные стихи, на эту тему возникли язвительные поговорки, бытовавшие в народе лет 300 спустя, пишет yehe.asia. 

Но вот что странно, о многих событиях борьбы монголов за восстановление своей власти в Китае и в Корее сведений в монгольских источниках почти нет. Это при том, что борьба была долгой и кровопролитной, а последние промонгольские силы на юге Китая и в Корее потерпели поражение только в 1380-х. Если с монголами, застрявшими в глубоком китайском тылу в Юннани, ситуация относительно ясна по китайским документам, то о перипетиях борьбы монголов, отрезанных на крайнем юге Кореи, на острове Чеджу, данных совсем мало.

Какая-то монгольская группировка также находилась на северо-востоке Корейского полуострова и, вероятно, должна была отойти оттуда ещё при короле Конмине, проводившем антимонгольскую политику, формально не разрывая отношений с Юань. Его горячо любимая супруга, монголка Будашири, как ни странно, деятельно поддерживала последнего настоящего монарха династии Корё.

Со своей стороны кореянка Ки, став императрицей монголов, от души ненавидела Конмина, на что тот отвечал полной взаимностью. Да, это совсем не походит на то, что показано в популярной дораме, где Ки влюблена в Конмина, а тот неравнодушен к ней. Исторический корейский король обожал свою монголку и даже впал в затяжную депрессию, когда Будашири умерла.

Страдая от тоски, Конмин потерял реальные бразды правления, а потом и жизнь, о чём так долго мечтала Ки. В лучшие годы она, дёргая за политические нити из Пекина, неоднократно пыталась свергнуть его и посадить на трон своих ставленников, за что король перебил её родных в Корее. К глубокому сожалению Ки, несчастье с Конмином случилось намного позже и никак не помогло восстановлению власти Юань на полуострове. Скорее это расчистило путь для откровенно антимонгольских партий в Сеуле. Тем не менее, в отдельные годы новые корейские правители сильно рисковали, вступая в конфликты одновременно с монголами и китайцами. Где-то тут у предприимчивой Ки появлялся шанс. 

К тому времени её сын стал ханом и императором Северной Юань. Казалось бы, уже ничто не стояло на пути её мечты вернуть Корею в лоно империи. Но сведения летописей о ней обрываются на самом интересном месте. В 1370-х годах Ки словно испаряется, оставляя за собой струящийся тайнами шлейф. 

Панорама событий двух десятилетий драмы лоялистов Юань на её руинах почти не отразилась в летописях и фольклоре кочевников в самой Монголии. Только многолетние и кропотливые поиски приводят нас к открытию целого комплекса восточноазиатских мотивов в культуре самого северного из монгольских народов - бурят. 

Бегство царственной дамы и мятеж кронпринца 

Летописи и фольклор бурят среди множества других исторических личностей дорусской эпохи необыкновенно большое внимание уделяли гордой княгине и наследному принцу. Образ этой пары по какой-то причине продолжал оставаться актуальным для этнического самосознания до такой степени, что самоотверженной красавице недавно даже поставили довольно величественный памятник в Агинском бурятском округе. Быть может хорошо, что буряты решили запечатлеть её в бронзе без принца, ибо вопрос о том, кем он ей приходился на самом деле, нельзя считать решённым. 

У бурят-хоринцев второй герой этой истории получил имя Дай-хун-тайджи, которое одновременно является и титулом. Это монгольский термин китайского происхождения, так называли наследных принцев. В народной памяти он превратился в супруга княгини, хотя кое-какие упоминания позволяют предположить, что тут не всё так просто. Существуют варианты сюжета, в которых восстание против отца принца героиня начинает из-за того, что свёкор влюбляется в неё и пытается ухаживать за ней. Не исключено, что это и есть отголосок истории Ки, которая была замужем за любящим её монгольским императором Тогон-Тэмуром, но пыталась посадить на трон их общего сына, принца Аюшридару. 

Вне зависимости от причин восстания в основе всех бурятских вариантов принц выступает против отца по настоянию своей супруги, чьё имя - Бальжин (Baljin) - по-видимому, стало результатом позднего наслоения. Оставляя в стороне вопрос об имени, мы усматриваем в основе сюжета разительное сходство с биографией кореянки Ки, ставшей императрицей Юань под именем Өлджий (üljiy). Её упорные попытки отстранить мужа от власти в пользу хун-тайджи могли привести к тому, что века спустя пара мать и сын превратилась в фольклоре в супружескую. 

Захват Пекина и пленение Ки соперничающей монгольской группировкой, ориентированной на императора, отразились в мотиве захвата Бальжин и её казни "в предместьях Пекина". В реальной истории Аюшридара при захвате столицы бежал к войскам, чьи командующие сделали ставку на него, и позже он вернулся с ними в Пекин и освободил мать. Перед лицом опасности китайского восстания они примиряются с Тогон-Тэмуром. 

Дай-хун-тайджи в большинстве бурятских источников попадает в плен, но отец сохраняет ему жизнь, рассчитывая сделать после себя ханом. Принц же, не забыв обиды, отказывается от престола и уезжает в Халху, либо становится монахом (это какие-то поздние мотивы, восходящие к событиям 17 века). Впрочем, в летописи Вандана Юмсунова Дай-хун-тайджи и часть его подданных спасаются и уходят лесами вглубь Бурятии. 

География бурятских сюжетов о гордой княгине

Выделяя мотивы юаньской эпохи, мы получили в качестве одной из локализаций истории Бальжин-хатан местность вблизи Пекина. Это не единственный нюанс, выводящий нас к восточноазиатскому региону. 

Ранняя версия сюжета о Бальжин, ещё не так сильно испытавшая на себе влияние похожих событий времён войн в Маньчжурии 1590-1640-х, недвусмысленно датировала жизнь этой персоны временем агонии Юань. Упоминающиеся в этой версии имена Тогон Тэмура и китайского сановника Ёго не дают нам права обойти вниманием этот период. 

Фольклорные версии иногда называют местом рождения Бальжин барун-тумэтский Харчин (но нет утверждений, что она была из этих племён). Здесь надо пояснить, что тумэты Внутренней Монголии в массе своей вероятно являются переселенцами из Южной Маньчжурии, отсюда и связка двух этнонимов - тумэт и харачин. Большая часть второго монгольского племени, харачинов, до сих пор проживает на юге Ляонина, самой южной из маньчжурских провинций. Это очень близко к Пекину и граничит с Хэбэем. Собственно Пекин находится в Хэбэе, просто административно выделен из него, а харачины раньше жили и там. 

Харачины считаются потомками людей специальной службы, установленной императором Хубилаем, а именно - сословия, занятого разведением кобылиц для получения молока, используемого при обрядах. Кумыс, изготовленный из этого молока, по свидетельству Марко Поло запрещено было пить кому бы то ни было, кроме аристократии ханского рода, а также некой группы людей с названием гориат. Долгое время считалось, что речь идёт об ойратах, но сейчас это многими признаётся ошибочной интерпретацией. У Поло сказано, что почёт гориатам дан за помощь на какой-то войне, а самой важной войной в жизни Хубилая была гражданская. В борьбе за трон он одолел коалицию сторонников своего брата Ариг Буги, а тот опирался как раз на ойратов, значит их никак не причислить к сторонникам Хубилая. В разных вариантах издания книги Поло этноним передаётся с небольшими отличиями, но чаще - horiat. Отдельные исследователи усматривают в термине - тюркское at "лошадь", но и тут есть сомнения, так как в тексте Поло очевидно, что речь идёт о группе людей. 

Харачины в постюаньский период входили в состав тумэна Юншээбу, а в нём отмечаются отоки Бурийад (буряты) и Баргу (баргуты).

Также в составе тумэна называют "Пять аймаков", а князь этого пятиплеменного образования Орочи с титулом шигуши после 1465 г. возглавлял Юншээбу. Пятёрка была известна уже при Юань, и некоторые исследователи считают её костяком всего тумэна. 

В числе пяти племён упоминаются икиресы, которые интересны нам потому, что известно их участие в гражданской войне на стороне Хубилая. Их полководец успешно командовал в одной из битв. Хотя основная масса этого племени была ещё Чингисханом поселена в области хори-туматов (и поныне живёт там, их этноним в бурятском произношении звучит эхирит), но в годы войны 1260-1264 гг. некоторые из них, как можно предполагать, переселились на юг, поближе к ханской столице. Поддержка икиресов была особенно важна Хубилаю, ведь те базировались в лесных районах Бурятии, которые по идее рассматривались Ариг Бугой как его оплот. 

Мы считаем, что и та часть хори-туматов, которая продолжала оставаться мятежной после восстания 1211-1218 гг., в годы противостояния двух братьев выбрала сторону Хубилая, почему и переселилась к Тихому океану.

"Шли девять месяцев на восток, пока не вышли к берегу Великого океана." - строки из хоринской летописи.

Примечательно, что как раз в те годы Хубилай неожиданно возродил популярность имён с корнем Хори, назвав собственного сына Хоридоем (также, как хоринцы величают прародителя всех племён хори-туматского корня). В 12 веке такие имена были широко распространены среди монгольской знати, но в первой трети 13 в. почти совершенно исчезли из монгольского именника.

Как бы то ни было, привилегированные люди, оказавшие Хубилаю содействие в важной для него войне, вполне могли быть его сторонниками-северянами. Таинственный термин гориат из книги Марко Поло может быть либо искажённым этнонимом бурийад (буряты), либо хори-тумат.  

Тайны старинных летописей

Третий момент, позволяющий обратить внимание на юг и восток, это имя отца Бальжин. В ранних письменных памятниках его звали Чаган Лусун хаган (čaγan luus-un qaγan), что в переводе значит "царь белых драконов" или "белый царь драконов". Его владения локализуют "на южной стороне". Позднее прозвище этого царя переосмыслили в Саган (белого) Лубсана (популярное тибетское имя). Про Бальжин стали говорить, что она была из небогатой или даже бедной семьи; хотя, называя её отца бедняком, упоминают наличие у того подданных и какого-никакого, но войска. Промежуточным вариантом в определении статуса отца девушки можно назвать тот, где ему присваивают титул графа (гүн). 

К происхождению бурятской королевы мы ещё вернёмся в следующих частях исследования, а сейчас подробнее разберём сюжет с заговором против последнего юаньского императора. В связи с китайским сановником Ёго, которого считают главным организатором падения Пекина, надо заметить, что его имя в бурятском написании отличается от фиксации в монгольских памятниках 16-17 вв. В последних тот же человек именуется Джугэ (jüge). Разница даёт нам повод думать, что предки хори-бурят имели доступ к письменным источникам более раннего периода. Действительно в текстах 14 века ещё писали так, что термин можно было прочитать juγ-a или yuγ-a (джуга или йуга), откуда и появился бурятский вариант Ёго (Його, Йохо, Юга, Юва).

Нет сомнений, что старое написание имени китайского заговорщика попало к хоринцам очень давно, в скором времени после падения Пекина, и, что гораздо важнее, оно сохранило свою орфографию до 20 века. Это имеет значение для понимания того, где жил этот народ до 16-17 вв. У хоринцев очевидно некоторое время сохранялась архаичная монгольская письменная традиция. Т.е. они пользовались письменностью, находясь вне основного ареала монголов и не перенимая отдельные новации. 

Обратим внимание исследователей на тот факт, что в важном варианте устного предания о Бальжин-хатан, записанном Ц. Жамцарано, говорится "Тогон Тумур потерял свое царство, был побежден Ёго ноёном, потому-то так смело обращались с дочерью Бальжиной". Фото страницы его дневника (строки с 4 по 6) со всей очевидностью подтверждают это. Тогда как в научном издании дневников выдающегося исследователя фраза представлена с искажением и даже с добавкой лишнего слова, что меняет весь смысл: "Тогон Тумур потерял свое царство, был побежден его китайским ноёном." 

Теперь рассмотрим сам сюжет о сановнике Ёго. Буряты упоминали его часто, но короткими фразами, смысл которых сводился к тому, что этот "китаец" обманул Тогон Тэмура. Авторы хоринских летописей и исторических очерков, вероятно, полагали, что история китайского заговора читателям и так хорошо известна, поэтому в подробности не углублялись. В монгольских летописях 16-17 вв. любопытные подробности, к счастью, сохранились.

По меньшей мере в двух источниках сановника Джугэ называют не китайцем, а чжурчженем. При его рождении над домом протянулась радуга, что монголы посчитали предзнаменовением появления нового императора и посоветовали Тогон Тэмуру убить младенца. Юаньский лидер отказался и позднее выросший Джугэ втирается в доверие к монгольскому правителю, успешно натравливает Тогон Тэмура на верного Тогто (подробно рассказывали о нём во второй части), а затем - приводит в Пекин под видом налоговых сборов огромный караван. 

Повозки проникают в город, а из них выбираются китайские повстанцы, начинающие штурм императорского дворца. Тогон Тэмур с частью приближённых бежит из Пекина. С этого места монгольские источники по разному интерпретируют развитие событий. Одни считают, что Джугэ это одно лицо с лидером китайского восстания и основателем династии Мин Чжу Юаньчжаном. Другие различают их. 

У бурят-хоринцев эпизод с китайским сановником из истории конца Юань почему-то считался важным. О нём старались упоминать многие авторы исторических трудов.

Факторами, повлиявшими на ассоциацию сановника Ёго с историей хоринцев стали мотив радуги и чжурчженьское (маньчжурское) происхождение персонажа. Радуга (монг. солонго) в народной этимологии казалась основой этнонима солонгут (и солонгос), как хоринцы называли подданных отца Дай-хун-тайджи (себя в том числе). Мы уже вплотную подходим к той части исследования, где имеющиеся источники выводят нас к Корее. Радуга и этноним солонгут играют здесь ключевую роль, но есть и другие данные. 

Побег мятежной красавицы к Байкалу

Мотив встающей над зданием радуги обнаруживается в фольклоре среди бурят, проживавших в окрестностях Иркутска на западном берегу Байкала (т.н. китойские буряты). В сюжете присутствуют легендарная знатная дама и побег на север (северо-запад). 

Историческое предание о роде сайгут (сойгот) записано П.П. Баторовым столетие тому назад от аларского бурята хонгодорского племени. Предание это малоизвестно в академических кругах, поэтому мы подробно перескажем его. 

В Монголии жил нойон Бурза, обладавший умом и огромной физической силой. Его особенностью были длинные и крепкие ногти, которые прозывали орлиными когтями. Он был подданным хана по имени Энхэ Амгалан (монголы так называли маньчжурского императора Канси). Правитель относился к Бурзе неприязненно, постоянно подозревая того в намерении отобрать у него престол. 

Однажды Бурза со своим товарищем и будущим зятем Даша-батуром из племени хара-монгол отправился к хану, но оставил спутника на вершине горы, с которой открывался вид на дворец правителя. Он также оставил свою шапку, пояс и коня, наказав юноше наблюдать за дворцом. Если над зданием появится радуга из двух полос - красной и синей, значит конфликт с монархом не улажен и следует начинать восстание. Буквально: поднять на ноги всех подданных, семь хошунов кости сойгот (или hойгок).

Смысл двух полос радуги в предании прямо объяснён: красная означает выход жизни самого Бурзы, а синяя - Энхэ Амгалана. Т.е. Бурза предполагал, что в случае обострения конфликта, они погибнут вдвоём. Сам он изначально намеревался убить хана, если тот продолжит подозревать его в заговоре. 

Разговор с правителем не заладился, нойон Бурза отвечает на вопросы дерзко, в иносказаниях давая понять, что от мысли о перевороте, причём насильственном, он не отказывается. Хану естественно не нравится взятый тон, и он показывает своё недовольство. Бурза стаскивает Энхэ Амгалана с трона и перерезает тому горло своими "орлиными когтями". Затем он волочит труп к дверям (вероятно в надежде на то, что стража, увидев мёртвого хана, сдастся), однако дворцовые охранники закалывают Бурзу. Над дворцом появляется двухполосная радуга. 

Даша-батур исполняет завещание своего нойона. Он со своей невестой Гурмэ-дангиной (бур. дангина "необыкновенно красивая фея"), единственной дочерью Бурзы, поднимает сойготов, но не пытается захватить власть, а уходит с ними на север, в Бурятию. Там, в Забайкалье, сойготы терпят нужду, голод, и в попытке разбогатеть намереваются убить Даша-батура, а его супругу выдать замуж за местного богача Умдона (в расчёте на богатый калым). Гурмэ разоблачает эти планы перед мужем и они снова бегут. Пара скачет на одном коне сундалатом. Сойготы пытаются их догнать, но Даша призывает небесные силы, появляется чёрная туча, из которой ударяет молния, убивающая переднего преследователя вместе со скакуном (тот принадлежал Умдону). 

Даша-батур и Гурмэ-дангина поселяются на правом берегу Ангары. Их потомки считаются хара-монголами по отцу и сойготами по матери. 

Между прочим, наш коллега Б.З. Нанзатов в одной из статей1 нашёл странным упоминание в районе Китоя рода hойhо и предположил, что это ошибочное отождествление с этнонимом сайгут. По нашим материалам род Гурмэ-дангины назывался сойгот или hойгок, что близко к hойhо и выводит проблему этнических связей рода на совсем другой уровень. Ошибка же, если и есть, то заключается скорее в том, что под влиянием русского языка этноним стали произносить в акающей форме сайгут. (1 Б.З. Нанзатов. Китойская управа (этнический состав и расселение китойских и балейских бурят). Вестник БНЦ СО РАН, 2014 №1)

Замечательное в своей полноте историческое предание в отрыве от сопоставления с широким кругом аналогичных сюжетов кажется труднообъяснимым с точки зрения историзма. Император Канси жил намного позже прибытия сайгутов к Байкалу. Датировать время сложения предания можно, сравнив его с комплексом преданий и сюжетов летописей хоринских бурят об их побегах из Маньчжурии. Тогда становится ясно, что сайгутский вариант связан с хоринскими, потому что в них тоже есть сюжет о нужде, в которой пребывали повстанцы, прорвавшиеся на байкальский остров Ольхон. Они решили свою проблему, выдав некую красавицу замуж за "аларца" (ангарского бурята). Так хоринцы получили калым, смогли провести обряд жертвоприношения, где просили у богов сотворения души мальчика-батура, долженствующего стать вождём и мстителем. (Считается, что после обряда родился Бабжа Барас, национальный герой бурят, памятник которому стоит в том же Агинске недалеко от скульптуры Бальжин-хатан.)

Побег со знатной женщиной, нужда, вынужденный брак ради калыма - это совпадает с хоринским комплексом, как и мотив маньчжурского правителя (хотя, конечно, им не мог быть Канси). Не доходя до обряда на байкальском острове, сайгутское и хоринское предания совершенно расходятся. Где-то в этот период предки сайгутов отделились от хоринцев и поселились среди ангарских бурят, но сохранили память о хара-монголах, как своих предках. Чёрная (хара) Монголия упоминается в призываниях предков этого рода. 

Хара монгол - это одно из западнобурятских прозвищ хоринцев. Русский эквивалент этнонима - "чёрные мунгалы", население улуса известного по русским документам князя Турахай-табунанга. Среди этого населения значительную, если не основную массу, составляли хоринцы, да и сам табунанг многими считается хоринцем. Знамя, которое использовали хоринцы в период прибытия к Байкалу, было чёрного цвета. Возможно, эта традиция пошла ещё с конца юаньской эпохи, или с периода после неё, во всяком случае, об отоке баргутов (которые этнически близки хори-туматам вплоть до того, что монголы иногда называли их всех баргутами) в составе Юншээбу в документах периода Мин говорится: 

"Монголы называют их черными монголами. (Баргу) любят войну и ссориться. Имеют несколько туменов войск. Делают из стали мечи."

Обряд на Ольхоне проводили в 1594 году те сравнительно немногочисленные повстанцы, которые смогли уйти от погони. Сайгуты в нём уже не участвовали, а в их предании возникло как бы две разные истории бегства: одно из Маньчжурии, второе - от своих же соплеменников. 

Существенным для нас является и тот факт, что сайгуты не упоминают имени Бальжин. Это имя фигурирует даже не во всех вариантах сюжета самих хоринцев, что свидетельствует о его появлении, или распространении в связи с историей восстания царственной дамы, возможно, даже позже 17 века. У хоринцев царственная мятежница может быть безымянной, а может носить имя Гунжалан. 

Сайгутское предание в какой-то степени сенсационно для бурятоведения и даже востоковедения тем, что проливает свет сразу на много историко-этнографических вопросов не только Бурятии, но и очень далёких регионов Восточной Азии. Оно сохранило отзвуки событий, уходящих гораздо глубже бурного рубежа 16-17 веков. 

Продолжение.